Слезы темной воды - Корбан Эддисон

На два дня Квентин потерял всякий интерес к человеческому общению. Он все время лежал в кровати, закутавшись в одеяло, и ни на кого не обращал внимания. Музыка его не успокаивала. Как и послания Ариадны. Ванесса поговорила с терапевтами, ища способ спасти его. Они посоветовали ей набраться терпения и не беспокоить его: со временем он вернется к ней. В какой-то миг она поняла, что он борется не только с горем. Он боролся и с чувством вины из-за того, что выжил сам и что не мог вспомнить, как умер Дэниел.

И тогда Ванессу осенило: чтобы Квентин снова вышел из тьмы на свет, он должен найти способ похоронить отца. Для этого она взяла все открытки и письма Дэниела и прочитала их Квентину. По открыткам можно было проследить маршрут их заходов в порты в Вест-Индии, Панаме и на островах Южнотихоокеанского региона. Первые письма Дэниел написал на Раротонге, самом большом из островов Кука, после того как Квентин познакомился с Ариадной. Когда Ванесса воскрешала воспоминания Дэниела, произнося их своим голосом, они становились нитями, сплетающимися в ткань искупления Квентина.

Он снова начал разговаривать, чтобы дополнить рассказы Дэниела, вставить подробности, которые упустил отец. Он попросил Ванессу еще раз перечитать письмо с Раротонги, а потом рассказал ей об Ариадне, о тех днях, когда они объезжали остров на мопедах и пересекали горный хребет, о ночах, когда они гуляли по пляжу под звездами, разговаривая обо всем на свете. Врачи сказали ей, что такая открытость является симптомом травмы мозга. Но она относилась к этому как к дару, ибо впервые в жизни у нее появилась возможность беспрепятственно заглянуть в его душу.

Спустя неделю, во время сеанса терапии с доктором Гринбергом, Квентин заговорил о похищении. Его воспоминания были зачаточными, путаными, но нейрофизиолог подхватил их и стал развивать, оценивая при этом связность его рассказа и способность отвечать на вопросы. Через какое-то время доктор рассказал ему о следователях, которые хотели поговорить с ним. Квентин согласился на это, и доктор Гринберг устроил их встречу.

Добравшись до госпиталя, Ванесса оставила машину в гараже и через фойе вышла к лифту. Вскоре она оказалась на этаже Квентина и прошла по коридору к его палате. Доктор Гринберг встретил ее у двери. Веселый человек с лысеющей головой и неряшливой бородой, он больше походил на лесоруба, чем на эксперта-невролога, но это лишь подчеркивало остроту его ума.

– У него хорошее настроение, – сообщил доктор. – Первую встречу я ограничу тридцатью минутами. Агентов я уже предупредил. Они могут исследовать его поверхностные воспоминания, но я не хочу, чтобы они углублялись, пока мы не увидим его реакцию.

– А вы где будете? – спросила Ванесса, чувствуя смутное волнение.

– Внизу, в зале. Если вам не понравится, как идет разговор, можете в любую секунду его прервать. – Он прикоснулся к ее плечу. – Все будет хорошо.

Когда он ушел за следователями, Ванесса открыла дверь и увидела, что Квентин сидит на кровати и смотрит телевизор. Он был в джинсах, кедах и толстовке с эмблемой Военно-морской академии, длинные волосы были собраны сзади в хвостик.

Она поцеловала его в лоб.

– Здравствуй, милый. Как дела?

Секунду он смотрел на нее, потом улыбнулся. Врачи называли это «отставанием мозга». Его мозгу требовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к чему-то новому.

– Привет… мам, – сказал он, делая небольшие неуверенные промежутки между словами. – Все… в порядке. Хочу… покончить с этим.

– Я знаю, – ласково произнесла она. – Ты справишься. Просто не спеши. Если чего-то не вспомнишь – ничего страшного.

Его взгляд переместился на кровать, он потер край одеяла, как всегда делал, когда нервничал или расстраивался.

– Я… расскажу им… что знаю.

Ванесса поставила рядом с ним стул, еще два придвинула к изножью кровати. Потом выключила телевизор, села и сжала его руку. Через минуту в дверь постучали и доктор Гринберг ввел в палату агентов. Она знала их, поскольку именно они допрашивали ее. Бен Хьюитт – адвокат, выпускник Гарварда, оставил доходное место в Нью-Йорке, чтобы «заняться чем-то полезным для разнообразия». Карлос Эскобидо – противоположность Хьюитта, трудяга и заядлый курильщик, сажал наркодилеров и донов мафии, пока события 11 сентября не заставили его присоединиться к федералам и начать охотиться на террористов. Оба были в повседневной одежде – в рубашках и свободных брюках. Пожав руку Квентину, он сели и поставили цифровой диктофон на кровать.

Первым заговорил Хьюитт.

– Квентин, – начал он, – хочу сказать тебе: мы понимаем, через что ты прошел, и сочувствуем тебе. Мы постараемся не усложнять дело. Несколько вопросов сегодня, может, несколько вопросов завтра. Не возражаешь?

Квентин обдумал услышанное.

– Я расскажу… что помню.

– Это все, о чем мы просим. – Хьюитт откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Ты помнишь, как пираты попали на борт яхты? Можешь рассказать, как это произошло?

Квентин отвернулся от Хьюитта и уставился на стену.

– Был вечер, – хмурясь, начал он. – Или утро… Темно было. Я… дежурил… И заснул. Услышал выстрелы… Потом пришел папа… Поднялся снизу. Мы не сопротивлялись.

– Сколько их было? – спросил Хьюитт, пока Эскобидо записывал.

– Семь. – Квентин поморщился и закрыл глаза. – Я знаю… их имена… Мас, – вдруг выпалил он. Потом, подумав, добавил: – Либан… Их главного звали… Аф… Афиарех.

Выждав несколько секунд, Хьюитт спросил:

– Как ты узнал, что Афиарех главный?

– Он сказал нам, – ответил Квентин. – И… – Он как будто задумался. – И… мы видели… как он разговаривал… с остальными. Он разговаривал по-английски… Он… вел переговоры… с военными.

Умело и осторожно Хьюитт провел Квентина через все основные события: появление «Геттисберга», затем, на следующее утро, «Трумэна» и «Сан Хасинто»; поднятые в воздух вертолеты и самолеты и их возвращение после того, как Кертис – «дедушка» в устах Квентина – связался с правительством. Однако, когда Хьюитт спросил о переговорах насчет выкупа, Квентин ничего не смог вспомнить. Ванесса видела, как он борется с собой, видела, как сомкнулись его брови, как напряглись плечи. Она бросила взгляд на Хьюитта и почти незаметно покачала головой.

– Давай лучше о другом, – сказал он, правильно поняв ее намек. – У нас осталось мало времени, поэтому сфокусируемся на Афиарехе. Ты не против?

Мышцы лица Квентина расслабились.

– Не против.

– Афиарех когда-нибудь направлял на тебя оружие? – чуть более мягким тоном произнес он.

Взгляд Квентина снова устремился вдаль.

– Я не… – На мгновение он как будто смешался, потом его лицо прояснилось, глаза наполнились грустью. – Афиарех… направлял автомат… на папу. Он говорил… – По щеке его скатилась слеза. – Говорил: «Ты хочешь… умереть?»

Ванесса сделала вдох и так и не выдохнула, ошеломленная словами сына. Она представила себе эту сцену: руки Дэниела подняты; Афиарех выкрикивает угрозы; Дэниел упрашивает пирата не стрелять; Квентин в ужасе наблюдает за этим противостоянием. Снова почувствовала, как внутри закипает ярость. Затем в один миг гнев разветвился и оплел ее сердце, как ядовитая виноградная лоза, заслонив его от света. И там, глубоко внутри, проклюнулся новый росток – ненависть.

Хьюитт сделал пометку в блокноте.

– Это его точные слова? «Ты хочешь умереть?» – Квентин кивнул, и он спросил: – Ты помнишь, когда он это сказал?

Квентин снова затеребил край одеяла.

– Тогда подплыла лодка… Нет, это было… в другой раз… Рядом стоял корабль… Он разозлился… Он хотел, чтобы они… отошли… Я не… Я не помню, когда это было.

Почувствовав возбуждение Квентина, Хьюитт заговорил еще более мягким голосом:

– Это было днем или ночью?

Квентин закрыл глаза и сжал зубы, пытаясь в уме сложить мозаику. Несколько секунд прошли в молчании, потом, без предупреждения, он свесил ноги с края кровати и встал. Сначала он покачнулся, но оперся на стенку и замер, отказавшись от помощи Ванессы. Она как ястреб наблюдала за ним, пока он обходил кровать, опасаясь, что он может упасть. Но он устоял на ногах и продолжал делать шаги – такие же неуверенные, как его речь, – пока не остановился у окна и не взглянул на зимнее небо. Потом Квентин прикоснулся к стеклу и повернулся к Хьюитту:

– Я не знаю… днем это было… или ночью. Когда вспомню… сообщу вам.

Исмаил

Исмаилу снова приснился сон. Он увидел плац, раскаленный полуденным солнцем. Земля под ногами марширующих бойцов «Шабааб» искрилась, словно пустынный кварц. Небо было настолько чистым, что казалось, будто его выкрасили голубой краской и покрыли солнечным лаком. Он стоял в строю с остальными, в основном мальчиками, но было там и несколько девушек. Юсуф слева, Ясмин справа. Контраст между пятнадцатилетним братом и семнадцатилетней сестрой не мог быть более разительным. Со следами слез на лице, сгорбленный, Юсуф напоминал старика. Ясмин же стояла, как принцесса-воин, – голова высоко поднята, глаза горят презрением.