Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

В приведенном контексте корневой повтор глагола бытия и частицы, временной ограничитель — обстоятельство раз, слово помер подчеркивают неактуальность экзистенциального значения глагола для настоящего. Конечно, связь подобных конструкций с древним плюсквамперфектом в современном русском языке утрачена, однако нельзя не обратить внимания на четко выраженную замену исходного глагола настоящего времени в первой позиции плюсквамперфекта на глагол прошедшего времени: *есть был был — > был было (или, при другой грамматической интерпретации, на опущение формы есть, способной к выражению перфектности).

В контексте «Крысолова» образ не существующего теперь в Гаммельне нищего включен в гротескную картину мещанского благополучия и бездуховности горожан; нищий здесь — знак победы духа над плотью — победы, которая имела случайный и преходящий характер и в конечном счете победой не стала. Поэтому конструкция, восходящая к плюсквамперфекту, и превращается у Цветаевой в «антиперфект».

Будущее время глагола быть используется преимущественно в функции связки (Буду — тебе — певчим — И., 86) или вспомогательного глагола в составе аналитической формы (Буду брать — труднейшую ноту, || Буду петь — последнюю жизнь! — И., 233). Как и в случаях употребления настоящего и прошедшего времени связки, семантизация формального элемента создается его актуализацией. Ярких примеров с чисто экзистенциальным значением форм будущего времени в исследованных текстах немного. Выше уже анализировалось стихотворение «Я — есмь, ты — будешь», наиболее показательное в этом плане (см. с. 214).

Рассмотрим другие примеры, обнаруживающие экзистенциальное значение форм будущего времени:

В синее небо ширя глаза — Как восклицаешь: — Будет гроза! На проходимца вскинувши бровь — Как восклицаешь: — Будет любовь! Сквозь равнодушья серые мхи — Так восклицаю: — Будут стихи! (И., 323).

Параллелизм восклицательных предложений со значением бытия в будущем превращает глагол быть в член, объединяющий понятия «гроза», «любовь» и «стихи» в общее понятие стихии, противопоставленное общему понятию исходного покоя, никакой стихии не предвещающего (синее небо, на проходимца, сквозь равнодушья серые мхи). Эмоциональность конструкций с прямой речью, обозначенная не только восклицательными знаками, но лексически выраженная глаголами восклицаешь, восклицаю на фоне образов покоя, исключает сомнения в преимущественной экзистенциальности форм будет и будут. Образный контраст и интонационный строй стихотворения актуализируют значение долженствования, этимологически свойственное корневому алломорфу бу-. Образ лирического «я» предстает здесь как образ поэта, видящего неочевидное, предсказывающего движение, которое возникает из покоя. Значение долженствования в этом случае аргументируется в первой строфе волей природных сил, во второй — волей жизни, в третьей — творческой волей поэта, основанной на воле природы и воле жизни. Таким образом, глагол быть, совместивший экзистенциальное значение со значением долженствования, объединяет образы стихий в понятии бытия на трех его уровнях: физическом (гроза), психологическом (любовь) и духовном (стихи). В этом объединении существенно и уподобление слова стихи, имеющего значение конкретного предмета в языке обыденного сознания, словам, обозначающим события.

Экзистенциальный смысл связки будет может актуализироваться корневым повтором, объединяющим грамматическое значение связки с лексическим значением присвязочной именной части сказуемого:

Издали, издавна поведу: Горькие женщины в вашем роду, — Так и слава вам будет в будущем! (С., 439).

Такой повтор восстанавливает утраченную в языке глагольность субстантивированного причастия, одновременно усиливая и грамматическое значение связки до лексического значения формы будет: связочная функция этой формы подавляется ее экзистенциальной функцией. Вместе с тем значение предметности субстантивированного причастия не утрачивается, а, напротив, получает соответствие с экзистенциальным смыслом глагола. Таким образом, корневой повтор усиливает одновременно и глагольное, и именное свойство причастия, что теоретически кажется маловероятным, но оказывается возможным в поэтическом тексте. Это еще раз подтверждает тезис о том, что поэтическое слово принадлежит не столько уровню речи, сколько уровню языка.

Экзистенциальное значение форм будущего времени глагола быть актуализировано в произведениях М. Цветаевой и включением этих форм в деривационные ряды, представленные в пределах микроконтекста. Так, в стихотворении из цикла «Провода» находим:

Есмь я, и буду я, и добуду Губы — как душу добудет бог (…) Есмь я, и буду я, и добуду Душу — как губы добудет уст Упокоительница… (С., 231–232).

Повторенная дважды строка Есмь я, и буду я, и добуду представляет собой градационный ряд с усилением признака бытия. Контакт однокоренных слов буду и добуду актуализирует приставку второго слова и вызывает ассоциации с активной словообразовательной моделью бегу —> добегу, пишу — > допишу, пою — > допою — моделью, в которой приставка до- обозначает доведение действия до предела. Окказиональное значение предела бытия в слове добуду поддерживается позицией переноса, в которую оно поставлено. Все это позволяет видеть в слове добуду окказиональную гиперболу экзистенциального смысла глагола. В сочетаниях добуду губы и добуду душу, обусловленных синтаксической структурой контекста, слово добуду имеет узуальное значение 'достать, разыскать, получить' (MAC). Структурный параллелизм слов губы и душу раскрывает не традиционную для теологии и искусства оппозицию «телесное — духовное», а принципиально важную для Цветаевой идею о том, что телесное и духовное составляют единую сущность в точках крайнего напряжения, предела. Таким образом, семантический синкретизм слова добуду в его окказиональном значении, указывающем на предел бытия, и одновременно в узуальном значении 'достать, разыскать, получить' оказывается связанным с синкретизмом физического и духовного в поэтическом мире М. Цветаевой.

Значение предела бытия, гипербола экзистенциального смысла глагола быть реализуется в поэзии М. Цветаевой и в приставочном глаголе пребуду:

С другими — в розовые груды Грудей… В гадательные дроби Недель… А я тебе пребуду Сокровищницею подобий По случаю — в песках, на щебнях Подобранных, — в ветрах, на шпалах Подслушанных… Вдоль всех бесхлебных Застав, где молодость шаталась (С., 234); Стремит журавлиный, Стремит безоглядно. Я спеси не сбавлю! Я в смерти — нарядной Пребуду! твоей быстроте златоперой Последней опорой В потерях простора! (С., 160).

Глагол пребыть, архаичный и традиционно-поэтический в современном русском языке, имеет узуальное значение 'остаться неизменно, сохраниться' (MAC). В приведенных контекстах этот глагол выступает как знаменательная связка благодаря лексическому значению приставки, распространяющемуся на семантику глагола в целом. Однако помимо стилистической функции — создания торжественной тональности стихотворений — слово пребуду, актуализированное переносом, становится в своем словарном значении выразителем идеи вечного бытия. В первом контексте абсолютизация бытия связана с отрицанием зависимости бытия как причастности к миру любимого человека от факторов преходящих, временных, важных только для обыденного сознания («розовые груды || Грудей», «гадательные дроби || Недель»), и с утверждением зависимости бытия от вечных ценностей духовного уровня, которые на языке обыденного сознания названы подобиями.