Мертвые души - Михаил Гоголь

“Ну, как же я рада, что вы приехали”, говорила во всех отношениях приятная дама. “Я слышу, что кто-то подъехал, [Параша говорит: губернаторша”] да думаю себе: кто бы это такой. Параша говорит: “вице-губернаторша”,[Параша говорит: губернаторша”] а я говорю себе: “Ну, вот[Вот] приехала опять дура надоедать”, и уж хотела было сказать, что меня нет дома. Ну, как же я рада, право”.[Далее было: что вас вижу. Садитесь, здоровы ли вы?”]

“Ах, если бы вы знали, жизнь моя Анна Григорьевна, как я к вам спешила”, сказала просто приятная дама и почувствовала, что у ней захватилось дыхание от нетерпения скорее приступить к делу. Но восклицание, которое издала в это время дама приятная во всех отношениях, дало вдруг другой поворот направлению, какое готовился было принять разговор. [Вместо “Ах, если бы ~ разговор”: “Я бы к вам давно приехала, Анна Григорьевна”, говорила почтенная дама, едва переводя дух. Ее дергало, как в лихорадке, и сердце билось так сильно, что слышно было даже по углам комнаты. Так велико было нетерпение ее сообщить привезенную новость. “Я бы давно к вам приехала, Анна Григорьевна, но вы не можете себе представить…” Тут, еще не докончивши фразы, она хотела было разом перейти к делу, которое приехала рассказать, но на половине речи была перебита [совершенно] никак неожиданным восклицанием [Анны Григорьевны, ] тоже почтенной дамы, давшим совершенно другое направление разговору.

Среди рукописей, относящихся к “Тарасу Бульбе”, находится листок с другим наброском этого же отрывка (автограф): я слышу, что кто-то подъехал, говорила хозяйка <нрзб.>

“Ну как же я рада…” Окончанье не было договорено, она [схватила] усадила приятную даму тот же час на диван в самый угол и запихнула ей за спину подушку, на которой был вышит рыцарь таким образом, как вышивается он на канве: нос лестницей, а губы четвероугольником.

Приятная дама, поблагодарив за доброту, уже было открыла рот, с тем чтобы [рассказать] скорее начать новость, с которой она приехала, как вдруг дама приятная во всех отношениях издала восклицание, которое вдруг дало другое направление разговора [и он некоторое времени]

Но мне кажется… это пестро.

Ах нет, [Ах, нет] совсем не пестро <3 нрзб.>, нет, право, как вы ни говорите.

Глазки и лапки. Глазки и лапки. Потом голубой фон через полосочки. Право пестро.

Не думаю я и не могу именно сказать, что бы это могло быть (текст не закончен). ]

“Какой веселенькой ситец!” воскликнула во всех отношениях приятная дама, глядя на платье просто приятной дамы.

“Но представьте же, Анна Григорьевна, что бы вы теперь сказали, если бы увидали матерчатое, которое мне привезла сестра. Вообразите полосочки узенькие, как только может представить себе воображение человеческое, фон голубой, и всё глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки… при свечах такое волшебство! Ну бесподобная, бесподобная! Можно сказать решительно, что ничего еще не было подобного на свете”.

“И всё глазки да лапки?”

“Всё глазки да лапки; но так распремило, что сказать нельзя”.

“Только это, мне кажется, уж чересчур пестро. Я по крайней мере, не могу себе представить здесь ничего хорошего”.

Нужно заметить, что во всех отношениях приятная дама была отчасти материалистка, склонна к отрицанию и сомнению и отвергала весьма многое в жизни.

“Ах, нет, Анна Григорьевна, это просто нужно видеть… Да, поздравляю вас: оборок больше не носят”.

“Как не носят?”

“На место их фестончики”.

“Как фестончики?”

“Фестончики, всё фестончики, и сзади фестончики, и на рукавах фестончики, и вокруг плеч фестончики, и внизу фестончики, везде фестончики”.

“Да это ж прескверно выйдет, если всё фестончики”.

“Ах, вы не можете поверить, как [хорошо] мило: шьется в два рубчика и сверху нашивочка”.

“Зачем же [здесь] нашивочка?”

“А нашивочка-то и составляет главное очарованье. Но вот, Анна Григорьевна, вот уж когда вы испустите длинный ах, уж точно испустите длинный ах. Какой бы вы думали теперь самый модный покрой, которого еще и в Петербурге не все носят? Вообразите: лифчики длиннее, чем у мужчин”.

“Не может быть?”

“Длинные, длинные, и юбка[Вместо “Какой веселенькой ~ юбка”: “Какой веселенький ситец!” сказала тоже почтенная дама, глядя на платье просто почтенной дамы. “Да, не правда ли очень веселенькой”, сказала почтенная дама. “Ах, если б вы видели кисейку, которую привезла мне сестра! Вообразите: полоски узенькие и через клеточку всё глазки и лапки, глазки и лапки, т. е., вы ничего себе представить не можете, Анна Григорьевна, при свечах это такое обворожение. Бесподобная, бесподобная! Уж, точно, можно сказать, что никогда еще не было ничего подобного на свете”.

“Только я не понимаю, Софья Ивановна, может ли этот узор быть хорош, когда всё глазки и лапки”. (Тоже почтенная чиновница, не мешает заметить, была решительный материалист и отвергала весьма многое в жизни).

“Да, Анна Григорьевна, всё глазки и лапки. И вообразите, вместо оборки всё фестончики, и сзади фестончики и на рукавах фестончики”.

“Но только я не полагаю, чтобы шли фестончики к кисейному платью.”

“Ах, вы просто поверить себе не можете, как это распремило. Деликатно необыкновенно. И там еще что-то такое, трю-шу или шушу, — уж право, наверное не могу сказать, но бесподобно, а потом маленькие нашивочки”.

“Ну, уж в нашивочках, я признаюсь, ничего не вижу”.

“Да, Анна Григорьевна, нашивочки. А талии, Анна Григорьевна, уж так низки, вообразить себе не можете”.

“Как же талии низки!”

“Да, Анна Григорьевна, низки, низки, сзади] собирается так, как прежде бывало фижмы; даже[фижмы и даже] немножко подкладывают вату, чтобы была совершенная бельфам”.

“Ну, уж как вы себе хотите, но я никак не стану подражать этому”.

“Я сама тоже. Право, трудно даже вообразить, до чего иногда доходит мода. Подчас такие глупости выдумывают… Я однако же выпросила у сестры выкройку, посмотрю для смеха, как выйдет;[Я сама тоже. Только для одного курьезу выпросила у сестры выкройку, посмотрю, право, как выйдет. а. Начато: Я сама тоже. Ужасно странно! Я однако ж] Маланья моя принялась уже шить”.

“Так у вас разве есть выкройка?” вскрикнула во всех отношениях приятная дама не без заметного движения. [“вскрискнула ~ движения” вписано. ]

“Как же, сестра привезла”.

“Душа моя, дайте ее мне, я попробую тоже для смеха, как оно выйдет”.

“Только после Прасковьи Федоровны, потому что я уже ей обещала”.

“Кто ж станет носить после Прасковьи Федоровны! Это уж со стороны вашей будет такое оскорбление… Вы сами знаете, в каком мы с вами отношении”.[Вместо “Душа моя ~ отношении”:

“Ну, так вы, пожалуйста, уж дайте ее потом мне”.

“С большим удовольствием, только я уже обещала Прасковье Федоровне, а после нее уж непременно вам”.

“Нет, Софья Ивановна, что ж после Прасковьи Федоровны. Ведь мы с вами в родстве”. а. “Дайте ее мне; пожалуйста, после. Я попробую себе тоже для смеха”.

“С большим удовольствием, Анна Григорьевна, только я прежде обещала Прасковье Федоровне, и после нее непременно вам”.

“Нет, Софья Ивановна, что же после Прасковьи Федоровны. Кто может носить после Прасковьи Федоровны. Мне <1 нрзб.>]

“Да ведь она тоже мне двоюродная тетка”.[она тоже почти что не двоюродная тетка. ]

“Она вам тетка еще бог знает какая: с мужниной стороны. [Она вам с мужниной стороны родня, а ведь мы только что не родные сестры. ] Нет, уж, пожалуйста, Софья Ивановна, я и слушать не хочу”.

Бедная приятная дама не знала совершенно, что ей делать: [в самом деле] услужи одной, а что на это скажет другая. [Бедная почтенная дама пришла в такое затруднительное положение, что сама не знала как быть, услужи одной, обидится другая. ] Вот тебе и похвасталась. Она бы даже готова была исколоть иголками свой глупый язык.

“Ну, что наш прелестник?” сказала между тем дама приятная во всех отношениях. [сказала тоже почтенная дама; “я думаю вы тоже…”]

“Ах, боже мой! Что ж я так сижу перед вами! Вот хорошо! Ведь вы не знаете, [жизнь моя] Анна Григорьевна, с чем я приехала к вам”, вскричала просто приятная дама вся в волненьи;[Вместо “Что ж я ~ в волнении”: Я приехала именно с тем, чтобы вам рассказать”, — вскрикнула вдруг почтенная чиновница, встревожившись необыкновенным образом] дыхание ее сперлось и слова как ястребы готовы были пуститься в погоню одно за другим, и только нужно было до такой степени быть безжалостною, как дама приятная во всех отношениях, [и только нужно было так быть безжалостною, как тоже почтенная чиновница] чтобы решиться остановить ее.