Эпоха альтернативно живых - Едика Кабаг

Твою мать! Что за на хер? Как такое возможно? Где я вообще? Как я тут оказался?

– Сынка! Давай сюда быстрее! – я опять услышал голос отца.

Я осмотрелся и увидел, что знакомая фигура под памятником это мой отец, и он машет мне. Зовет, кричит! Закидываю «Шмайсер» за спину и бегу к отцу, по дороге повторяю детский стишок про Ленина. Я бежал и радовался, радовался предстоящей встрече с отцом, при этом мне было очень интересно, как он тут оказался? Бежал и радовался шуму топота моих ног, бренчанию автомата, в общем, всем звукам.

– Бегу! Батя, я бегу! – Крикнул я.

Нестабильное расстояние, вдруг, прекратило играть со мной в свои хитрые игры, и дистанция до памятника сокращалась прямо пропорционально моей скорости. Чем быстрее я бежал, тем ближе становился памятник. Антрацитовая фигура вождя становилась все больше и больше, пока не заслонила собой половину горизонта. Хотя издали она казалась вполне обыкновенной скульптурой, ничем не отличающейся от тысяч своих собратьев на просторах бывшего Советского Союза и его окрестностей.

У подножья памятника я остановился и с шумом выдохнул, согнулся пополам, опер руки в бедра и попытался отдышаться. Через секунду, почувствовав облегчение, я разогнулся и перед тем как подойти к отцу, мне захотелось оглядеться. Памятник стоял ровно в центре площади, и рука вождя указывала на север, где в серой пелене, не ярко, но заметно, проблескивали красные огоньки. От чего-то, мне они напоминали звезды. Да и силуэты под огоньками были характерными. Здания же, на площади, немного изменили свои очертания. Из свинцово серых, они стали превращаться в грязно серо-коричневые, кирпичные дома. А бетонные плиты преобразились в каменную брусчатку. Я потряс головой, но метаморфозы не прекращались. Плюнув на это, я стал подходить к отцу.

– Здравствуй, батя! Как ты? – Я протянул руку.

– Здравствуй, сын! Нормально, тебе от мамы привет. – Он крепко пожал мою руку. – Она скучает, но не торопит тебя, говорит не время тебе еще с ней встречаться.

– То есть… – Я, было, начал говорить, но отец меня перебил.

– Ты все поймешь, но позже. А теперь послушай у меня не очень много времени, так что слушай и не перебивай. – Он пристально посмотрел на меня. – Понял?

– Да, Батя! – Я кивнул.

– Значит так. Не всякий ястреб в небе убьет врага, быть может, в небе он встретит друга. Беда ждет всех на севере, но на севере же и твоя судьба и новый дом. Ты все поймешь, когда доберёшься туда. Опасайся угля и железных коробок с парусами. – Он сглотнул. – Прости сын, но только так. А теперь проснись! Проснись!

– Отец, но ты же…? – Я попытался спросить у него мучающий меня вопрос, но он лишь перебил меня. – Да сын. Да! Сказал, и площадь растворилась в сером тумане.

22 марта Третий год Белого Дракона. Калужская область, г. Юхнов.

Тишина над складом звенела весенним прозрачным воздухом. Притарахтевшая «Буханка», с довольным Альбертом за рулём, минут пятнадцать назад умолкла, и теперь лишь мычание пленного кришнаита нарушало сложившуюся идиллию. Собеседником данный персонаж оказался почти таким же, как его напарник – стрелком, оставивший после себя добрую память и подарок – тульскую вертикалку шестнадцатого калибра, и к ней штук сто патронов с картечью. Но, если неумение грамотно целиться и попадать в цель, ещё, можно было простить приверженцам в целом пацифистской религии, то уж риторикой, казалось бы, должны владеть минимум на уровне выпускника средней школы. Ан нет, оказывается, основная масса – лишь «подвывалы», или, как их обозвал в приступе гнева курсант, «подхарики». Предводителей у подхариков было трое, да по два заместителя у каждого, всего шестеро, ну и пару сотен мычащих бритых голов, любящих ярко наряжаться и петь-танцевать.

В целом жизнь в лагере, или поселении, определял и направлял «Совет троих», но как они звались по-людски – пленный не ведал, а на вопрос о Малхе что-то невразумительно промычал, судорожно глотая смысл слов через прорехи в зубах. Сияющий спелой смородиной глаз добавлял авторитета сказанному, потому решено было забинтовать ему рот покрепче и использовать как грубую силу, после чего отправить домой. На что кришнаит, яростно замотав головой, высказал своё неодобрение, а после развязывания ему рта кое-как объяснил – водителем в их группе был неудачник-стрелок, сломавший шею при падении со второго этажа. Бетонный обломок, метко пущенный курсантом, попал в локоть «снайпера», но вот крик «банзай», изданный Полукарпом в качестве морального давления заставил того подпрыгнуть и потерять равновесие.

Собственно, стрелок и дороги знал, и замом одного из замов «совета» являлся. А нынешний пленник, собственно говоря, в качестве грубой силы и выступал. И на захват одинокого водителя столь чудной машины был отправлен по причине своей физической крепости. И дорогу он толком не помнит, по причине сна, и найти вряд ли сумеет – такого рода разведвыход у него всего второй. Лишь название населённого пункта, в некотором удалении от которого и расположились трудовым лагерем последователи доброго бога, назвать смог. Попытки с двенадцатой, да и то, после того, как нацарапал выданной с этой целью палкой на твёрдом земляном покрытии складского двора. Сделав пометку в КПК, Фармер начал перечислять работы, которые требовалось сделать прямо тут, на месте, и список материалов к погрузке в автомобили, необходимых для доведения процесса апгрейда колёсной техники до требуемого состояния на базе.

Чертёж грядущего броневика сооружали на листе гипсокартона, отломанным от оного уголком. Кришнаит, при всей своей несговорчивости оказался неплохим художником, и в десяток линий довольно правдоподобно изобразил грузовик в три четверти. После чего подумал пару минут, и добавил рядом виды в проекциях, пояснив, что в пред-предыдущей жизни, то есть до ещё до уверования, был архитектором.

Фармер с важным видом достал из кармана авторучку и написал в углу листа «Утверждаю», дата, подпись. После чего менее ловкими движениями обозначил поверх чертежа предполагаемую им схему бронирования грузовика. В качестве брони определили загруженные утром в кузов листы нержавейки, килограмм так на двести.

Толщина листа в два миллиметра не выдерживала никакой критики, но Жовтобрюх, после недолгого рассматривания экрана своего электронного спутника, произнёс «композитная броня» и принялся описывать весь процесс производства. Используя весь арсенал склада магазина стройматериалов, бронелисты поступили в производство. По периметру листа из тонких профилей-направляющих для гипсокартонных конструкций соорудили борт, водой из также ждущей в кузове бочки залили корыто и высыпали туда несколько мешков наливных полов. После чего кришнаит, ловко орудуя лопатой, тщательно перемешал ценный компонент. При помощи ножниц по металлу накроили арматурной сетки для штукатурки, и, оперев её на отрезки проволоки, уложили в получившийся мини-ящик, после чего произвели заливку. Достаточно сложным было подсунуть под бортик профиля второй лист, накрывающий, но и с этим справились, наклонив лист почти вертикально и приподняв торцовый фрагмент бортика. Оставалось выждать немалое время до полимеризации, и потому изрядно запыхавшаяся команда приступила к сооружению креплений для бронелистов.