Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

Лазарь, широко раскрыв свои мутные желтые глаза, смотрел на Иисуса.

— Ты случайно не Иисус из Назарета? — спросил он, наконец, подойдя ближе. — Говорят, что перед тем, как Крестителю отрубили голову, он повернулся в сторону пустыни и закричал, протянув руку: «Иисус, Иисус из Назарета, выходи из пустыни, возвращайся к людям! Иди скорей! Не покидай мир!» Если ты и вправду Иисус из Назарета, да будет благословенна земля, на которой ты стоишь. Мой дом освящен, я крещен и излечен. Я преклоняюсь и целую твои ноги! — и он бросился ниц, покрывая поцелуями израненные ноги Иисуса.

Только хитрый старый Самуил не был выбит из колеи. Душа его лишь на мгновение взметнулась, но тут же вернулась на твердую почву. «Мы читаем те пророчества, которые хотим видеть, — подумал он. — На одной странице Господь в ярости готов сокрушить свой народ, а на другой — Он нежен и сладок, как мед с молоком. Под настроение можно и не то прочитать — так что нечего расстраиваться…» И Самуил покачал своей лошадиной головой, ухмыляясь в бороду. Пусть боятся — им это полезно! Без страха бедняки мужают и крепнут, и тогда нам конец! А посему он счел за лучшее молчать и с презрением наблюдать, как Лазарь целует ноги Иисусу.

— Если те галилеяне, которых я встретил у Иордана, твои ученики, рабби, то они дали мне поручение на случай, если я вдруг встречу тебя. Они собирались уходить и будут ждать тебя в Иерусалиме, у ворот Давида, в таверне Симона-киринеянина. Они, верно, испугались после казни пророка и побежали прятаться, — сказал Лазарь.

Женщины тем временем, вцепившись в своих мужей, тянули их к дверям — они все поняли по-своему. «У этого странника, — говорили они себе, — взгляд демона. Он глянет, и ты уже не в своем уме. Он скажет, и мир рушится. Лучше поскорее убраться восвояси».

— Мужайтесь, дети мои, — раздался умиротворяющий голос слепого старейшины. — До моего слуха доносятся ужасные вести, но не бойтесь. Вот увидите — все снова вернется на свои места. Мир стоит крепко. Господь заложил под него хороший фундамент, и он будет жить столько, сколько живет Господь. Не слушайте зрячих, слушайте меня, слепца, я вижу лучше вас всех. Народ Израиля бессмертен. Он подписал завет с Господом. Господь даровал нам всю землю. Так не бойтесь же! А сейчас время близится к полуночи, пора и по домам! — и, вытянув вперед посох, он направился к двери.

Первыми вышли старейшины, за ними — мужчины и, наконец, женщины покинули дом.

Сестры постелили гостю на возвышении. Мария достала из сундучка льняные простыни, приготовленные ею для своей первой свадебной ночи. Марфа принесла собственное одеяло, к которому она не притрагивалась в ожидании того времени, когда она сможет накрыть им своего мужа. Потом, достав пахучие травы — мяту и базилику, щедро набила ими подушку.

— Он будет спать сегодня как жених, — вздохнула Марфа.

Мария тоже вздохнула, но ничего не сказала. «Господи, не слушай меня, — покаялась она про себя. — Мир хорош, несмотря на мои вздохи. Да, хорош, но я так боюсь одиночества, и мне так нравится наш сегодняшний гость…»

Сестры удалились в маленькую внутреннюю комнатку и улеглись рядом на жестких циновках. Мужчины тоже легли рядом, касаясь друг друга ногами. Лазарь был счастлив. Какой прекрасный дух святости и красоты заполнил весь его дом! Он дышал спокойно и глубоко и, прикасаясь к ногам Иисуса, ощущал таинственную силу, божественную мощь, поднимавшуюся и охватывавшую все его тело. Почки его перестали болеть, сердце билось без перебоев, кровь спокойно бежала от головы к ногам, омывая все его больное, желтушное тело.

«Это и есть крещение, — думал он. — Этой ночью я, сестры мои и весь дом крестились. Иордан пришел в мой дом».

Но разве могли смежить свои веки сестры! Уже много лет у них не останавливался на ночь незнакомый мужчина. Странники предпочитали ночевать в зажиточных домах и никогда не заглядывали в их убогое жилище, стоявшее на отшибе, да к тому же их больной брат был со странностями и не любил гостей. Но сегодня — какая нежданная радость! Дрожащие ноздри их вбирали в себя незнакомый запах. Каким благоуханием наполнился воздух — это был аромат не мяты и базилики, но человека, мужчины!

— Он сказал, что Господь послал его строить ковчег и обещал взять нас в него. Ты слышишь, Мария, или уже спишь?

— Я не сплю, — ответила Мария, сжимая руками свою набухшую грудь.

— Господи, — продолжила Марфа, — пусть скорее наступит конец света, чтобы мы могли взойти с ним на ковчег. Я буду прислуживать ему, и это никогда мне не надоест, а ты, Мария, будешь беседовать с ним. И этот ковчег будет плыть вечно, и я буду служить ему во веки веков, а ты во веки веков будешь сидеть у его ног. Вот таким я представляю себе рай. Ты тоже, Мария?

— Да, — ответила Мария, закрывая глаза.

Так они беседовали и вздыхали, а Иисус тем временем, все еще погруженный в глубокий сон, вдруг сел. Ему казалось, что он уже пробудился — душа и тело его были бодры, словно они только что омылись в Иордане. Тело очистилось от песков пустыни, а душа от пороков человечества и снова стала чиста и невинна. Внезапно ему почудилось, что, выйдя из Иордана, он ступает на зеленую нехоженую тропу и входит в густой сад, полный цветов и фруктов. И сам он уже был не Иисусом, сыном Марии из Назарета, но Адамом — первым созданием Божиим. Словно он только что вышел из рук Создателя, и плоть его еще не обсохла, и он ложится на траву, чтобы солнце согрело его суставы и окрасило щеки румянцем, чтобы он мог встать и идти. Он лежал, как плод, дозревая на солнце, а над ним щебетали птицы, перелетая с ветки на ветку, прогуливаясь в весенней траве. Они переговаривались между собой, рассматривая это новое создание, лежащее на траве. Каждая говорила свое, а он, все понимая, лишь радовался.

Фазан, гордо распустив свои крылья, прохаживался поблизости, кокетливо поглядывая на этого Адама, распростертого на земле, и объяснял:

— Я был курицей, но влюбился в ангела — и вот стал фазаном. Разве есть птица красивее меня? Нет!

Голубка, перелетая с дерева на дерево, вздымала головку к небесам, возвещая:

— Любовь! Любовь! Любовь!

Дрозд кричал:

— Я единственный из всех птиц пою в самые большие холода.

Ласточка:

— Если б не я, деревья никогда бы не цвели!

Петух:

А если бы не я, утро никогда бы не наступало!

Жаворонок:

— А я, вылетая приветствовать рассвет, прощаюсь всякий раз навсегда со своими детками, не зная, вернусь ли живым после своей хвалебной песни.

Соловей:

— Не смотри на меня, я в бедных одеждах. У меня тоже есть большие сверкающие крылья, но я обращаю их в песню.

И черный дрозд, спустившись к самому уху первого человека, проговорил тихо, словно доверяя ему величайший секрет:

Двери рая и ада находятся рядом — они похожи друг на друга, как две капли воды: обе зеленые, обе красивые. Берегись, Адам! Берегись! Берегись!

И тут же Иисус проснулся — песня черного дрозда все еще звучала в его душе. На улице уже рассвело.

ГЛАВА 19

Великие дела творятся, когда Господь соединяется с людьми. Без человека Господь никогда бы не удосужился задуматься о Своих созданиях, не смог бы в полной мере испытать Свое могущество. У Него не было бы сердца для сострадания другим, не было бы сил для зачатия добродетелей, о которых Он позабыл в свое время или не создал из страха ошибиться. Но стоило Ему дохнуть на человека, и тот обретал силу и отвагу продолжить дело творения.

Но и человек без Господа, рожденный безоружным, гонимый холодом, страхом и голодом, не выжил бы; а если и выжил, то вынужден был бы прозябать, как слизняк. Но даже если бы в результате непрестанной борьбы ему и удалось подняться на задние конечности, он никогда бы не избежал крепких, теплых и нежных объятий своей матери обезьяны…

Размышляя об этом, Иисус вдруг почувствовал глубоко, как никогда, что человек и Бог могут объединиться. Ранним утром он отправился в Иерусалим. Господь был повсюду. Он мог бы прикоснуться к Нему локтем. Они шли вместе, и у них была общая цель. Мир сбился с пути. Вместо того, чтобы восходить к Царствию Небесному, он опускался в ад. И обоим им, Господу и Сыну Божию, предстояло серьезно потрудиться, чтобы вернуть этот мир на верный путь. Вот почему Иисус так спешил. Он мерил дорогу широкими шагами, нетерпеливо ожидая встречи со Своими друзьями, чтобы они могли начать борьбу. Все подгоняло его — и солнце, поднявшееся из-за Мертвого моря, и птицы, согретые утренними лучами и распевавшие свои песни, и трепещущие листья, и сама дорога, словно катившаяся к воротам Иерусалима. Все взывало к нему: «Скорей! Скорей! Мы погибаем!»

— Я знаю, знаю, — отвечал Иисус. — Я знаю, и я иду!

Тем же утром, как только рассвело, по еще пустынным улицам Иерусалима спешили его ученики — не все вместе, а разбившись по двое — Петр с Андреем, Иаков с Иоанном и впереди одинокий Иуда. Они бежали, испуганно оглядываясь, чтобы удостовериться, что за ними не следят. Впереди высились ворота Давида. Они свернули налево по первой же улице и вбежали в таверну Симона-киринеянина.