Опасная колея - Юлия Федотова

Не захватили, факт.

— У меня карманная фляжка есть, — вспомнил Листунов. — Если вместе с револьвером не выпала… Вот она! — во фляжке что-то булькнуло. — Только в ней коньяк.

— Ну, вылейте, — Роман Григорьевич не находил повода для затруднений. А Листунов — нашёл.

— Жалко, хороший коньяк, дорогой. Может, выпьем? — он опасливо покосился на начальство — что-то оно скажет?

Начальство повода для затруднений снова не усмотрело, но категорически воспротивился Удальцев. Это страшный грех — напиваться басурманским напитком в священном месте, заявил он. Коньяк непременно надо вылить, и лучше прямо на камень, пусть будет жертва богу Сварогу.

Вылили. И только потом, задним числом задумались, а любит ли басурманские напитки бог Сварог?

Похоже, что не любил.

Потому что из-под камня вдруг выползла огромная змея.

То есть, они даже не сразу поняли, что это именно змея — показалось, будто воспламенилась полоса травы, как если бы кто-то разлил керосин дорожкой и поджёг. Но пригляделись, и поняли: именно змея, только огненная. «Гарафена!» — запоздало вспомнил нянины сказки Тит Ардалионович, и сердце замерло от ужаса.

А змея свилась кольцом, подняла голову, вытянулась так, что стала выше роста человеческого.

— Уж вы гой еси, добры молодцы! За Алатырь-камнем явилсь, за жизнью сладкой? — раскачиваясь из стороны в сторону, пропела низким женским голосом, и явная угроза звучала в нём.

И как-то сразу стало ясно, что от этой угрозы не спасёшься: не убежишь, ведьмачьими чарами не одолеешь, и револьвер тоже не поможет — не стоит и пытаться.

— Ей-богу, нет! — позабыв о том, что негоже лезть вперёд старших по чину, поспешно выпалил Удальцев. — Не за жизнью! За смертью кощеевой! Вот! — он принялся спешно разматывать кашне. — А к вам только поглядеть забрели, и немного водицы черпнуть. Камень нам не надобен, клянусь!

— Ай, не клянись! — змея пригнула голову, заглянула прямо в глаза, заставив отпрянуть назад. — Не клянись, дитя, в том, чего не ведаешь! Надобен вам, молодцы, камень Алатырь, как никому на этом свете надобен! Да только взять его нелегко, сумеете ли?

— И пытаться не станем, пойдём своей дорогой! — панически пробормотал герой Иван. Змей он боялся не меньше, чем собак.

— Правда, мы лучше уйдём, — подхватил Удальцев.

Ивенский подчинённых не слушал. Он сразу, безоговорочно поверил змее. Спросил тихо:

— Что мы должны сделать?

— Вопросы, — загадочно прошелестела она. — Три вопроса. Ответишь верно — дам тебе Алатырь-камня частицу, и на любой твой вопрос отвечу, какой пожелаешь.

— А если ошибусь? — Роман Григорьевич не без удивления почувствовал, что ему становится страшно.

— Ошибёшься — тогда сам выбирай, человече, что тебе больше по нраву: пламя жгучее, — по телу змеи прокатилась красивая огненная волна, — или медь да железо вострые!

Будто в ответ на её слова, в небе послышался шум крыл. Огромная птица, вся в радужном, металлом отливающем оперении, кружила над островом, стремительно снижаясь. Уж виден был и клюв её — серый, железный, острый как кинжал, и хищные лапы — медь с прозеленью…

— Гагана! — ахнул знаток Удальцев.

Да, богатый выбор!

— Со спутниками моими что будет, если ошибусь? — уточнил Ивенский мрачно. — Отпустишь?

Змея подёрнула хвостом, должно быть, выражая таким образом пренебрежение.

— Да пусть хоть сейчас уходят. Что мне за дело до них, ежели не за Алатырь-камнем пожаловали? Но тебе, как согласие дашь, обратной дороги уж не будет. Решай, человече, пока не поздно.

— Решил, — молвил Роман Григорьевич твёрдо. — Задавай свои вопросы, Гарафена, я готов.

— Зачем?!! — не закричал, взвыл бедный Тит Ардалионович. Он последними словами проклинал себя за любопытство, приведшее их в это страшное место, обрёкшее Романа Григорьевича на верную гибель. «Немногим счастливцам удаётся разгадать загадки Гарафены — матери всех змей; множество охотников сложило свою голову на Буяне, так и не сумев добыть заветного камня», — так рассказывала нянюшка Агафья, знахарка-ведунья из деревни Непрядвы… Ах, что же он наделал, что наделал! Как мог позабыть её слова?! — Ваше высокоблагородие, не надо!!!

— Поздно, — сказала змея. — Согласие дано. Вот мой первый вопрос. В дальнем пустынном краю живёт диковинный зверь с телом собаки, с крылами птицы, с лицом человека. Стережёт он неосторожных путников, и задаёт им такую загадку: кто утром ходит на четырёх ногах, днём на двух, вечером — на трёх, и особенно слаб, когда у него больше всего ног? Какой ответ надобно дать грозному чудовищу, чтобы остаться в живых?

— Ответ — «человек», — недоумённо пожал плечами Ивенский, его удивила простота вопроса.

— Верно, — кивнула змея. — Недолго же ты раздумывал. Ну, слушай второй вопрос. Собрал однажды премудрый заморский султан своих слуг, положил пред ними палку, и объявил. Кто, не прикоснувшись к палке ни рукой, ни ногой, ни иной частью тела, ни орудием каким, сумеет сделать её короче, тот станет великим визирем. Долго гадали слуги, но только один разгадал загадку султана и стал визирем. Как же он поступил? Отвечай, человече!

— Отвечу, — кивнул Роман Григорьевич — второй вопрос оказался не оригинальнее первого. — Он положил рядом с палкой султана свою вторую, более длинную, тем самым умалив достоинство первой.

— Снова верно! — Гарафена выглядела удивлённой. — Неужто сам догадался, молодец? А может, ответ знал?

Ах, вот незадача! Как же поступить? Признаться, что знал разгадки? Скажет, нечестной вышла игра, начнёт задавать вопросы сызнова. Солгать, будто сам такой догадливый? Тогда страшно представить, каков она измыслит третий вопрос — наверняка будет что-то невообразимое… А, была не была! Как в народе говорят — двум смертям не бывать?

— Знал! — выдохнул Роман Григорьевич обречённо. — Это очень старые задачки, известные любому гимназисту.

Удальцев с Листуновым от его неуместной откровенности дружно застонали. Змея пригнула голову, смежила веки — будто задумалась. Новые загадки сочиняет, понял Ивенский. Минуту-другую мужественно терпел, потом не выдержал, стал торопить:

— Ну, что же ты? Задавай свой третий вопрос. Или хочешь начать сначала?

— Третий вопрос? — стражница камня подалась вперёд, так близко, что жаром обдало, заглянула прямо в глаза. — На третий вопрос, человече, ты только что дал мне верный ответ! — и почудилось Роману Григорьевичу на миг, что видит он пред собой не рыло змеиное, огненное, а лик женский, зеленоглазый да ласковый. — Твой черёд спрашивать. Да только смотри, не промахнись, не потрать даром удачу. О самом главном говори!

Вот так! Час от часу не легче! Поди-ка, догадайся, что для него теперь самое главное! О чём спросить? Как закончится дело с Кощеем? Ну, это поживём-увидим. Как имя главного заговорщика, и что за силы за этим заговором стоят? Сами выясним рано или поздно — служба такая. Есть ли надежда на примирение с Лизанькой? С этим всё решено. Выйдет ли из него хороший ведьмак, или так и останется неучем? Да какая, по большому счёту, разница! Справиться о будущем Отечества — изменился футурум, или нет? Полюбопытствовать, будет ли папенька счастлив с новой женой? Узнать, как ловчее вызволить из логова Бессмертного царевну Елену Павловну? Или выяснить, наконец, кого именно предпочитает Екатерина Рюриковна — блаженных идиотиков или неотесанных солдафонов?…

Мысли метались, разбегались в разные стороны, как тараканы из щели, ничего умного в голову не шло. А змея начала выказывать признаки нетерпения: принялась извиваться кольцами, подёргивать хвостом…

Ладно.

— Мой вопрос таков: о чём я должен был тебя спросить? — и если бы его спросили теперь, он не смог бы ответить, сам придумал такой вопрос, или вспомнилось что-то давнее…

— Ах! — змея рассмеялась звонко, по-девичьи. — Хитёр ты, ведьмак! Отчего три стороны Буяна-острова голые, а одна сплошь лесом покрыта — вот о чем ты должен был меня спросить. А теперь бери свою добычу, ступай с миром. Люб ты мне, сказала бы больше, да не положено. Прощай, ведьмак. Может, когда и свидимся… — с этими словами змея заструилась, потекла огненной лентой, скрылась под камнем, как и не было.

А Роман Григорьевич вдруг обнаружил, что сжимает в правой руке что-то твёрдое, колючее. Раскрыл ладонь, взглянул испуганно…

Это была каменная звёздочка, точная копия большого Алатырь-камня.

…Высоко в синем небе чёрной точкой растаяла птица Гагана.

— Ну, я пошёл! — бодро объявил Тит Ардалионович. Ему было неловко за ту сцену, что он устроил на краю обрыва Арконы, и хотя высота обрыва пугала по прежнему, на этот раз он намерен был продемонстрировать спутникам отвагу и присутствие духа, коими издревле славится род Удальцевых, и первым шагнуть в зловещую пустоту, отделяющую зачарованный Буян от привычного мира. Решительно запахнул шинель, прижал к сердцу кашне с филактерией, сделал мужественное лицо…