Заговор посвященных - Ант Скаландис

Подошла её мать:

— Кто? Кто это? Не слышу! А, Давид… Дави-и-ид…

И она заплакала.

Насилу он добился элементарного, минимального набора вразумительных фраз…

Не было больше Климовой.

На этом уровне бытия Алки Климовой больше не существовало.

Поехала в Питер. Попросила: если что случится, на работу ни в коем случае не сообщать, потому что с этой работой она больше не хочет иметь ничего общего. И ведь случилось! Как чувствовала доченька. В день приезда у самого Московского вокзала. Грузовик. Водитель — олух, молодой, неопытный, резко затормозил. Гололед.

— Гололед, гололед был, — повторяла мать и на этом слове захлебывалась.

Он положил трубку и обещал перезвонить. Зачем? Ведь Климову уже похоронили.

Растолкал Маринку.

— Мара, слышишь, Мара, накрылась твоя «лямур де труа». Алку Климову убили.

— Что? Кто?! — Маринка трезвела на глазах.

— В Литере. Автокатастрофа.

— И чего, дура, туда потащилась? — растерянно проговорила Маринка, а потом закрыла лицо руками и завыла в голос.

Теперь оставался один Шумахер. Ну, еще, конечно, Владыка, так ведь он телефона не оставил, а Америка без телефона — это, считай, тот же иной мир Существовал, разумеется, как запасной вариант ещё один достаточно экстравагантный способ — ходить по Москве и «на ощупь» искать своих. Однако, помимо Закона Случайных Чисел, существовал в ином мире ещё какой-то закон — явно не случайных и даже совсем не чисел. По этому закону получалось, что Давид встречает своих в десятки, в сотни раз реже, чем они все встречают друг друга. Кто-то там наверху оберегал его от этих встреч. Или других оберегал от него. Владыка ещё год назад обратил внимание Давида на это странное обстоятельство, и Маревич не стал рыпаться в поисках друзей по «посвященности».

Один раз, впрочем, рыпнулся, ну и попал пальцем в небо. Да нет, даже не в небо. ГСМ не просто не была объединением Посвященных, ГСМ, похоже, представляла собой нечто враждебное для Посвященных. Не зря говорят: слова умерших при-обетают особый смысл. Что, если убитая Климова (да, убитая, он знал, убитая!) сказала ему правду о Шумахере?

Телефон выдающегося химика современности Маревич выудил у Ивана Ивановича непосредственно. Чернухин даже не слишком интересовался, зачем. «Вы уже не мальчик, Давид, вы директор солидной фирмы, вас впору Давидом Юрьевичем величать», — говорил ему, бывало, ветеран советской научной журналистики. А Маревич не стал ему рассказывать, кто именно совсем недавно называл его Давидом Юрьевичем. Тем более что на этот раз Чернухин воздержался от привычной риторики, а просто продиктовал питерский номер членкора Шумахера директору солидной фирмы.

Да только не порадовал Маревича вкрадчивый голос Посвященного Бориса.

Можно ли по голосу узнать своего! Владыка уверял, что нет, но ведь Давид не обыкновенный человек — экстрасенс, едрена вошь! — и он почувствовал: на том конце провода Посвященный. Хотя на Том конце провода вообще никого не было. Только высококачественный японский автоответчик голосом Бориса Шумахера на русском, английском и немецком сообщил: «Извините. Хозяин отбыл в Нью-Йорк, ожидается прибытием в июне месяце».

«Псих ненормальный! — подумал Давид. — Ну кто такие вещи на автоответчик наговаривает? Обворуют же квартиру. Или она у него на охране в милиции?»

Давид почти не ошибся: квартира Шумахера стояла на такой охране, что все мелкие и даже не очень мелкие воришки, сунувшиеся туда, крепко пожалели бы о содеянном и другим наказали бы нехороший дом не трогать. Только Давид узнал об этом много позже, а тогда…

Тогда он понял: кто-то там наверху подарил ему трехмесячный отпуск. Выкинуть из головы: Гелю, Шумахера, Веню, Владыку, Алку и даже Анну. Жить как все. Не ворошить прошлое, не торопить будущее, то есть смерть. Жить настоящим. Кто это ему советовал? Ах, ну, конечно, Гастон. Вы правы, Гастон!

Что мы имеем в настоящем: Маринку, интересную работу и достаточно денег. Уже неплохо. А что мы имеем в ближайшей перспективе? Новый «Москвич» и Ялту — ну просто великолепно! И КГБ нас не трогает, уже две недели не звонит и не пишет — ура!

Новый «Москвич». Самая современная из выпускаемых в стране машин. По замыслу. Исполнение, конечно, хромало, как это у нас обычно принято, но все, что было не дотянуто в прямом и переносном смысле, дотягивал Жора Грумкин — дотягивал в лучшем виде и за бесплатно, то есть за свою зарплату Давид совсем перестал употреблять алкоголь — он безвылазно сидел за рулем. И Марина потихонечку училась пить меньше — то ли положительный пример действовал, то ли просто жизнь сделалась спокойнее. Из ГСМ она уволилась, сказав:

— Не намерена больше терпеть этих девэровских штучек! В понедельник ему надо выйти обязательно. А пошел он на хуй! Может, я во вторник выйти хочу или в среду. Додик, ну ты же заработаешь на меня денег?

Раздраженный тон менялся на ласковый, грубые словечки — на нежные, и они вдвоем начинали мечтать, как поедут сначала к братану Зяме в Симферополь, а потом на ЮБК — оттянуться по-настоящему за казенный счет.

— Слушай, в этой вашей конторе пиздят все, кто сколько может. Надо же и нам с тобой, котик, урвать свою пайку.

Теперь лексика её была хоть и ненормативной, но ласковой.

Они пристрастились к воскресным поездкам за город. Не большой пьяной компанией, а именно вдвоем, с бутылкой сухого вина или совсем без бутылки, главное, чтобы никого вокруг, березы, птицы, свежий воздух. И они любили друг друга каждое воскресенье, как в первый раз, сначала в машине, а потом, когда стало теплеть, — на земле, расстелив что-нибудь. И наконец, уже совсем ничего не расстилая, под зеленым пухом едва намечающейся листвы.

За неделю до отъезда в Ялту Давид на всякий случай подошел к Гастону. Уточнить, все ли в порядке. Ведь Юра уже заказывал билеты, а Лида расписывала народ по номерам. Хотелось убедиться, что никаких препятствий не возникнет.

— Гастон, вы в курсе, что мы едем вдвоем с Мариной?

— Да, я в курсе. Давид, помните анекдот? Как вы относитесь к решениям последнего съезда КПСС? Поддерживаю и одобряю. А к постановлениям последней сессии Верховного Совета? Поддерживаю и одобряю. А к международной политике нашей партии и правительства? Поддерживаю и одобряю. Ну а свое-то мнение у вас есть? Есть. Но я его не поддерживаю и не одобряю. Вот и у меня, Давид, по этому поводу есть свое мнение, которое я не поддерживаю и не одобряю.

— Ну зачем вы так?

— А затем. Геля вам разрешил — я знаю. И вообще вы упрямый как черт. Но Марина уже давно не наш сотрудник.

— Я за неё заплачу.

— Да перестаньте, Давид, разве в этом дело. Вы — директор, какой вы подаете пример подчиненным? Это опять все тот же разговор. Очевидно, Ян был все-таки прав тогда, а Юра просто слишком хорошо к вам относится.

— Ах, вот как! — вспылил Давид. — Значит, я просто ещё не дослужился до того, чтобы ездить на отдых за казенный счет с любовницей. Не дослужился — так и скажите, открытым текстом, а что вы мне мозги компостируете!

— Вы именно так ставите вопрос? И кого же, простите, вы имели в виду, говоря о любовницах? — завелся в ответ Гастон.

— Да ладно, мы же с вами интеллигентные люди! Не будем разбирать по пунктам всю эту гадость. Давид развернулся и пошел.

— Постойте, Давид, постойте. Всего два слова.

Давид остановился и закурил, уже готовый извиниться за резкость. Разговор происходил в коридоре, и курить здесь, слава Богу, можно было, ни у кого не спрашивая.

— Всего два слова, Давид. Даже во времена господства коммунистов у некоторых из нас не удавалось отнять права свободного выбора. Сегодня тем более выбор у вас есть. Делайте его, мой юный друг.

— А я уже сделал, господин директор. Мне поздно менять решение.

— Очень жаль, — Девэр подвел черту, и теперь уже он собирался уходить.

— Мне тоже, — несколько загадочно откликнулся Давид, оставляя последнее слово за собой.

Ах, если бы Гастон Девэр мог знать, какой именно выбор стоял перед Давидом Маревичем, какие именно проблемы приходилось ему решать. Впрочем, Девэр был человеком необычайно прозорливым и, кажется, что-то чувствовал. Может, поэтому и не торопился гнать взашей давно зарвавшегося юнца. Двадцать лет разницы в возрасте позволяли ему считать Давида мальчишкой.

А в Ялте было не просто хорошо, в Ялте было замечательно. Правда, в связи с обострившейся политико-экономической ситуацией в стране и мире из всех многочисленных иностранцев на Съезд пожаловали один болгарин и один поляк. Зато приехал широко известный ученый-социолог и публицист академик Василий Евгеньевич Ладинский-Пестель. Он был безусловным гвоздем программы. Давид и в конференц-зале, и в приватных беседах слушал Ладинского буквально с открытым ртом, и только расстраивался ужасно, что молчит его сердечная сигнализация, — ещё один достойнейший человек пролетел мимо Посвящения по идиотскому Закону Случайных Чисел.