Гибель царей - Конн Иггульден

Неподвижные шеренги замерли в полном молчании. Время игр прошло. Каждый из Волков понимал, что может погибнуть еще до того, как солнце поднимется в небо, но люди без страха смотрели в лицо смерти. Все молитвы были произнесены, настало время битвы.

Было очень холодно, и некоторые вздрагивали, дожидаясь, пока рассеется туман. Никто не разговаривал; свежеиспеченным помощникам центурионов не приходилось призывать к порядку даже самых молодых воинов. Казалось, все понимали значимость наступившего момента.

Подул ветер, и туман начал рассеиваться. Подобно псам, нюхающим воздух, легионеры приподняли подбородки; они знали, какими их увидят враги.

Кое-кто из ветеранов предлагал атаковать прямо из плотного тумана, но Юлий объяснил, что противник должен почувствовать страх перед последним боем, и все безоговорочно согласились. После трех недель удачных налетов на лагерь врага авторитет молодого командира стал абсолютным. Когда Цезарь проходил перед строем своих солдат, они смотрели на него с благоговением. Казалось, он способен предугадать любые действия Митридата и пресечь их самым жестоким образом. Если Юлий сказал, что настало время разбить греков в последнем открытом бою, то они, не рассуждая, пойдут за ним.

Наслаждаясь долгожданной минутой, Цезарь с любопытством рассматривал ряды палаток. Интересно, кто из этих суетящихся людей — царь?.. Трудно сказать наверняка.

Солнце все ярче освещало долину, и Юлий на миг усомнился в правильности своего решения. Даже после всех потерь и дезертирства сотен солдат неприятель представлял собой огромную силу, по сравнению с которой его собственное войско казалось слишком маленьким. В раздражении Юлий слегка оскалил зубы и приказал себе забыть о сомнениях. Он знает, что делает. Многие из этих палаток пусты.

Все дни ожидания Цезаря терзали мучительные раздумья. Захваченные в плен дезертиры говорили о полном упадке боевого духа и плохой организации армии мятежников. Юлий знал все об их офицерах, снаряжении и желании сражаться. Вначале он собирался продолжать ночные нападения и отрывать от войска Митридата по куску, пока у царя не кончится терпение и он не пойдет прямо на легионы, приближающиеся от побережья. Но шли недели, а римские войска на горизонте не появлялись.

В начале третьей недели Юлий понял, что Митридат может очнуться от летаргии и, как и следует настоящему военачальнику, перейдет к наступательным действиям еще до подхода посланных из Рима легионов. С той ночи, когда греки начали дезертировать дюжинами, едва не наступая на затаившихся в траве римлян, Цезарь начал обдумывать план лобовой атаки.

Основная часть армии греков была построена широкими прямоугольниками по десять шеренг в глубину, и Юлий хмуро кивнул, припоминая уроки своего старого наставника. В схватке смогут принять одновременное участие только равные количества римлян и греков, но десять шеренг — глубокий строй, затрудняющий бегство передних рядов, тем более что мятежники имеют возможность встретиться днем лицом к лицу с врагами, которые раньше убивали их только по ночам. Цезарь судорожно сглотнул, обшаривая взглядом местность и стараясь угадать наилучший момент для приказа об атаке. Он заметил, как высокий человек вскочил на лошадь и галопом понесся в глубину лагеря, а перед шеренгами греков начали строиться сотни лучников. Сейчас от их стрел потемнеет небо.

— Их там целая тысяча, — прошептал Юлий.

У легионеров теперь были щиты; большее количество их собрали с часовых, которых убивали каждую ночь. Но все равно каждый залп может принести потери, даже если сомкнуть щиты спереди и накрыться ими сверху.

— Труби атаку, быстро!.. — приказал Цезарь трубачу, который сразу же поднял старый измятый горн и дважды протрубил.

Обе когорты шагнули вперед, как один человек: сотни ног разом ударили в греческую землю. Юлий взглянул влево, вправо и грозно улыбнулся — ветераны четко держали строй, почти не прилагая для этого усилий. Никто не замешкался. Старики изголодались по тому виду боя, который знали получше Цезаря, и теперь получили возможность утолить свое нетерпение.

Сначала они ступали медленно. Юлий ждал залпа лучников: когда в воздух взлетели сотни стрел, у него замерло дыхание. Прицел был хорош, но ветераны уже имели дело с лучниками во всех римских колониях. Без суеты они одновременно опустились на одно колено, спрятавшись за щитами и сомкнув их края вплотную. Образовалась непроницаемая стена из многослойного дерева и бронзы, о которую застучали стрелы, не причинившие никакого вреда воинам.

На мгновение повисла тишина, потом ветераны разом встали и издали боевой клич. Щиты были утыканы обломками стрел, но ни один римлянин не погиб. Легионеры сделали двадцать быстрых шагов вперед: в воздухе снова запели стрелы, и солдаты вновь нырнули под щиты. Кто-то из римлян закричал от боли, но легионеры трижды повторили этот прием, оставив за собой на равнине всего несколько тел.

Теперь они были достаточно близко, чтобы сделать последний бросок и сойтись с врагом врукопашную. Юлий отдал приказ, и над рядами легионеров трижды прозвучал горн. Волки побежали вперед и неожиданно оказались всего в сотне футов от лучников неприятеля; последняя туча черных стрел прошла над их головами.

Стараясь наказать врагов, так долго и безнаказанно уничтожавших их, греческие лучники слишком задержались на своей позиции. Передние стрелки развернулись, собираясь бежать от приближающихся римлян, но приказа к отступлению не было, а тут еще легионеры проревели боевой клич, и в рядах лучников началось смятение, переходящее в панику.

Цезарь возликовал, когда римляне прошли по их телам и врубились во вражеские шеренги, демонстрируя свое умение проливать кровь. Всего через несколько секунд передние линии греков превратились в хаотичную толпу вопящих от ужаса людей. Юлий приказал «Вентулу» давить с фронта, а Гадитику немного сдвинуть «Ястреб» влево, чтобы начать окружение противника.

Паника распространялась по войску греков подобно штормовой волне. Мятежники дико вопили, пытались прорваться из передних шеренг в глубь собственного строя: воздух наполнился криками умирающих. Армия начинала распадаться — люди выскакивали из рядов, бросали оружие и убегали, не обращая внимания на призывы офицеров.

Бегущих становилось все больше, и наступил момент, когда лавина дезертиров смела даже храбрейших из греков и заставила их принять участие в позорном бегстве.

Волки дрались как бешеные. Ветераны рубили направо и налево, используя умение и опыт, приобретенные в сотнях сражений, а молодые, уподобляясь хищникам, дорвавшимся до добычи, с неистовой силой рубили врага, обагряя дрожащие руки кровью и выискивая дикими глазами новую жертву.

Греки бежали куда глаза глядят. Дважды офицеры пытались остановить их, организовать противостояние, и Юлий был вынужден оказать «Ястребу» поддержку, чтобы сломить сопротивление крупного отряда мятежников. Те продержались меньше минуты и снова ударились в бегство.

Лагерь превратился в свалку растоптанных тел и разбитого снаряжения. Ветераны начали уставать — руки болели после сотен ударов.

Юлий приказал «Вентулу» перестроиться уступами. Средняя шеренга разошлась по фронту, заполняя бреши в строю римлян и усиливая слабейшие участки. Когорта прошлась по лагерю, но солдатам, казалось, уже претило убийство.

Гадитик продвинулся дальше, и именно его люди наткнулись на Митридата с сыновьями, вокруг которых собралась почти тысяча греков. Возле царя скапливались беглецы, не побоявшиеся принять участие в последней схватке. Цезарь приказал построиться клином, и римлянам пришлось стряхнуть с плеч усталость.

На острие клина встал Корникс, за ним, во втором ряду, — сам Юлий. Необходимо быстро сломить последний очаг сопротивления. Эти люди не побегут, они стоят перед глазами своего царя, свежие и готовые к бою.

«Вентул» сформировал клин очень быстро, словно воины воевали и служили вместе всю жизнь. Стороны клина, расходящиеся от острия, были закрыты рядами щитов, и римляне с разбегу ударили в скопление врагов с такой силой, что все кругом вздрогнуло, а передовые ряды греков отбросило на задние. Только один воин в клине не был прикрыт щитами — тот, что стоял впереди, и Корникс упал при первых же взмахах клинков. Он встал, весь залитый кровью, одной рукой зажимая рану в животе, а второй нанося удары, и снова упал, на этот раз навсегда. Теперь впереди был Юлий; плечом к плечу рядом с ним бился великан Цирон.

Цезарь заметил, как Митридат с маниакальным выражением на лице пробивается сквозь ряды своих воинов навстречу римлянам. Юлий скорее чувствовал, чем видел, что натиск легионеров начинает ослабевать, и возблагодарил богов, когда царь растолкал своих людей и оказался прямо перед ним. Митридату следовало держаться сзади, и римляне не достали бы его. Вместо этого греческий вождь громовым голосом отдал приказ, и его люди расступились, чтобы дать своему повелителю возможность сражаться.