Слабак - Джонатан Уэллс

Но я сдержался и лишь дежурно кивнул в ответ. Мы допили и пошли обратно в кампус. Она опустилась на одну из каменных скамеек, смотревшую на нижнюю часть кампуса, а я присел рядом. И куда, интересно, мне полагалось девать руки? Дафни небрежно играла со своими волосами, а я заметил, что она подглядывает за мной сквозь локоны. Моя нога начала непроизвольно покачиваться, и я уже не мог её остановить.

Она резко встала, как будто её терпению настал конец.

– Всё, мне пора идти, – чётко произнесла она.

Мне поцеловать её в щёку? Может, пожать руку? Вереница вопросов буквально захлестнула меня.

– Окей, – всё, что я смог ответить.

Мы не обнялись и даже не поцеловали друг друга в щёку на прощание, как я привык делать с девочками в “École Nouvelle”.

И она ушла. Её походка выглядела так, как будто конечности опережали туловище – ноги были слишком длинны. А я вернулся в свою комнату в общежитии, осуждая себя за нерешительность. По крайней мере, мог бы посмотреть ей в глаза, как учил меня отец, – пойти на минимальное человеческое общение.

* * *

После того вечера мы с Дафни проводили часы за разговорами, спорами и ссорами, но я всё ещё не мог подобраться к ней через ощущаемую пустоту. Она смотрела на меня уязвлённо, как будто во мне было явно что-то не так. Но в то же время как будто это означало, что и с ней тоже «что-то не так». Интуиция подсказывала, что во всём она винила себя. Или действительно считала, что мы просто друзья?

Находясь рядом с ней, я стеснялся дышать. В горле пересыхало, когда пытался сглотнуть. Странная чувствительность вспыхнула в моих пальцах рук и ног. Сначала это выглядело как незначительный симптом, но потом он стал отвлекать меня от неё. Даже голос мой не звучал естественно, а уж проявлять чувства я и подавно не мог. Неуютная тишина как будто заполнила пропасть.

Однажды днём, сидя в своей комнате, она мягко произнесла:

– Тебе незачем быть таким робким со мной, понимаешь?

И чуть приблизилась к тому месту, где я сидел на полу, перейдя нейтральную территорию между нами. Она поцеловала меня в губы и просунула язык в мой рот. До этого момента только Натали и Марко целовали меня в губы. Это насильственное действие выглядело почти настолько же возмутительно, как если бы она забралась внутрь моего тела и украла моё самое личное достояние. Ингрид и Натали не посмели сделать подобное. Они и близко до такого не дошли.

Я испугался и невольно отпрянул от Дафни. Но она приблизилась ко мне, резко дёрнула к себе и поцеловала снова.

– Ты боишься меня? – удивилась она. – Очевидно, что да. Но объясни, почему?!

– Не знаю, – буркнул я и отвернулся (почему-то сразу представив, что на краю кровати сидит моя мать, оценивая моё тело).

Я замер под пристальным взглядом Дафни. Её вопросы звучали по-доброму, но мне казалось, они меня атакуют – как будто в каждом из них мог таиться подвох.

– Я не собираюсь тебя обижать, знаешь ли. Ты мне нравишься. Хочу узнать тебя лучше, – произнесла она с загадочной улыбкой.

– Может быть, именно подобного я и боюсь, – насупился я. – Мне кажется, что я ещё не готов.

Но Дафни снова потянулась ко мне, засунула руку мне под рубашку. Рука была прохладной и гладкой, как речной камень, так что я даже вздрогнул.

– Можешь прикоснуться ко мне, Джонатан, если хочешь. Мне бы очень этого хотелось, – проворковала она.

Но, даже получив разрешение, я не мог заставить себя направить к ней свои объятия. Разрешив трогать себя, сам я даже не мог протянуть руку, чтобы коснуться Дафни. Мои пальцы ощущали покалывание, как будто получали инструкции на языке, которому их никогда не учили. С огромным усилием я решился положить руку ей на плечо. Хотя этот жест вдруг показался мне лишним и неискренним.

– Как думаешь, я красивая? – спросила она и откинула волосы в сторону. Глаза Дафни были бездонными, тёмными и манящими, они поблескивали под её чёлкой.

– Да, думаю, что очень, – спешно заверил я.

Дафни стащила свой тяжёлый чёрный свитер через голову и вытащила руки из рукавов. Затем повернула лифчик вперёд и расстегнула его. И многозначительно посмотрела на меня.

– Разве не хочешь прикоснуться к моей коже, Джонатан? Что, собираешься заставить меня раздеваться самой?

Я на несколько секунд задумался над этим вопросом и потом буквально заставил себя подойти к ней. Хотелось признаться, почему я не могу прикасаться, но я просто не смог подобрать слов.

– Хочу, но… – пробормотал я.

– Но это же не так сложно, – улыбнулась она, взяла мою руку и положила себе на бок, а затем переместила на свою грудь.

Я едва чувствовал её кожу. Моя рука была ледяной. Рёбра Дафни, сходившиеся на её талии, вдруг показались такими же плоскими, как и мои собственные.

Дафни всё сделала за меня. Расстегнула мою рубашку и подержала её, пока я вытащу руки. Я расстегнул ремень сам, но она держала меня, пока я скидывал брюки. Раздевшись, я в смущении скрестил руки и обхватил свои бока. В этот момент Дафни начала произносить какой-то мечтательный монолог. В отличие от Ингрид и Натали, она не выглядела сосредоточенной: отгоняла мух и сбивала пылинки, видневшиеся при послеполуденном солнце.

Дафни говорила непринуждённо о чём угодно, как будто между нами не происходило ничего неприемлемого – даже моего странного поведения. Хотя моё молчание (хроническое, как и худоба!) выглядело странной болезнью, распространившейся от мозга по всему телу.

Вскоре мы занялись любовью – решительно и немного неловко: под шарфами с нарисованными огурцами (свисавшими, как флаги, с потолка из цементных блоков).

«Дафни слишком долговязая для меня», – мелькнуло в голове.

Её кости торчали. Она была угловатой. Казалось, что её «слишком много», чтобы я смог справиться с этими длинными ногами и выпирающими бёдрами. А также с её «взглядами украдкой»; её мыслями о мальчиках и о том, как ими можно манипулировать; перводвигателем и её отцом с избытком матрасов. Да ещё со школой, куда она ходила все эти годы. В Дафни чувствовалось слишком много жизни, чтобы я мог обхватить её руками, недостаточно длинными для подобной цели.

Уже потом я понял, что это не она была слишком большой для меня, а я был слишком мал для неё. Моё тело не могло вместить её всю – и в моих мыслях не