Порнографическая поэма - Майкл Тернер

Я быстро сворачиваю влево и подхожу к ней сбоку. Мне навстречу бежит Бенгт-младший. Он приветствует меня. Он счастлив. Его длинный язык охватывает мое запястье как браслет.

ДОТТИ

Отьебись, Бенгт!

Дотти отталкивает пса. Откуда-то из дома доносится пронзительный крик попугая.

ПОПУГАЙ

Эй, еби ее!

Собака, сверкнув яйцами, скрывается в кустах.

ВНУТРИ. КУХНЯ В ДОМЕ РАГНАРССОНОВ. ДЕНЬ

Дотти подает кофе, сурово глядя на меня.

ДОТТИ

(мне в лицо, сердито)

Почему ты мне не ответил, когда я звала тебя первый раз?

Я

Я не слышал.

ДОТТИ

(поворачиваясь ко мне спиной)

Лжец!

Дотти подливает себе в кофе ликеру.

Я

Как там Кай?

ДОТТИ

Его выпустят под залог на следующей неделе.

Она быстро вращается на табуретке. Смотрит мне в глаза. Потом лезет в карман и достает оттуда пятку[45]. Трясет рукой.

Я

(пожимая плечами)

Это пятка, Дотти.

В дверях появляется Бенгт-младший. Он готовится к прыжку.

ДОТТИ

Ну так докури ее.

Дотти тычет мне пяткой[46] в грудь, оставляя черный след на моем белом свитере — свитере, который связала мама к Рождеству. Я беру у нее косяк, раскуриваю, вдыхаю дым и ощущаю во рту его вкус.

Я

(передавая ей пятку)

Вкус как у пластилина[47].

МОЙ ВЗГЛЯД

Дотти и все вокруг теряют резкость, как если бы линзу объектива камеры намазали вазелином. Дотти что-то говорит, но звуков не слышно.

ВНУТРИ. СПАЛЬНЯ В ДОМЕ РАГНАРССОНОВ

Мое лицо крупным планом

Видно, что я накурен.

КАМЕРА ОТЪЕЗЖАЕТ

Я лежу на кровати Рагнарссонов, привязанный за запястья и лодыжки к ее столбикам.

Дотти сидит у зеркала, расчесывая волосы. Рядом с ней ее косметичка.

Я

(слабым голосом)

Дотти!

Поворачиваю голову в другую сторону.

МОЙ ВЗГЛЯД

Я смотрю в восточное окно спальни Рагнарссонов и вижу окно спальни моей матери. Мать сидит на краю кровати. Перед ней стоит Карл. Он без штанов. Мать сосет член Карла.

Я поворачиваю голову обратно.

МОЙ ВЗГЛЯД

Вместо Дотти перед трюмо сидит Кай. Он встает и идет ко мне, вытаскивая из области промежности пистолет.

Кай хватает меня за волосы, поднимает мою голову и приставляет дуло пистолета к затылку. Стреляет.

МОЙ ВЗГЛЯД

Я поднимаюсь к потолку, который разлетается в щепки. Над ним голубое небо. Я продолжаю подниматься вверх. Смотрю вниз и вижу свой дом, который с такой высоты имеет размер пистолетной пули. Я вижу дома соседей, парк, а затем и весь город. Слышу громкий хлопок и понимаю, что это, несомненно, звук выстрела, который отправил меня на небо.

ВНУТРИ. МОЯ КОМНАТА В ЦОКОЛЕ

Я просыпаюсь и сажусь на кровать.

17.3

— Когда вы видели этот сон еще раз?

— Еще раз? Что вы имеете в виду? Разве я говорил вам, что видел его не один раз?

— Фигура речи. Так когда вы видели этот сон?

— Я действительно видел этот сон трижды — три ночи подряд. Первый раз — в ночь после моей встречи с Флинном у Робина.

— Видели ли вы этот сон хоть раз после этих трех ночей?

— Нет, больше ни разу.

— Есть ли у вас предположения, что он может значить?

— Нет, а у вас?

17.4

Итак, в первую субботу нового года я сидел в квартире Робина в ожидании Флинна. Робин на кухне пытался заварить чай. Я поднял лежащий на столе старый номер «Марокканских мальчиков» и громко хлопнул им об стол, желая привлечь внимание Робина. Но он не реагировал. Слишком занят, блядь! Заебал.

— Робин! — позвал я. — Где твое банджо?

— Моя любимая песня, — крикнул он в ответ, — это «Heart of Glass».

Я повторил свой вопрос.

Он опять не расслышал.

— Флинна? — переспросил он. — Все равно. Та же запись.

Робин нетвердо держался на ногах. Он поставил мою чашку с чаем на столик и налил в чай сливок.

— Я думал, ты терпеть не можешь диско, — сказал я.

Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом.

— «Blondie» — это не диско, — ответил он, подавая мне чашку. — Это «новая волна». Большая разница.

Я отхлебнул, глядя на его подергивающееся лицо. В последнее время он принимал так много кокаина, что превратился просто в развалину. Я спросил его об этом, и вот что он рассказал мне.

— Это называется паралич Белла. Нервное расстройство. Флинн говорит, что это из-за неправильного питания, но я знаю, что это от кокаина.

Случилось вот что. Флинн договорился о сделке между мной и двумя чуваками, их обоих зовут Майками. Это был вечер перед Новым годом. Я ждал их в офисе у Макса. Чуваки прибыли, и мы произвели обмен: унцию[48] нераспакованного перуанского снега за две тысячи баксов. Я пересчитал деньги. Все в порядке. Я уже повернулся и собрался уходить, как один из Майков дружеским якобы движением схватил меня за плечо и предложил сделать с ними пару-другую дорожек. Я ответил, что мне было бы несолидно нюхать, пока я на работе, и уж тем более в офисе у Макса. Домашние правила. И что еще важнее, Флинновы правила. Но тогда другой Майк сказал, что все нормально — он уже получил разрешение.

Они насыпали дорожек двадцать. Дали мне банкноту и пригласили к столу. Я вынюхал по дорожке каждой ноздрей и собрался уходить. Но они уговорили меня принять еще. И так я сделал все двадцать дорожек. Конечно, меня развезло. Сердце билось со скоростью сто миль в минуту. Потом они стали меня пугать. «Ты только подумай, на что это похоже, — говорили они. — Засунуть целую унцию кокса себе в жопу!» Или: «Послушай, один чувак натер себе кокаином хуй. Его хуй втянулся, и врачи ничего не могли сделать». По-настоящему стремные вещи. В конце концов пришел Макс, и я отправился домой. Но я был настолько заебан всем этим, что провел остаток ночи над толчком. А часа в четыре утра нарисовался Флинн, в страшной ярости, что я не продал ничего из того, что мне передала Таня. Я пытался объяснить ему, что случилось, но он ударил меня. Хлоп! Прямо по щеке. После этого у меня начался этот проклятый паралич. Я знаю, это не его вина — это все кокс, так ведь? Но как бы то ни было, я решил с этих пор завязать с коксом и вернуться к продаже гашиша и съемкам фильмов. Собираюсь сегодня сказать об этом Флинну.

Робин встал, подошел к проигрывателю и опустил иглу. Первый аккорд «Джипстера». Послышался звук открываемой ключом двери. Флинн. Робин весь сжался от страха и тенью прошмыгнул в спальню. Флинн возник на пороге комнаты, свирепо глядя перед собой. Он подошел к проигрывателю и убавил громкость. Не поднял иглу, а просто убавил громкость. Голос Болана превратился в шепот — звук от трения алмаза о винил без усиления.

Флинн, смеясь, сел и положил одну руку справа от меня, другую слева.

— У меня большие планы для нас — тебя и меня, — сказал он.

— Давай поговорим, — ответил я, отстраняясь от него.

— Мы будем много заниматься этим в ближайшем будущем, — пообещал Флинн.

— Я так не думаю, — ответил я.

— А я думаю, — возразил он, улыбаясь, как будто будущее проходило сейчас перед его глазами.

— Не знаю, — отвечал я, глядя в сторону.

17.5

— Почему вы не встали и не ушли?

— Это было не так просто. Флинн очень умен.

— Но к тому времени у вас, должно быть, уже созрел план побега.

— Как я сказал, это было не так легко.

17.6

У Флина был с собой портфель. В портфеле — бизнес-план. Это была папка с большим количеством разных страниц: бюджет, данные статистических исследований, фотографии и т. д. Флинн очень серьезно относился ко всему этому материалу. Он проделал большую домашнюю работу. Это выглядело страшновато — его папки с материалами. Еще более стремно было то, что он хотел, чтобы я принял во всем этом участие, чтобы я был его директором на дому. Он повторил это несколько раз: «директор на дому». Когда я спросил его о группе, он ухмыльнулся:

— Группы не работают.

Я слушал его около двух часов. Флинн говорил о времени, когда я закончу школу. К тому времени он рассчитывал настолько поставить наш бизнес на ноги, что мы с ним могли переехать в Лос-Анджелес на постоянную работу.

— Индустрия — в Лос-Анджелесе, — сказал он. — Я уже присмотрел место под офис. Хорошее место. Марина-дель-Рей. — И он показал мне страницу с фотографиями, вырезанными из туристического справочника.

Но у меня были свои собственные ассоциации с этим местом. Я вспомнил кассету моей матери — «История одной семьи — до настоящего времени». Некоторые кадры на этой пленке были сняты в Марина-дель-Рей. Начиналось все с того, как мой отец чистит рыбу. Он демонстрирует рыбину перед камерой, вертя ею и делая при этом безумное лицо. Потом он поворачивается в сторону, поднимает рыбину над головой, затем опускает ее и делал вид, что собирается ее проглотить. Потом он вновь поворачивается к камере и что-то говорит. Камера слегка трясется. Потом он тычет рыбиной прямо в объектив. На миг все становится серым, пока наконец серая муть не сменяется пальмами на фоне ослепительно голубого калифорнийского неба.