Вор и убийца (СИ) - Флейм Корвин

— Тебя-то сюда за что, Христофер? — заговорил барон. — А? Купец?

— Я не купец. Я вор, в прошлом еще и пират. Мое имя…

Договорить не удалось. Тейвил перебил нарочито громким и отчаянным смехом.

— Купец? — полюбопытствовал он, немного угомонившись. — Ну а я шпион!

Гвардеец снова зашелся в притворном веселье. Тейвил не мог вести себя иначе перед лицом страшной смерти, не мог не храбриться. Мы оба знали, что из этой полутемной и сырой камеры, десяти шагов в длину и столько же в ширину, живыми не выйти. Никто не станет вырывать пыткой чужие тайны, когда рядом есть уши, чей обладатель унесет с собой услышанное.

Про себя решил, что буду говорить все, что палач захочет услышать, и лгать, лишь бы угодить ему. Погибать ни за что, ни про что я не собирался. Однако, как ни горько это признать, любые сказанные слова отсюда не выведут, надежда лишь на магию. Нужно, чтобы барон заткнулся! Я не мог сосредоточиться и прикоснуться к талантам, дарованным воровским богом.

— Меня зовут Николас Гард, — торопливо продолжил я, дождавшись, когда можно было снова говорить, и коротко представился, не забыв упомянуть про площадь Правосудия. Только приврал немного, исказив побег из королевской тюрьмы, дабы не обмолвиться про Запустение и не назвать некоторые имена.

Во взоре Тейвила читалось недоверие, но он слушал мой рассказ, не перебивая. Я закончил и собрался было попросить его о тишине, как в коридоре, за стеной, раздались приглушенные голоса. Произошло то, чего я и боялся. Дверь открылась, впустив галдящих тюремщиков, а, значит, времени у меня нет. Чертыхаясь, две пары стражников втащили в нашу пустую камеру тяжелый овальный стол, устроив его в дальнем углу. Кинув в наш адрес несколько дежурных угроз и оскорблений, тюремщики спешно смылись. Даже не прикрыли за собой дверь!

— Кровь и песок! — пробормотал Ричард.

Я тоже чувствовал себя подавленно, скоро начнется.

Снаружи послышался стук подкованных каблуков. Дверь отворилась, впустив в камеру фигуру в черной монашеской рясе и накинутым на голову убором. Священник или тот, кто был облачен по церковному, нес два потертых продолговатых саквояжа.

Не обронив ни звука и как будто не взглянув на узников, незнакомец приблизился к столу, поставил на него обе сумы и вернулся к двери. В полнейшем безмолвии замок лязгнул очень громко. Все также, демонстрируя отсутствие интереса к нашим персонам, монах снова подошел к столу. Шаги церковника отдавались в ушах цоканьем металла о каменные плиты.

Раскрыв саквояжи, монах принялся выкладывать на столешницу различные металлические инструменты. Как-то раз довелось видеть принадлежности полкового хирурга. Вещи монаха были очень похожи на то, чем отнимали ноги и руки у раненных солдат. Хотя какой он, к черту, монах! Справа сдавлено дышал драгун.

Изредка незнакомец поднимал до уровня глаз очередной инструмент, извлекаемый из саквояжа, и вертел перед собой, словно любуясь. Мы тоже смотрели на жуткий метал в руках монаха, не в силах отвезти взор, движения церковника воздействовали завораживающе.

Я тянулся к воровской магии. Моему внутреннему взору никак не удавалось вскрыть устройство замка на плоских кольцах, какими были прикованы к стене руки. Там замок не должен быть сложным, и магия сама вскроет его, однако я не чувствовал ничего. Вместе с магией приходит легкий прилив сил и эйфория, которые тают за несколько ударов сердца, растворяясь внутри. Затем появляется нужное, к чему устремился всем своим естеством: ночное зрение, острый слух, бесшумный шаг, слияние со тьмой или проникновение в устройство замка. Но только не сейчас! Я натыкался на пустоту раз за разом, когда искал дар Харуза.

Щелкнув механизмом, замыкающим саквояж слева от себя, церковник аккуратно поместил его под стол. Потом, повторив то же самое со второй сумой, монах развернулся и, не поднимая склоненной головы, сделал несколько шагов в нашу сторону. Остановился он в двух футах от стены, как раз между нами, и кашлянул. Столь обыденное действо, но я вздрогнул, мне начинало казаться, что перед нами не совсем человек.

Это был инквизитор — над сердцем вышит красный крест! Вот почему Велдон столь пристально следил за мной! Кого же он прислал? Конгрегация Вселенской инквизиции всегда славилась умением вести допрос с пристрастием, однако стоило инквизитору произнести первые слова, и я понял, что ошибся. Человек в рясе с красным крестом не имел ничего общего с инквизиторами Бранда.

— Вы будете называть меня святым отцом, — заговорил монах. Его речь звучала правильно, но одновременно резала слух явным огсбургским акцентом. Имперец поднял руки, чтобы откинуть капюшон. Пальцы, высохшие и тонкие, как у мумии, медленно опустили на плечи убор.

Я непроизвольно отпрянул. Голова без растительности, даже без бровей, и лицо, обтянутое желтоватой нездоровой кожей с выпирающими скулами, серыми тонкими губами и глубоко посаженными глазами, создавали впечатление ожившего и заговорившего черепа. Особенно при тусклом свете единственного светильника, подвешенного под потолком позади инквизитора.

Отступив на несколько шагов назад и упершись спиной в стену из грубо обтесанного камня, церковник сложил руки на груди и неспешно осмотрел Тейвила, с ног до головы, скользя по нему колючим взором. Потом также оценивающе оглядел и меня, отчего я занервничал. Никак не удавалось настроиться на нужный лад, чтобы нащупать ниточку к воровской магии, но с упорством и одновременно нарастающим чувством досады продолжал свои попытки. Я уже забыл, когда прежде не получалось прикоснуться к магии.

Монах вдруг спросил:

— Есть ли среди вас двоих чернокнижники?

Я замер, по мне снова пробежала дрожь, то ли от холода, то ли теперь от вопроса инквизитора. Порадовался про себя скудному свету фонаря, что скрыл предательскую реакцию моего тела на странный вопрос церковника. Но может ли тот видеть меня насквозь?

— Оберст Даман, — продолжил инквизитор, — уверил, что этот уровень подземелья идеально защищен как от внешнего колдовского проникновения, так и от ворожбы внутри. Здесь черное волшебство не возымеет силы и…

Церковник оборвался на половине своего утверждения. Он переводил взор с меня на Тейвила и наоборот. Губы чуть скривились, словно от брезгливости, но взгляд пылал опасным огнем. В его глазах отражались отблески костров инквизиции из прошлого Орнора. Весьма недалеко прошлого.

…и любая магия доставит вам гораздо больше страданий, когда мы на начнем, — закончил недосказанное монах, улыбнувшись. Вернее, он полагал, что улыбается, а на самом деле еще сильнее становился похож на говорящий череп. — Разумеется, если между нами возникнет недопонимание. Но, когда мы начнем понимать друг друга, его светлость герцог Альбрехт выслушает вас, тогда сможете рассчитывать на его милость и смерть. Вернее, то, что от вас останется, наконец, дождется ухода в мир иной для встречи с Создателем.