Порнографическая поэма - Майкл Тернер

— Не делай того, чего не хочешь.

— Но я хочу выйти замуж за Карла, — ответила мама.

— Тогда зачем ты нас спрашиваешь? — поинтересовалась сестра.

Мама потеряла дар речи. Было очень забавно. Моя сестра забавнее, чем был я в ее возрасте. Впрочем, не знаю. Может быть, тебе все же стоит побывать здесь и самой на все посмотреть.

Ну, вот вроде бы и все.

Не знаю. Когда я перечитала это письмо, мне стало казаться, что он чего-то недоговаривает. Я не верю, что его жизнь так скучна, как он описывает. Не верю, что у него нет друзей. Он симпатичный; уж по крайней мере на него вполне можно рассчитывать. Не знаю. Может быть, он в беде. Я уверена, что он что-то скрывает от меня. Не то чтобы я сомневаюсь в том, что он рассказывает. Скорее рассказывает не все.

Но я ведь тоже не была с ним особенно откровенна в последнее время. Оглянувшись назад, вспомнила, что писала ему только дважды с тех пор, как последний раз покинула Ванкувер. Причем второй раз это была просто открытка, поздравление с днем рождения. Что же мне делать? Написать ему письмо? Рассказать, как я по нему скучаю, как часто о нем думаю? Но это было бы ложью, не правда ли? Истина состоит в том, что я редко вспоминала о нем все это время.

К черту! Может быть, я должна написать ему. Может быть, если я расскажу ему, как на самом деле у меня плохо с сердцем, это его тронет и он откроет в себе что-то новое? В конце концов, последний раз это сработало. Хотя мне кажется позором, что я должна умереть раньше, чем он наконец придет в себя. Не знаю. Что-нибудь ему напишу.

18.6

Я не был без ума от подаренной мне видеокамеры, но оценил этот жест. И мне нравилась ирония ситуации. Я имею в виду, что было очень мило со стороны мамы проявить интерес именно к той стороне моей жизни, которую я так тщательно скрывал от нее последние два года. Хотя я никогда не говорил ей о том, что хотел бы продолжать снимать фильмы, она, видимо, чувствовала мой интерес к съемкам и понимала, что он будет существовать независимо от того, какую дорогу я выберу в жизни. Кроме того, эти камеры были тогда очень дороги. Так что рассматривание подарка я превратил в целый спектакль. С преувеличенным вниманием вынул камеру из футляра, осмотрел и зарядил ее. Мама уже вставила батарейки.

— Можно мне попробовать? — спросила она, протягивая руку.

Я дал ей камеру, и мама навела ее на Карла.

— У Карла тоже есть для тебя кое-что, — сказала мама, выдвигая объектив.

Он сделал глупый жест, который, по всей видимости, должен был означать примирение между нами, залез в карман своего спортивного костюма и вытащил оттуда конверт.

— Вот здесь, — сказал он, протягивая мне конверт.

Мама перевела объектив камеры на меня. Открыв конверт, я обнаружил в нем билет на самолет и тысячу долларов в туристических чеках. Рассмотрев билет, я увидел, что должен улетать в ближайшую пятницу — на два месяца! Я не мог поверить своим глазам. Еб твою мать!

Я повернулся к маме. Что она на это скажет? Знала ли она об этом подарке? Она глядела на меня испытующе, словно не была уверена в моей реакции. Словно этот подарок был чем-то, в чем Карл ее с трудом убедил.

— Ты доволен? — спросила она заискивающе.

Я не был доволен.

— Ты как-то говорил, что хотел бы когда-нибудь съездить в Лондон… — быстро добавила она.

Бедная мама! Я ненавидел Карла за то, что он поставил ее в такое положение. Так ее подставил. Это было так жестоко, так вероломно. Этот мужик был ничем не лучше моего отца.

— Ну да, — сказал я. — Но я говорил, что хотел бы съездить к Нетти. Разве миссис Смарт не говорила тебе, что Нетти собирается провести лето в Ванкувере?

Мама повернулась к Карлу в поисках поддержки.

— Ну что же, значит, вы сможете побыть некоторое время вместе до того, как ты уедешь, — сказал он.

Я не верил своим ушам. Меня выбрасывали из моего собственного дома! Это был такой Дэвид Копперфилд! Очередная страница моей жизни перевернулась — она оказалась листом металла.

18.7

— Забавно, как все повернулось.

— В этом не было ничего забавного.

— Вы рассердились?

— Конечно, рассердился. Единственное, о чем я жалел, — что у меня так мало времени. Я мог бы сделать жизнь Карла несносной, сравнять его с землей — я в этом уверен.

— Почему вы просто не отказались от билета?

— Не знаю. Я чувствовал, что никому здесь не нужен.

18.8

Зазвонил телефон. Мать пошла на кухню взять трубку. Карл закрывал рукой рот, как будто зевая. Но этот его жест не мог меня обмануть — он прятал свою усмешку, Ебаный хуй! Он выглядел немного взволнованным. И я решил воспользоваться этим. Он опустил руку и сделал вид, что его внимание привлекло что-то за окном. Я положил камеру на колени, наблюдая, как он теребит заусенец на пальце. И снова он поднял руку к лицу — на сей раз чтобы погрызть ноготь. Меня просто тошнило при мысли, что моя мать должна целовать такой рот.

Я нажал «Record». Карл заметил это и нахмурился, отдернув руку ото рта. Я продолжал снимать. Я уверен, что, если бы я не делал этого, он мог бы ударить меня или предпринять еще что-нибудь в этом роде. Я понимал, что нахожусь под защитой, пока снимаю его. Тут мать позвала его из кухни:

— Карл, не мог бы ты съездить в химчистку и забрать мое платье? Я должна заскочить к Смартам.

Он был более чем счастлив, что получил возможность съебаться отсюда.

В течение следующих пяти минут я был наедине со своими часами. Ровно в тридцать три минуты я встал, чтобы отправиться к дому Черил. Меньше чем через неделю я буду за пределами этой страны. Все завертелось в бешеном темпе.

Потом случилась очень странная вещь. Я открыл холодильник, чтобы взять орхидеи, которые заранее купил для Черил, собираясь сразу после этого выйти из дома, но услышал звонок в дверь. Открыв, я увидел на пороге не кого иного, как двух копов в штатском — тех самых двух копов, которые выдворили меня из «Венеры» полтора года назад. Они спросили, я ли такой-то, и я ответил, что да. Тогда они представились: следователи Риз и Браун — и попросили разрешения войти. Я последовал за ними в гостиную, вспоминая, какими правами обладаю по закону. Риз предложил сесть, но я остался стоять. Браун отпустил какую-то остроту по поводу моего смокинга и, прежде чем я успел ответить, сообщил мне, что я вляпался в большое дерьмо. Я спросил, в чем дело, но он ответил другой шуткой насчет моего пиджака. Риз вытащил из своего портфеля папку. На папке стояло мое имя.

— Эй вы, — наехал я на них, — или арестуйте меня, или валите отсюда немедленно. Вы не имеете права вторгаться в мой дом таким образом.

События сегодняшнего дня положительно выбивали меня из колеи. Я потребовал у копов показать их удостоверения, ордер на арест или что там у них есть. Затем заявил, что не буду с ними говорить без адвоката. Браун смерил меня взглядом.

— Кто ваш адвокат?

Я выдумал какое-то имя. Риз раскрыл папку и записал названное мной имя. Засунув ручку в карман, он поднял на меня глаза.

— Боюсь, я должен согласиться с коллегой Брауном, — произнес он бесстрастным голосом, глядя мне прямо в глаза. — Этот смокинг — самое большое преступление, какое я когда-либо видел.

Браун хихикнул. Риз в ответ и глазом не моргнул. Он определенно производил впечатление серьезного и честного человека.

Странная игра. Я ущипнул себя. «Это сон, это сон, это сон», — повторял я про себя. Риз открыл папку где-то на середине и жестом пригласил меня сесть напротив. На этот раз я сел.

— Знаете ли вы этого человека? — спросил он, показывая мне фотографию спящего Робина Лока.

— Да, — ответил я.

— Его имя, пожалуйста, — подал голос Браун.

— Его зовут Робин Лок.

— Когда вы видели его последний раз? — спросил Риз.

Я задумался, пытаясь вспомнить.

— Приблизительно в канун Рождества семьдесят восьмого года, — ответил я наконец.

— Известно ли вам что-нибудь о его исчезновении? — задал вопрос Браун.

Я отрицательно покачал головой.

— Я слышал, что он в «Детоксе»[61] — сказал я.

— Кто сказал вам, что он в «Детоксе»?

— Марк Болан, — назвал я первое пришедшее на ум имя.

— Кто это? — спросил Риз.

— Певец, — ответил я.

Риз так и записал: «Марк Болан, певец».

— Можете ли вы сказать, где встречались с этим мистером Боланом? — спросил Браун.

— Он мертв, — ответил я.

Риз записал «мертв» в скобках после имени Болана и закрыл папку. Повернувшись ко мне, он сказал:

— У нас плохие новости — мистер Лок тоже мертв.

Каким-то непостижимым образом я уже знал это. Так же, как знал и то, что этот визит имеет большее отношение к Флинну, нежели к Робину. Я проверил свое состояние: я по-прежнему был зол. И это подстегнуло меня. Я ненавидел себя за то, что мое горе по Робину так быстро уступило место страху перед Флинном. И я ненавидел Флинна.