Лицо врага: Окно первое (СИ) - Ингверь Елена "Пыльц"

Так, нет. Что?

Я что, всех этих людей, которых коснулось плетение… убила?

В мыслях образовалась странная пустота. Что думать об этом, я не знала, как реагировать — тоже. Знать это, если честно, и не хотелось. Как всегда, когда есть непонятная, неожиданная вина, которая свалилась как будто с неба, и как с ней теперь жить… Как с ней теперь жить? Их ведь было, по ощущениям, больше сорока человек. И я ведь каждого почувствовала я физически ощущала смерь каждого из них… и совсем не обратила на это внимания, совсем не думала о том, что же на самом деле происходит в эти мгновения. И они ведь кричали, а я всё равно не думала. Почему у меня не возникло даже мысли остановить Юлия? Или хотя бы спросить его в это время, что он делает?

Создавая эту защиту, я, конечно же, понимала, что скорее всего она кого-то убьёт, я создавала её именно для этого. Пусть я была испуганна, пусть я и правда была отчасти не в себе, но было бы глупо считать, что моя магия, например, не понадобится, или что мне не потребуется специально направить её на врага. Но не по сорок же человек…

Более того, я ведь убивала раньше. Сначала — тоже нечаянно, долго потом плакала и пыталась понять, кто же я после этого, а Вера на меня, слабовольную и мягкотелую, ругалась, а Хельга Болотная то ли с лёгким презрением, то ли со строго дозированным снисходительным сочувствием — по ней, отряднице и террористке, было не понять даже этого — рассказывала мне, почему я, быть может, виновата, но точно права, и почему самозащита от уличных грабителей и по совести, и по закону преступлением не является. Потом, ведь столица у нас неспокойная, а дальние северные волости ведь тем более, особенно когда бежишь из дому и от отчима, я научилась даже не жалеть о своих действиях, всё ещё чувствуя вину, но стараясь не обращать на неё внимания. Но, опять же, это было не по сорок человек… Больше сорока, вернее. Может, даже и того больше… И они ведь просто делали свою работу, пусть её и нельзя назвать хорошей или человечной. Хотя и это нельзя — оно ведь только для нас и тех, кто с нами согласен.

Ой, я же ведь убила службиста там, когда мы только перенеслись с реки и висели на дереве… Почему я этого не вспомнила?

— У тебя такое лицо, как будто ты расстроена, — заметил Марторогов. — Жалеешь тайную службу?

И правда… как бы я остановила Юлия Сердвеевича, если это — тайная служба, и Отряды Будущего как бы должны против неё бороться, убивать её сотрудников и не только их, и для них это как бы правильно? Хотя нет, можно же было сказать ему тогда, что он дурью мается и что надо быстрее улетать оттуда.

— Я не жалею. Просто… убить больше сорока человек за раз… я не привыкла совершать массовые убийства. Даже несмотря на то, что это тайная служба.

— Ты не привыкла? — он искренне удивился. — Так их же я убил. — Так немного ревниво, чуть-чуть, капельку совсем обиженно, как будто был недоволен и задет моими словами.

Кажется, для него это было большим (или, может быть, даже вполне обычным) достижением, которым он не очень хотел со мной делиться, пусть и понимал, что отношение к этому событию я тоже имею, и делиться надо.

Согласиться с ним было бы хорошо со всех точек зрения, потому что это он принимал решение, это он носился туда-сюда, целясь в самые людские скопления, но… я ведь всё равно не смогу согласиться с ним до конца. Всё равно буду думать то, что я уже думаю, и всё равно буду знать, как оно было на самом деле. Да, на самом деле он принимал решение, он убивал, и моей вины тут не очень много — я его не остановила. Я не подумала. И я создала для него оружие, пусть и сама об этом не знала.

— Ты же не знала, что именно он делает, — обратилась ко мне Яня по закрытому каналу. — И в той ситуации было сложно это понять, да и все мы на тот момент плохо соображали от усталости. Да и… так ведь устроен мир, что кому-то надо вечно уничтожать кого-то другого. А уничтожала их действительно не ты.

Я не стала ничего ей отвечать.

Может быть, и правда? Он ведь из Отрядов Будущего, которые подрывают кортежи, поджигают дома, стреляют с крыш, нападают в тёмных переулках на разных высокопоставленных лиц и совсем не думают при этом даже о том, не попадёт ли их стрела в жену или сына их цели, не сгорят ли в огне ни в чём не повинные слуги и не заденет ли магическим взрывом мирных прохожих на улице. Ведь только недавно в Мягкой волости жена генерал-губернатора отскребала пальцами с мостовой кровь, мозги и кожу своих мужа, сына и трёх дочерей, обезумевшая от горя, поговаривали, что она так и не пришла в себя — и для убийц это было вполне нормально, да и для далёкой-далёкой меня тоже — мне до них не было никакого дела. Да и разве не я же когда-то мечтала, чтобы какие-нибудь подпольщики настигли в тёмном переулке моего отчима. Пусть лично для меня куда желательнее в тюрьму сажать, да и по тёмным переулкам он не ходит, но ведь… Юлий Сердвеевич ведь из Отрядов Будущего, он ведь всегда найдёт, кого ему убить, и всегда найдёт оружие, которым это сделать?

Хотя нет, всё же нет. Я ведь могла дать ещё немного пожить хотя бы этим людям.

Или мне не стоило?..

Мы теперь против тайной службы, против царя, против правительства — а значит, так и должно быть, да? Так правильно?

Юлий пригласил меня в Отряды Будущего. Сам пригласил, и теперь я поняла, почему. Хотя нет, всё ещё не поняла, но всё же. Отряды Будущего, если мы выживем после этого путешествия, — лучший из вариантов, потому что тайная служба нас по-любому уже ищет, а там нас укроют хотя бы. И, конечно же, на них надо будет работать. Я смогла бы? Да нет, я, безусловно, смогла бы и смогу, если надо, но… правильно ли это? Вот так вот совсем не думать о том, кто на другой стороне, точно ли он на другой стороне, что именно он тебе сделал и правильно ли то, что делаешь ты?

Человеческая жизнь, жизнь того, кто тебе не близок и не дорог, всеми вокруг меня ценилась очень дёшево, почти никак. Что-то вроде «пусть живут, пока не сильно мешают», а то и дешевле. Это неудивительно, конечно — я с детства жила в замке отчима, генерала тайной службы, очень влиятельно и очень многое сделавшего для нынешней тирании человека. Гости его, соответственно, были такие же. Слуги в замке постоянно менялись — шли работать туда только от безысходности и, поправив своё положение, уходили — боялись. Когда я поступила в Школу, со мной никто не общался — боялись не меньше, а если страх пересиливало желание обезопаситься или даже улучшить положение своей семьи через дружбу со мной, то я с такими не хотела общаться сама, я была очень чувствительным и мнительным ребёнком.

Только мама у нас всегда была слишком доброй. Прирождённой целительницей, которая стремилась спасти всех и вся, и всем при этом даже подарить свою улыбку и своё доброе отношение, кем бы ни были эти все и что бы эти все ни делали.

Но мамы не стало, когда мне было двенадцать.

И отчим после этого в полной мере выявил свою извращённую натуру. И показал, что даже к смерти близкого человека он не хочет относиться уважительно. Даже так.

А я же, кажется, пошла совсем не в маму, пусть и настоящего отца совсем не помню. Мама говорила, что он тоже был службист.

А если бы, например, началась новая гражданская война — что бы я делала? Я боевой маг, я уже на старших курсах, и если бы я не пошла в Отряды Будущего или в прочие подобные организации, то я, наверное, была бы мобилизована в армию царя. Отчим, быть может, захотел бы меня откосить, но чисто из-за моего собственного отношения к нему и любым его действиям я послала бы его далеко и надолго… и пошла бы в Отряды Будущего тоже чисто из-за своего отношения к отчиму, да. Но если бы не пошла? Что тогда? Да и, на самом деле, всё равно, куда бы я пошла. Что тогда?

Нет, ну что за глупые мысли лезут мне в голову?

Может, действительно стоит остановиться на том, что я не несу за это ответственности? Или нет, всё-таки, мне кажется, хоть сколько-то несу…

— Мы снижаемся? — вдруг заметила Вера.