Мертвые души - Михаил Гоголь

Там, в этой комнатке, так знакомой читателю, [Вместо “за полы танцующих ~ читателю”: за платье танцевавших дам. Но, несмотря на приятное общество, Чичиков в силу высидел за столом и тотчас после ужина уехал домой. Селифану, который полез было к сапогам его, чтобы скинуть их, он сказал дурака и выслал вон. ] положение мыслей и духа его было так же неспокойно, как неспокойны те кресла, в которых он сидел. Взглянувши, как говорится, оком благоразумия на свое положение, он видел, что всё это вздор, глупое[что глупое] слово ничего не значит, дело же по милости божией обделано как следует; но худо, что дамы были довольны. Это его огорчило, тем более что, разобравши дело, он увидел, что был причиною отчасти сам. На себя, однако ж, он не рассердился и в том отношении, конечно, был [несколько] отчасти прав, [ибо] все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду, например, на слуге, или на чиновнике нам подведомственном, который в пору подвернулся, [или] на жене, или, наконец, на стуле, который швырнется, чорт знает куды, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и спинка. Так и Чичиков скоро нашел ближнего, который потащил, [наконец] на плечах своих всё, что только могла внушить ему досада. Ближний этот был Ноздрев, и, нечего сказать, он был так отделан со всех боков и сторон, как разве отделает только ямщика или кого другого какой-нибудь езжалый опытный капитан, который сверх многих выражений, сделавшихся классическими, [Вместо “дело же ~ классическими”: что если бы и поверил кто-нибудь ему, то и тогда ничего, потому что, по милости божьей, дело уж, кажется, обделано хорошо. Худо только, что дамы были отчего-то недовольны. Это, конечно, могло несколько огорчать его, ибо герой ваш, подобно автору, чувствовал истинное почтение к супругам сановников. И точно, он этим сильно огорчился. Он видел, что был причиною отчасти сам, но так как мы, по свойственной нам слабости, имеем обыкновение немножко пощадить себя, а вместо того приискать какого-нибудь ближнего, на котором бы можно было выместить досаду, то Чичиков мысленно отнесся к Ноздреву, и уж нечего сказать — Ноздрев был так обделан и выруган на все стороны, как вряд ли какому ямщику случится быть отделану каким-нибудь опытным езжалым капитаном, который кроме разных выражений, уже совершенно известных и сделавшихся классическими, ] прибавляет еще много неизвестных, которых изобретение принадлежит ему собственно. Вся родословная Ноздрева была разобрана и многие[Вместо “Вся ~ многие”: Не скроем, что при этом случае была рассмотрена вся родословная Ноздрева и многие] из членов его фамилии в восходящей линии сильно[очень сильно] потерпели.

Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей и угощая [очень] усердно Ноздрева и всю родню его, [“и угощая ~ родню его” вписано. ] и перед ним топилась сальная свеча, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, и пламя[так что пламя] вяло раздваивалось под нею, ежеминутно грозя погаснуть, [как бы грозя ежеминутно погаснуть] и глядела ему в окна слепая темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и отдаленные петухи пересвистывалися вдали, и в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь одна фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы) слишком протертую русским забубенным народом дорогу;[“и в совершенно ~ дорогу” вписано. а. и в совершенно ~ протертую дорогу; б. и в совершенно ~ протертую русским народом дорогу] в это время на другом конце города происходило происшествие, готовившееся, как казалось, увеличить неприятность положения нашего героя. Именно, в отдаленных улицах и закоулках города дребезжал весьма странный экипаж, какой вряд ли где можно увидеть, [какой вряд ли бы где-нибудь читатель увидел] кроме как разве в обширной русской империи. [в русской империи. ] Он не был похож на бричку[ни на бричку] или коляску; справедливее сказать, он ни на что не был похож. [Далее было: Кузов этого экипажа шатался точно так же, как шатается во время еды у старых людей нос, если только этот нос изрядно толст и если эти старые люди придерживаются, как говорится, стеклянной посуды. ] Экипаж этот был наполнен перинами, подушками и узелками с хлебом, дорожными пирогами, и увешан вязанками каких-то [особенного рода] треугольных домашних кренделей. [Экипаж этот был увешан разного рода узелками с хлебом, дорожными пирогами и баранками. ] Шум и визг от железных скобок и заржавых винтов разбудил на другом конце города бутошника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья, что стало мочи: “Кто идет!”, но увидевши, что никто не шел, а слышалось только издали дребезжание странного экипажа, достал из сапога тавлинку и потянул из нее табаку, [но увидевши, что никого не было, достал из сапога тавлинку и нюхнул табаку] имевшего запах сгнившей кожи. Лошади, запряженные в это четвероколесие, [Далее было: (иначе, право, трудно придумать ему название)] то и дело падали[то и дело что падали] на передние коленки, потому что не были подкованы, и притом, как видно, покойная городская мостовая[прекрасная городская мостовая] была им мало знакома. Колымага, сделавши несколько поворотов из улицы в улицу, наконец, поворотила в тесный переулок, мимо небольшой приходской церкви Никола на Недотычках и остановилась[мимо церкви, которая называлась Никола на Недотычках. Здесь она остановилась] перед воротами дома протопопши. Из брички вылезла[Из брички прежде вылезла] девка с платком на голове и в телогрейке и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, [Вместо “и хватила ~ сильно”: она так сильно хватила обоими кулаками в ворота] хоть бы и мужчине. Собаки залаяли, и ворота, разинувшись, наконец, проглотили, хотя с большим трудом, это неуклюжее дорожное произведение. Бричка въехала в тесный двор, заваленный дровами, курятниками и разными свинушниками. Из экипажа вылезла барыня. Эта барыня была помещица, коллежская секретарша Коробочка. Старушка скоро после отъезда нашего героя в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти обмана со стороны покупщика, что, не поспавши три ночи сряду, решилась ехать в город, несмотря на то, что лошади не были подкованы, [лошади были не подкованы] и там узнать наверно, почем ходят мертвые души, [почем ходят мертвые души, т. е. в какой цене] и уж не промахнулась ли она, боже сохрани, продав их, может быть, в три-дешева. Какое произвело следствие это прибытие, читатель может узнать из одного разговора, [из разговора] который происходил между одними двумя дамами. Разговор сей… но пусть лучше сей разговор будет в следующей главе. [Вместо “между ~ главе”: между некоторыми двумя очень почтенными дамами…]

ГЛАВА IX

Поутру, довольно рано, ранее даже того времени, которое назначено для визитов в городе N, из дверей деревянного дома, выкрашенного оранжевой краской, с мезонином и голубыми колоннами, [для делания визитов в городе N, из дверей одного деревянного дома с мезонином и деревянными колоннами, выкрашенными голубою краскою] выпорхнула дама в клетчатом щегольском[в клетчатом весьма щегольском] клоке, сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощенной шляпе. Дама вспорхнула тот же час с необыкновенною поспешностию по откинутым ступенькам в стоявшую у подъезда коляску. Лакей тут же закрыл даму дверцами, закидал ступеньками и, ухватясь за ремни сзади коляски, закричал кучеру: “Пошел”. Сидевшая в коляске дама во всю дорогу не знала, [а. дама совершенно не знала] как сладить с собственным языком, чувствовавшим побуждение непреодолимое сообщить [другому] только что услышанную новость. Она поминутно выглядывала из окна и видела, что всё еще остается полдороги. Всякой дом, в котором было не более осьми окон в ряд, казался ей длиннее обыкновенного. Ослепительной белизны каменная богадельня с узенькими окнами тянулась нестерпимо долго, гак что она, наконец, не вытерпела, чтобы не сказать: “Проклятое строение: и конца нет!” Кучер уже два раза получал приказание: “Поскорее, поскорее, Андрюшка. Ты сегодня бог знает как долго едешь”. Наконец, цель ее была достигнута. Коляска остановилась перед деревянным же одноэтажным и просторным домом темно-серого цвета, с белыми деревянными барельефчиками над окнами, с высокой деревянной решеткой перед самыми окнами и узеньким палисадником, за решеткою которого деревца, казалось, были покрыты никогда не сходившей пылью. В окнах мелькали горшки с цветами, попугай с большим носом, и моськи, спавшие на солнце. В этом доме жила искренняя приятельница приехавшей дамы. [Вместо “Сидевшая ~ приехавшей дамы”: Внимание дамы, сидевшей в коляске, казалось, устремлено было, чтобы удержать язык свой, чувствовавший нестерпимый аппетит рассказать кое-какой секрет. Это простиралось до того, что несколько раз она начинала от нетерпения рассказывать себе самой. Скоро коляска, сделавши несколько поворотов из улицы в улицу, остановилась перед одним деревянным и тоже не очень большим домом. Этот дом принадлежал почтенной чиновнице г-же… а. Во всю дорогу сидевшая в коляске [не могла] дама казалось никак не могла сладить с языком своим, который чувствовал аппетит нестерпимый рассказать кое-что только что услышанное, такой аппетит, какого, точно, никогда еще никто не чувствовал. Она поминутно выглядывала из окна и всё еще видела, что почти остается полдороги. Каждый дом, в котором была не больше осьми окон в ряд, казался ей длиннее обыкновенного. Кучер несколько раз получал приказание: “Поскорее, поскорее; ты сегодня, Андрюшка, бог знает как долго едешь”. Текст не закончен. ] Автор чрезвычайно затрудняется, как бы назвать обеих дам таким образом, чтобы опять не рассердились на него и не укорили бы в помещении каких-либо личностей. Назвать выдуманною[как называть ему обеих дам, чтобы опять не рассердились и не укорили его в помещении личностей. Назвать какою-нибудь выдуманною] фамилией — опасно. Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь носящий его, и непременно рассердится не на жизнь, а на смерть, станет говорить, [будет говорить] что автор нарочно приезжал секретно с тем, чтобы выведать всё: чту он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне [под вечерок] наведывается, [и какое даже блюдо особенно] и что любит покушать. [чту он такое и в каком именно городе живет. ] По чинам назвать, и того хуже: скажи только автор Прокурорша, то непременно все прокурорши, сколько их ни есть со всех губернских городов, обидятся. [Далее было: Что ж делать?] Такое уж обидчивое у нас государство. И потому во избежание личностей и разных могущих произойти тех и других следствий, мы станем называть даму, к которой приехала гостья, таким же образом, как она называлась почти единогласно в городе N, т. е. дама приятная во всех отношениях. Ибо, в самом деле, она употребляла всё, что только можно чтобы сделаться в обществе самою любезною, какою только себе можно представить, и в том совершенно успела: сами дамы невольно чувствовали ее превосходство, мужчины подходили к ручке. Хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась часто сильная стремительность женского характера, и в иных случаях едкостью нескрытою вооружались ее наружно холодные речи, а уж не приведи бог, что кипело в сердце ее против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые. Но всё это было прикрыто светскою [и] любезностью, тою же добротою и ласкою, какую [хорошо] кстати умеют показать столичные дамы, и таким образом, она сделалась во всех отношениях приятной дамой. Приехавшая дама, [а. Дама, приехавшая к ней] хотя, конечно, была тоже не без достоинств, но не имела такой многосторонности в характере;[а. такого многостороннего характера] а потому мы станем называть ее: просто приятная дама. Приезд гостьи разбудил собаченок, спавших на солнце, которые с лаем понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где гостья освобождалась от своего клока и очутилась в ситцевом платье модного цвета, натянутом без малейшей морщинки на роскошную шнуровку, выгнутую, как латы, и заключавшую в себе полную грудь ее, как в большом сундуке. Едва только во всех отношениях приятная дама узнала о приезде просто приятной дамы, как уже выбежала в переднюю. Обе дамы ухватились за руки и поцеловались, вскрикнувши таким радостным криком, как молодые институтки, встретившиеся между собою спустя несколько неделей после выпуска, когда еще маменьки не успели объяснить им, что непринято кричать и слишком сильно радоваться при встречах [особенно] с теми, которых отец еще неизвестно какого чина и состояния посредственного. Обе дамы, назвавши одна другую по имени, поцеловались еще раз и, как казалось, довольно звонко, ибо собаченки, которые было уже притихли, [Вместо “называть даму ~ притихли”: называть приезжую даму просто почтенная дама, а та, <к> которой почтенная дама приехала, пусть будет… пусть будет тоже почтенная дама. Приезд почтенной дамы разбудил в доме мосек, спавших на окнах перед солнцем. Поднявши лай, они понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где почтенная дама освобождалась от своего клока. Скинувши клок, она очутилась в пестром полосатом платье. Шнуровка ее была роскошна, на подобие крепких лат, также красиво выгнутых, и полная грудь ее покоилась в ней, как в большом сундуке. Как только о приезде почтенной дамы узнала тоже почтенная дама, то, не медля ни мало, побежала к ней на встречу. Обе дамы вскрикнули, как будто бы не виделись несколько лет, обнялись и поцеловались. Этот поцелуй совершился довольно звонко, так что моськи] залаяли снова, за что были хлопнуты платком. Обе дамы отправились в гостиную, разумеется, голубую, с диваном, и даже с ширмочками и плющем. [Вместо “Обе дамы ~ плющем”: За сим почтенная дама и тоже почтенная дама отправились обе в гостиную. ]