Тысяча свадебных платьев - Барбара Дэвис

12 июля 1985 года.

Бостон

Солин сидела, опустив глаза, сама потрясенная той историей, что вот уже около часа рассказывала своей гостье. Рори внимательно вглядывалась в нее, пытаясь представить, каково это – когда обрушивается столько всего сразу? Ужасающее бегство из родного города. Телеграмма, разбившая сердце и мечты. Незапланированный ребенок. И сущее чудовище, бросившее ее на произвол судьбы. Как она вообще смогла все это пережить?

И как бы сама она, Рори, проявила себя в подобных обстоятельствах?

Этот вопрос заставил ее даже немного устыдиться. Она порой забывала, как комфортно у нее всегда была устроена жизнь. И что у нее чуть не от рождения имелся трастовый фонд и имя, гарантировавшее то, что ей везде будут открыты двери, и что она никогда и отдаленно не знала никаких лишений и тягот. Откровенно говоря, до исчезновения Хакса самой большой проблемой в ее жизни было лавирование в непростых взаимоотношениях с матерью.

– Мне стало стыдно, – призналась Рори. – Большинство людей сдались бы, сложили бы руки после выпавших вам испытаний. Но вы все равно продолжали бороться за жизнь. И тут я, такая несчастная, заявляюсь к вам с пакетом из забегаловки и ною о том, как мне, видите ли, тяжело! Почему я не такая сильная, как вы?

Солин прикрыла веки и протяжно вздохнула:

– Когда слишком долго бываешь сильным, то становишься хрупким, chérie. А все хрупкое очень легко ломается. – На мгновение она отвернулась, промакивая глаза салфеткой. Потом все же выдавила улыбку. – Ну вот, видишь? Не такая уж я и сильная. Возможно, для меня не все еще потеряно.

– Простите, что вам пришлось все это вспоминать. Вы в порядке?

Солин кивнула, но, когда она встала, улыбка сошла с ее лица.

– Все хорошо. Только вот хочется согреться. Почему бы нам не пройти в дом? Я быстренько помою посуду, а потом мы организуем маленький десерт. Я покажу тебе, как готовить настоящий кофе, в прессе. Обещаю, после него ты больше не станешь пользоваться этими вашими капающими агрегатами.

На кухне Рори сама занялась посудой, а Солин тем временем стала просвещать ее о достоинствах френч-пресса, заявляя, что это единственный цивилизованный способ приготовления кофе. Наконец она наполнила две чашки, разложила на тарелке печенье «Мадлен», поставила все на поднос, и они отправились в гостиную.

Они расположились в разных концах дивана, взяв в руки по чашке. Комната оказалась большая, но вместе с тем уютная, обставленная так, чтобы в ней было приятно находиться, а не для того, чтобы кого-то впечатлить. Она как нельзя лучше соответствовала самой Солин. Со вкусом и изяществом – но без всей той вычурности «дома идеального стиля» Камиллы. И насчет кофе Солин тоже оказалась права. На самом деле, Рори здесь решительно все было по душе.

Она взяла с тарелки печенье и, задумчиво его покусывая, внимательно посмотрела на пьющую кофе Солин. Ей трудно было объяснить, что именно их так связало. Она знала лишь, что эта связь совершенно реальна, что судьба почему-то сочла необходимым сплести нити их жизни воедино. Но почему?

– Вы когда-нибудь задумывались, почему мы с вами подружились? – тихо спросила Рори. – И то, как я выбрала ваш дом, и то, как нашла там коробку… Все это что-то вроде… – Она замялась, подыскивая подходящее слово. – Нечто фатальное, быть может. Вы верите в подобное? В то, что определенным событиям неминуемо суждено случиться?

Солин долго не отвечала, словно осторожно взвешивая вопрос Рори.

– Когда-то верила, наверное, – ответила она наконец. – Я верила в то, что нам с Энсоном суждено стать мужем и женой, что он вернется домой с четками моей матери и я отдам ему наконец его несессер, и мы будем жить долго и счастливо.

Рори грустно кивнула, потом вдруг нахмурилась, словно что-то вспоминая из рассказа Солин:

– Погодите. Вы ведь сказали, что отец Энсона отнял у вас тот футляр, но я, помнится, видела его у вас в коробке.

Солин пожала плечами:

– Да, он вернул мне несессер. Уж не знаю, что именно заставило его это сделать, и я даже не заметила, когда он успел его вернуть. Через неделю меня уже не было в его доме. Шофер отвез меня на вокзал, а в Провиденсе меня встретила женщина по имени Дороти Шеридан.

– А кто такая была эта Дороти Шеридан?

– Она руководила «Обществом семейной поддержки», которое, иначе говоря, являлось пристанищем для незамужних будущих матерей. Таких, как я, там было восемь. Некоторые были совсем еще юные девочки, некоторые называли себя вдовами войны, но всех нас объединяло общее: все мы забеременели без мужа и нам некуда было пойти. Первый день я все время плакала. Я не могла поверить, что Оуэн меня так сильно ненавидит. Но когда я открыла свою коробку, то на ее дне лежал несессер Энсона. Трудно, конечно, представить, чтобы этот человек испытывал угрызения совести, но, может быть, он это сделал ради памяти Энсона. Уж точно не ради меня.

– Но вам удалось хотя бы попрощаться с Тией?

Солин с грустью покачала головой:

– Он отослал ее уже на следующий день.

Рори долго молчала, пытаясь представить весь ужас ситуации. Беременная и в одиночестве скорбящая по любимому.

– Вы, думаю, самая храбрая женщина, которую я только знаю. Чтобы все это пережить и найти в себе силы двигаться дальше…

Солин посмотрела на свои кисти, которые она попеременно то сжимала, то вытягивала, расправляя. Видимо, этот жест стал для нее привычным, когда она погружалась в какие-то мысли.

– Я двигалась дальше, потому что мне просто ничего другого не оставалось.

– Я понимаю. Но, отдавая ребенка…

– Я ее не отдала, – сказала, отворачивась, Солин. – Она умерла.

Рори замерла. Эти слова сразили ее, точно удар в солнечное сплетение.

– Простите… Я просто предположила… Что с ней случилось?

– Однажды утром я встала с постели – а у меня вовсю отходят воды. Я знала, что это когда-то произойдет, но не думала, что так скоро. Я попросила врачей что-то сделать. Ведь ребенок должен был родиться только через месяц. Но мне сказали, что роды уже начались, и мне остается только молиться. Меня проводили в маленькую комнатку без окон, где стояла узкая койка с кожаными ремешками. Еще там была маленькая колыбелька – такая, знаешь, больничная люлька для новорожденных. Мне дали какой-то препарат – вкололи в руку иглу и надели на лицо маску. И что было потом, я не помню.

У Рори удивленно расширились глаза.

– Вам сделали общий наркоз при родах?

– Обычная практика в те времена. Это называлось «сумеречный сон», или полусон. После него, как правило, ничего не вспоминается. Когда я проснулась, то почувствовала себя так, будто меня избили. На лодыжках и запястьях были синяки от ремешков. Но это было неважно. Я умоляла дать мне ребенка, покормить дитя. Но мне сказали, что еще слишком рано. Что, дескать, девочка еще не настолько окрепла, чтобы с ней нянчиться. Должно быть, в какой-то момент я уснула. Я еще чувствовала себя слишком усталой. Когда же я проснулась, колыбелька исчезла. Я начала рыдать. Наконец кто-то улышал мои крики и пришел – вроде как сестра-хозяйка, – но она почему-то избегала смотреть мне в глаза. Я уже догадывалась, что сейчас услышу, но, когда она произнесла эти слова, я думала, меня расколет надвое: «Была слишком маленькая, чтобы выжить. Легкие недостаточно развиты. Она теперь с ангелами».

Рори плотно зажмурила глаза, не в силах найти слова для утешения. Не существовало слов, уместных при таком горе.

– Мне очень жаль, – слабым голосом произнесла она.

– Я знала, что у меня будет девочка. Я даже придумала ей имя – Асия. Оно означает: «приносящая утешение». – Солин на пару мгновений умолкла, словно у нее перехватило горло. – Я слышала ее первый крик, – прошептала она. – Когда она родилась, я ее услышала. Я иногда даже жалею, что это помню. Если бы она родилась мертвой, я бы, наверное, перенесла это легче. Но осознание того, что пусть даже несколько часов она прожила без своей mère[47], что она умерла, так и не познав материнской ласки, – это до сих пор разрывает мое сердце. Я просила дать мне на нее посмотреть, подержать ее на руках, но они сказали, что ее уже увезли.

– Куда увезли? – с ужасом в голосе спросила Рори.

– Служащие позвонили в приемную коронера, чтобы за девочкой приехали. Таков, дескать, закон. Чтобы удостоверить причину смерти для свидетельства. А поскольку я неимущая, объяснили они,