Слезы темной воды - Корбан Эддисон

Теперь ей была ненавистна маска, которую ей приходилось надевать, чтобы скрыть правду, правду о том, что она презирает Наджиба всем сердцем. Когда Ясмин встретила его, она была семнадцатилетней девушкой, наделенной отцовской любовью к знаниям и материнским состраданием к обездоленным. Потом в один день Наджиб разрушил ее мир, очернив все, что она считала хорошим и правильным. И все же нельзя сказать, что он ненавидел ее, у него были к ней чувства, и она хотела, чтобы они были. Сколько раз он говорил ей, что мечтает о том, чтобы она родила ему сына! Он превратил ее жизнь в извращенное противоречие, и его возвращение сулило только новые страдания.

Ей представилось счастье на его лице, когда он услышит детский крик, подарки, которыми он осыплет Фатуму за ее дар ему: золотые украшения, вышитый шелк, солнцезащитные очки «Рэй-Бан» и новый «айфон» – символы того самого Запада, который якобы так ненавидит «Шабааб». Потом, когда после чествования Фатума уснет, он придет в комнату Ясмин и изольет свою похоть на нее, использует ее, как обычную шлюху. Он оставит ее в унижении и боли, но не заметит этого и даже не задумается об этом. Она была для него тем, чем он хотел. В мире Наджиба он был сам себе властителем.

Аллах являлся лишь номинальным главой.

Когда наступила ночь, Ясмин, проследив, чтобы Джамаад и Фатума удобно устроились, удалилась в свою комнату с керосиновой лампой. У нее имелась только одна книга – Коран на арабском. Открыв ее, она пробежала взглядом по струящимся строкам второй суры и нашла свой любимый отрывок. Ясмин знала его наизусть, но прочитала вслух, как молитву: «Господи наш! Не возлагай на нас бремя, которое нам не под силу. Сжалься, прости нас за грехи наши. Ты – властелин наш». Потом она закрыла глаза, выключила лампу и заснула, не раздеваясь.

Через несколько часов она снова проснулась и осторожно прислушалась к звукам в доме. Ничего не услышав, встала, прошла босиком в темноте по комнате, бесшумно выскользнула во двор и направилась к дереву хигло. Там вскарабкалась на одну из веток и замерла, сосредоточив внимание на ночных звуках, так хорошо ей знакомых: цикады, лягушки, ночные птицы, тихое нашептывание реки. Не услышала ничего непривычного. Деревня спала.

Через какое-то время Ясмин спрыгнула с ветки с другой стороны забора, покопалась между корней и достала пакет с мобильным телефоном. Включив его, она увидела, что заряда осталось только на то, чтобы найти сигнал. Когда Ясмин стала проверять сообщения, сердце ее забилось быстрее. Как всегда, ее ждало разочарование. Последним сообщением в памяти аппарата было эсэмэс от матери, полученное за день до нападения на школу. За эти годы она много раз посылала сообщения Хадидже, но ни разу не получила ответа. Молчание матери могло означать две вещи: либо она умерла, либо ушла в подполье, чтобы спастись от «Шабааб».

Ясмин подошла к реке, села на крутой берег и посмотрела на звезды. На западе она увидела Орион, а на юге – Южный Крест. Ей вспомнились ночи, когда отец брал ее и братьев на крышу дома в Могадишо и рассказывал о созвездиях. «Ваши предки когда-то умели читать созвездия так же, как вы читаете книги, – говорил Адан. – Вы тоже должны научиться, потому что никто не знает, когда это может пригодиться».

Она могла просидеть один на один с космосом всю ночь. Но уже через пять минут набрала сообщение матери: «Хоойо, я жива. Мне нужна твоя помощь». И еще одно Исмаилу: «Ты там? Я все еще жду». Потом она через дерево хигло вернулась домой заряжать телефон.

Меган

Зимний воздух словно сухим льдом царапал кожу Меган Деррик. Точно само небо цвета оружейной стали замерзло, вытягивая все тепло из ее тела. Она глубже закуталась в парку и засунула руки в перчатках в карманы, зябко ежась от ветра, колющего щеки. «Как тут вообще можно жить? – удивлялась она, ожидая машину. – Почему сомалийцы, люди пустыни, выбирают именно этот город? Да так, что здесь собралась самая большая их диаспора в Северной Америке?»

Вскоре ко входу в гостиницу свернула серебристая «Тойота-Ярис». Человек за рулем был явно слишком велик для микролитражного автомобиля. Выбираться из него ему пришлось поэтапно: сначала он пригнул голову, потом высунул ноги, потом подался всем телом вперед и наконец выпрямился. Ростом он был по меньшей мере на фут выше Меган. «Где-то футов шесть с половиной», – решила она. На миндально-коричневом лице выделялись умные темные глаза, козлиная бородка окружала неулыбчивый рот.

– Госпожа Деррик, я Фарах, – произнес он с той же решительностью, с какой смотрел на нее. – Здесь недалеко есть место, где можно поговорить.

Она скользнула на пассажирское сиденье и стала наблюдать, как он втискивает тело обратно в машину. Разыскать его оказалось несложно. Один контакт вывел на другой, пока оставшиеся пять рукопожатий не привели к одному: подруга, преподававшая в Школе международных отношений имени Эллиотта; старший служащий сомалийского отдела Государственного департамента; имам крупной мечети в Миннеаполисе; и наконец родственник из подклана Фараха, живший с ним на одной улице. Труднее оказалось убедить его, что Исмаил Адан Ибрахим, которого она представляла, действительно был сыном его сестры. Он решительно это отрицал, пока она с помощью Исмаила не перечислила всех его предков по отцовской линии до четвертого колена. На этом он отказался от сопротивления и согласился встретиться с нею.

– Здесь всегда так холодно? – спросила она, грея руки над вентиляционными отверстиями на приборной панели.

Он выехал на улицу.

– Зима суровая. Но это хорошее место для воспитания детей.

– Сколько у вас детей? – поинтересовалась она, чтобы завязать разговор.

– Трое. А у вас?

– У меня никогда не было детей.

После многих лет практики это признание произносилось легко, и все же где-то в глубине сердца оно отдалось тяжестью. Это не было осознанным решением, скорее следствием выбранного ею образа жизни – нескончаемая работа, которую невозможно остановить, как скоростной поезд без тормозов; накапливающиеся дела и клиенты, нуждающиеся в помощи люди, семьи, компании; мужчины, с которыми она встречалась, и тот единственный, за которого она наконец вышла замуж, все – такие же рабы своих профессий. Порой, когда она видела мать, прижимающую к себе младенца или качающую ребенка на качелях, у нее на миг возникало желание занять ее место, но потом она вспоминала гору своей ответственности, людей, которые от нее зависели, жизни, висящие на волоске, и это желание всегда ее покидало… Хотя боль никогда не стихала полностью.

Когда Фарах замолчал, Меган откинулась на спинку кресла и стала смотреть на проплывающий мимо город. Вскоре небоскребы сменились многоквартирными домами, одноэтажными магазинами, выстроившимися вдоль дороги, и жилыми микрорайонами, этими безликими отпечатками пальцев пригорода. Через какое-то время Фарах свернул на стоянку перед торговым комплексом со стеклянными витринами. Там он махнул рукой парковщику и нашел свободное место среди скопления машин.

– Это сомалийский магазин, – сказал Фарах. – В городе таких несколько. Этот принадлежит мне.

Меган обвела взглядом комплекс с переполненными магазинами и ресторанами.

– Похоже, неплохая инвестиция.

– Была, – лишенным интонации голосом подтвердил он.

Выбравшись из машины, он повел ее в фойе, обставленное с обеих сторон магазинчиками, – торговый комплекс внутри торгового комплекса. Что только здесь ни продавали – и американские товары, и сомалийские: ткани, обувь, электронику, мобильные телефоны, продукты на любой вкус, тут же можно было получить консультацию бухгалтера или подобрать туристический маршрут. В воздухе стоял запах масла для жарки, жареного мяса и специй. Она прошла следом за ним в небольшое кафе с несколькими столиками у стены. Фарах поздоровался с молодым сомалийцем, ответившим им дружелюбной улыбкой.

– Здесь готовят отличную самсу, – сказал он. – И чай. Я угощаю.

– Спасибо, – ответила она, расстегивая парку.

Спустя несколько минут они устроились за столиком в глубине кафе с тарелкой хорошо прожаренных пирожков и кружками сомалийского чая. Фарах указал на еду:

– Пожалуйста, ешьте. Я буду говорить.

Меган кивнула и попробовала горячую и восхитительно вкусную самсу.

– Ваш звонок стал для меня неожиданностью, – начал он ровным голосом. – Я видел в новостях сюжет о захвате яхты, но не следил за этой историей. В моем клане никогда не занимались пиратством. – Последнее слово он произнес с отвращением, обнажив задетую гордость. – Исмаил – старший сын моей младшей сестры Хадиджи. Я видел его, когда он был совсем маленьким и его семья жила в Найроби, но не встречался с ним после того, как они вернулись в Сомали. Я был уверен, что он умер. Поэтому и не поверил вам, когда вы позвонили. Мне до сих пор трудно в это поверить.