Шкуро: Под знаком волка - Владимир Рынкевич

На Баталпашинскую Шкуро двинулся со своими двумя сотнями вечером. По дороге зашли в черкесский аул Дударуковскнй. Он — на горе, над Кубанью, а на другом, на правом берегу — Баталпашинская. Кубань здесь другая — не широкая мутная река, как у Екатеринодара» а каменистый прозрачный поток, вполне доступный переходу вброд. Из аула навстречу сотням выехала конная толпа черкесов. Они кричали громко, по-своему, отчаянно, по-русски объясняли, что «большевик злой, надо гнать и убивать». Рассказали они, что в станице красных мало, мост охраняет всего лишь взвод. Черкесы, большая часть которых не имела огнестрельного оружия, просили взять их в отряд. Шкуро взял их в конвой, веря в то, что оружия скоро будет много: у большевиков отберем. Шкуро захватил станцию прямой атакой, но он еще не набрал дивизию, и потеря даже нескольких человек была опасна. Да и надо начальнику штаба потрафить — пусть операцию планирует. Сидели с ним всю ночь над играющей по камням рекой, смотрели на темные нагромождения станичных построек, планировали операцию, а над ними висела звезда, которая в сто раз ярче солнца. Шкуро во всем соглашался с начальником штаба.

Бой прошел по плану и с удачей, которая теперь всегда должна бы сопутствовать атаману. Ровно в пять часов утра Трепетун сделал первый сигнальный выстрел из пушки, и… снаряд разорвался в здании Совета депутатов. Зарокотали пулеметы, спешенные казаки ворвались на мост, красные бежали. Трепетун бил по отступающим шрапнелью. Как и замыслил Шифнер, с тыла к станице подходила перешедшая реку в брод сотня Маслова, и Шкуро решил, что пришло время напомнить своим, что он боевой атаман. Взвод казаков, конвой, безоружные черкесы с криком, свистом, воем рванулись за ним в брод. Полковник на берегу послал лошадь в галоп, обнажил шашку и первым ворвался в станицу. С другой стороны въезжала сотня Маслова. Из домов выбегали казаки, бросали папахи вверх, кричали «ура», некоторые подходили к полковнику и другим офицерам, целовали руки, другие местные казаки выезжали из ворот на неоседланных конях, но с шашками, мчались в степь за отступающими красными, и там уже слышались победоносные крики победителей и предсмертный вой зарубленных.

Баталнашинская — центр отдела. Здесь и надо проводить военный совет.

Сначала вернулся из секретной разведки Кузьменко. Грязный, небритый, в рваной красноармейской гимнастерке. Шкуро дал ему лишь полчаса на приведение себя в порядок, хотел поскорее выслушать: у красных так много всего произошло после сдачи Екатеринодара, точных известий не было. Закрывшись с Николаем в комнате с вином и закуской, Шкуро потребовал подробного рассказа обо всем, но сначала о Сорокине.

— Был у него?

— Пробрался кое-как. Его ординарец меня узнал. А начальник штаба уже другой — чистый комиссар.

Этот Лыткин — ординарец, сказал, что Сорокин сам боится начальника штаба. И еще теперь сделали Военно-революционный совет при главнокомандующем. Все приказы Сорокина — через этот совет. Митинги пошли — нарочно коммунисты будоражат. И на митингах красноармейцы голосуют: наступать на контру. На нас, значит. Это все пошло, когда Ковтюх взял Армавир. И будто из Царицына прибыл на грузовиках какой-то Жлоба[38] — командир Стальной дивизии, и привез двести тысяч патронов и секретный приказ.

— Что за приказ? Да ты пей, Коля. У красных-то не давали?

— Дава-али. Там они пьют почище нашего. И горилку, и спирт, а когда нету лучше, то и денатурат. О приказе узнал, когда меня к самому Ивану провели. Он сказал, будто в приказе требуют, чтобы он вел войска на Царицын, а Кубань, Кавказ бросил.

— Ну и что он?

— Сказал: «Я их пошлю…» А потом еще добавил, что. пойдет на Ставрополь. Теперь, говорит, отдавайте мне должок. Скажи, мол, своему Шкуро, чтобы помог.

— Придумаем чего-нибудь, Коля. А от жидовской власти он думает избавляться? У него же там какой-то Рубинштейн — президент республики. Я же тебе наказывал, чтобы намекнул, что мы вместе на Кубани будем править.

— Я намекнул. Он сказал, что с Деникиным, с офицерьем, дела не будет, а с казаками — после Ставрополя.

— А как войска стоят, он тебе показал?

— Я попросил, конечно, а он такой злой был. Трезвый. «Вы, говорит, белые вороны очень хитрые. Сами ничего не даете, а все чужое утащить хотите».

— Я ж тебе объяснял, что надо сказать.

— Сказал. Бригады Боровского и Покровского на карте показал. И численность. И наш план. Тогда он же на минуту свою карту открыл из-под занавески. Ну, я разобрался…

И еще до начала Военного совета красные начали наступать на Беломечетинскую из Невинномысской. Логинов отбился, даже не пуская в дело свою полуживую пушку, но на совет приехал озабоченный. Рассказал, что красноармейцы начисто сожгли черкесский аул Мансуровский, жители которого прибежали к нему. «Вот тебе и пополнение, — сказал полковник Логинову. — А оружие для них у комиссаров получим».

Шкуро убежден, что кубанцы согласятся с его планом, но… Начальник штаба мог вдруг с наивной прямотой высказаться об изменении обстановки в связи с тем, что немцы проиграли войну, и союзники уже через Новороссийск связываются с Деникиным и надо действовать вместе с Добрармией, согласовать свой план со штабом армии. И попробуй возрази. Если бы все командиры понимали его так же, как опытные адъютанты, друзья по самым тайным делам. Однако и с ними надо быть осторожнее: когда совещался со своими, вдруг заметил, что Кузьменко смотрит исподлобья или отводит в сторону взгляд. Задумывается неизвестно о чем.

— Жаль, что ты до Пятигорска не добрался, — посетовал Шкуро, когда они остались наедине, — и взглянул испытующе.

— Так охрана ж. Я же вам говорил, Андрей Григорьевич. Все Кавминводы под московской охраной.

— Говорил. Но ты так мне и не рассказал, как с Леночкой путешествовал. Хорошо с ней спалось?

— Да, что вы, Андрей Григорьич?.. — ответил Кузьменко. А в глазах то ли испуг, то ли стыд…

За своими тоже надо смотреть. Может, и менять надо. Конечно, дело не в бабе — Шкуро всегда найдет подругу. И Тасеньку пора вызывать…

— А ты, Коля, не переживай — если ты ее… я только за тебя порадуюсь: она бабенка сладкая.

— Что вы, Андрей Григорьич…

Военный совет назначил на утро — время, когда он всегда уверен, спокоен, решителен. Оглядел офицеров — пойдут, куда он скажет. И полковник Шифнер не станет противоречить. Здесь, на Северном Кавказе, в тылу армии Сорокина, развернутой к северу против деникинцев, он, полковник Шкуро, — единственная власть.

За него вся верхняя Кубань. Скажет: «Я решил…» — и пойдут, куда прикажет. Но надо к ним проявить уважение. — тогда и они больше его зауважают.