Архистратиг Михаил - Эльза Вернер

Старая сосна качалась, скрипела, стонала и склонялась все ниже — должно быть, буря хотела сорвать ее со скалистого пристанища. Герта обеими руками обхватила ее ствол. Она не плакала, не жаловалась, но все ее существо содрогалось в смертельном ужасе. Ее взгляд был прикован к сверкающим высотам Орлиной скалы, которые одни только и были видны в этом море туманного полусвета, и старая легенда вновь всплыла в ее памяти. Ведь оттуда с наступлением утра нисходит архистратиг Михаил! Неужели этот могущественный патрон ее рода, этот победоносный вождь воинства Господня не мог бы спасти несчастную девушку, вся горячая кровь которой протестовала и содрогалась перед ледяными объятиями смерти? Но владычество святого Михаила начиналось лишь с воцарением света, лишь с первым солнечным лучом засверкает над землей его благостный огненный меч, а теперь царили ночь и беда!

Горячая молитва вырвалась из сердца Герты. Перед ее глазами ясно стояло изображение архангела с орлиными крыльями и пламенными очами, красующееся за престолом, багровые лучи заката мистическим венцом окружали образ, а рядом стоял тот, с которого был написан архангел и который однажды воскликнул:

— Если бы мое счастье было так же высоко и недостижимо, как Орлиная скала, я все-таки добрался бы до него, хотя бы каждый шаг грозил мне гибелью!

Герта знала, что это — не фраза. Михаил последовал бы за ней в опасности, стал бы искать и нашел ее, если бы только мог подозревать, что приключилось с нею. Но ведь он думает, что она давно укрылась в родном замке! И все-таки ей показалось вдруг, что его должно привлечь сюда то страстное стремление к нему, в котором сосредоточилось все ее существо, и, словно он мог услышать ее на таком большом расстоянии, с ее уст сорвался отчаянный крик — мольба к архистратигу Михаилу или призыв к возлюбленному?..

— Михаил!.. Помоги!..

И вдруг в ответ донесся отклик, еще далекий, полузаглушенный, но его голос, который — она расслышала это сквозь вой и грохот бури — звучал торжеством:

— Герта!.. Герта!..

Она вскочила на ноги и ответила на призыв. Все ближе слышались спасительные оклики, теперь спаситель, должно быть, выяснил ее местонахождение, потому что совсем близко от нее снизу раздалось:

— Там наверху? Мужайся! Я иду!

Прошло еще несколько бесконечных, мучительных минут. Михаил медленно и с большим трудом поднимался по обрыву. Но вот его высокая фигура выросла перед Гертой, он вонзил в землю горную палку и вскочил на площадку. Вот он очутился около графини, схватил ее в объятия, и она прижалась к нему, как будто не желая больше никогда разлучаться с ним!

Но момент самозабвения был краток, опасность еще со всех сторон грозила им, нельзя было терять ни минуты.

— Нам надо опуститься вниз! — произнес Михаил. — Сосна качается, и ее корни наполовину обнажились. Она может в любой момент рухнуть вниз; здесь, в ущельях, вообще небезопасно... Пойдем, Герта!

Он не выпустил девушку из своих объятий, а она прислонилась к его плечу с полным доверием. Михаил пошел вперед и, почти неся графиню на руках, приступил к спуску. Теперь луна снова выплыла из-за туч, освещая путь. При ее свете было видно, какую страшную дорогу прошла Герта и как увеличилась опасность при спуске. Однако Михаил не напрасно провел десять лет в этих горах и, став взрослым человеком, не забыл того, что усвоил, будучи мальчиком, которому ни один утес не казался слишком высоким, ни одно ущелье — слишком обрывистым.

Так спускались они по почти отвесной дороге. Рядом с ними зияла пропасть, кругом свирепствовала буря, а в их сердцах пламенело безграничное счастье, которому не страшны ни пропасти, ни ущелья! Наконец они добрались до более надежного места. Михаил сдержал слово — он достал свое счастье с Орлиной скалы!

К утру буря стала стихать. Она уже не неистовствовала с прежним бешенством, да и небо мало-помалу начало светлеть. Тучи медленно спускались в долины, и вокруг горных вершин уже роились серые тени рассвета.

Михаил решил сделать передышку в устье ущелья. До горной часовни было еще не меньше часа пути, и необходимо было дать отдохнуть измученной Герте. Теперь опасность уже осталась позади, дальнейший путь не представлял особых трудностей, тем более при дневном свете.

Михаил посадил Герту под защиту скалистого выступа. Одежда графини носила на себе следы ее ночных скитаний: дождевой плащ разорвался в клочья, шляпа затерялась, и тяжелые волосы распустились и ниспадали на плечи, обрамляя бледное, усталое личико. А Михаилу казалось, что он никогда еще не видел ее такой прекрасной, как в этот момент, — ее, своей так тяжело выстраданной, вырванной у бури невесты.

До сих пор они молчали всю дорогу, где от каждого шага зависела их жизнь. И теперь, в первые минуты, они продолжали молчать, глядя на Орлиную скалу, где рассвет начинал пронизывать серые тени розоватым светом, становившимся все ярче.

Наконец Михаил склонился к девушке и тихо шепнул:

— Герта!

Она подняла на него глаза и вдруг простерла к нему обе руки.

— Михаил, как мог ты разыскать меня в этих ущельях? Ведь у тебя не было ни малейших указаний...

Улыбаясь, он прижался губами к ее рукам.

— Нет, указаний у меня не было, но я чутьем угадал, где моя Герта! Ведь и ты тоже почувствовала мою близость: ты позвала меня еще до того, как услышала мой призыв! И теперь я уже не дам запугать себя страшным словом «никогда!», которое ты бросила мне вчера, утверждая, что отдашься нелюбимому! Я отвоевал тебя у Орлиной скалы... ну, так надеюсь, мне удастся восторжествовать и над Раулем Штейнрюком!

— Да я и не могу стать его женой! — вспыхнула Герта. — Теперь-то я уже знаю, что это совершенно невозможно! Но не начинай снова спора, Михаил, умоляю тебя! Когда окажется возможным...

— Это никогда не «окажется возможным», не обольщайся, — перебил ее Михаил. — Понадобится ожесточенная борьба, быть может, разрыв со всей семьей, которая никогда не простит тебе, если ты разрубишь узел, так старательно завязанный семейными заботами, если пожертвуешь графом Штейнрюком ради офицера мещанского происхождения, у которого нет ничего, кроме шпаги и веры в будущее. Кроме того, существует еще кое-что, чем будут мучить и тебя, и меня. Я открыл тебе в церкви темное пятно моей жизни...

— Память отца?

— Да. Тебе постоянно будут напоминать о том, что ты собираешься вручить свою судьбу сыну авантюриста, имя которого запятнано. Я хотел отпугнуть тебя вчера этим, однако ты подумала в тот миг лишь о моих страданиях... Но выдержишь ли ты и тогда, когда эта тень коснется твоей собственной жизни, когда это имя станет и твоим тоже?