Под знаменами Москвы - Юрий Алексеев

Тем не менее новгородцы, очевидно, надеялись, что московские войска не смогут долго держать осаду в условиях зимнего времени. «Дожидали, кое… от них сам прочь поидеть, или прикончает с ними по их старинам по прежним»22 — так раскрывает псковский летописец суть расчетов новгородского руководства. Расчеты эти, однако, оказались несостоятельными. Московское правительство приняло решение на этот раз покончить все счеты с феодальной республикой. 6 декабря Аристотель Фиоравенти, сопровождавший московские войска, получил распоряжение «мост чинити на реце Волхове… под Городищем». И он «учинил таков мост… на судах»23. В строительстве моста принимали участие и псковские мастера: по сообщению их летописи, псковичи послали под Новгород «мостников» по слову великого князя. Мост имел важнейшее значение, так как открывал возможность маневра войсками по обеим сторонам Волхова вне зависимости от состояния погоды.

Принимались меры и для снабжения войск всем необходимым (помимо сбора «кормов» с местного населения). С этой целью во Псков был послан боярин великого князя, «чтобы псковичи ему еще и тем послужили, сколько муке пшеничной и рыбе и меду прислали пресного, а иное бы с всяким торгом купчи псковские там к нему в силу под Великий Новгород с всякым товаром сами ехали». Таким образом, делались попытки не только заготовки продовольствия во Пскове, но и организации продажи съестных припасов и всего необходимого в самих войсках. Попытки эти были, по-видимому, удачны: псковичи «хлеб и мед, и муку пшеничную, и калачи, и рыбы пресныа» послали в войска «своими из важнины», а многие купцы поехали под Новгород «с иным с товаром с различным с многим»24. Московское командование не помышляло о снятии осады и отступлении, намереваясь любой ценой добиться решения поставленной задачи.

7 декабря новгородская делегация в четвертый раз явилась пред лицо великого князя. Ее состав был расширен включением пяти «черных» людей, по одному от каждого из новгородских концов. Это свидетельствовало не только о попытках новгородской господы расширить свою социально-политическую опору на переговорах, но и о стремлении «черных» людей — основной массы жителей города — принять активное участие в решении судьбы республики. Видимо, это — реакция на требование полной ликвидации новгородских порядков, предъявленное московской стороной. Надо полагать, что 5—6 декабря в Новгороде происходили важные политические совещания среди господы и на вече, непосредственно связанные с обсуждением московских требований.

На переговорах 7 декабря посадник Яков Короб обратился с просьбой сохранить совместный суд наместника и посадника. Феофилат Захарьин предложил собирать ежегодную дань с новгородских земель — по полугривне новгородской с сохи. Лука Федоров соглашался назначать на новгородские пригороды наместников великого князя, но с тем, чтобы «суд бы по старине был». В речи Якова Федорова наряду со старой просьбой о «позвах» впервые были поставлены два принципиально важных вопроса: о том, чтобы не было «вывода» из Новгородской земли, «да и о вотчинах боярских и землях, чтобы государь не вступался». Кроме того, по свидетельству московского летописца, «все новгородцы» (т.е., очевидно, и «черные» люди — члены делегации) били челом, «чтобы в Низовскую землю к Берегу службы нам новгородцем не было», обещая оборонять рубежи самой Новгородской земли «по своих государех повелениа»25.

Как видим, под влиянием непреклонных и жестких требований Москвы содержание новгородских предложений заметно изменилось по сравнению с их первым вариантом, изложенным на встрече 24 ноября. Новгородцы соглашались на введение постоянной ежегодной дани, на наместничье управление в пригородах, отказывались от попыток добиться освобождения осужденных в 1475 г. бояр. Однако они по-прежнему настаивали на сохранении «суда по старине» и протестовали против «позвов» в Москву. Видимо, эти пункты представлялись им наиболее существенными. Еще более важно, что на встрече 7 декабря возникали вопросы о «выводах» и вотчинах бояр; речь шла уже не только о политической власти господы, но и о самом существовании новгородского боярства как такового. Не менее характерна постановка вопроса о службе на Берегу — на наиболее важном, опасном и беспокойном для Русского государства южном рубеже. Если эвентуальная угроза боярским вотчинам — забота господы, то служба на Берегу затрагивала в принципе интересы основной массы новгородского населения (отсюда, видимо, и назначение «черных» людей в состав делегации).

Новгородские предложения вызвали отрицательную реакцию великого князя, усмотревшего в них посягательство на свой авторитет как главы государства. «Вы нынеча сами указываете мне, а чините урок, как нашему государству быти», — велел он заявить новгородской делегации. Члены ее вынуждены были сделать вид, что не знают, о чем идет речь: «Великы Новгород низовские пошлины не знают, как государи наши великие князи государьство свое держат в Низовской земли». В ответ на это глава московской делегации князь Иван Юрьевич Патрикеев по приказанию великого князя впервые сформулировал конкретные требования московской стороны: «Вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство нам свое держати; ино на чем великым князем быти в своей отчине; волостем быти, селом быти, как у нас в Низовской земле: а которые земли наши, великих князей, за вами, а то бы было наше». Со своей стороны великий князь «жалует» свою отчину: «Вывода бы не паслися, а в вотчины их не вступаемся, а суду быти в нашей отчине в Новегороде по старине, как в земле суд стоит»26.

Значение этого заявления трудно переоценить. Перед нами — программа установления московских порядков в Новгородской земле. Основной и исходный пункт этой программы — ликвидация вечевого строя, т.е. полная реконструкция политического устройства Новгорода. В представлении великого князя это и есть «государьство нам свое держати» — непосредственно управлять новгородской «отчиной». С первым пунктом тесно связан второй — создание материальной базы новой государственной власти в Новгородской земле путем организации великокняжеского земледелия («волостем быти, селом быти, как у нас в Низовской земле»). Создание этих владений мыслилось частично в форме «возвращения» новгородцами земель прежних великих князей.

По сравнению с этими конкретными требованиями уступки великого князя носили декларативный, в значительной мере формальный характер, хотя и касались принципиально важных для новгородцев вопросов. Это были обещания, выполнение которых зависело целиком от воли и усмотрения московского правительства: не делать «выводов», не вступаться в вотчины и сохранить старинный суд. Под последним пунктом, видимо, подразумевалось не делать «позвов» в Москву. Сравнение декларации 7 декабря с заявлением, сделанным на вече в мае 1477 г. боярином Федором Давыдовичем, показывает существенную эволюцию московских требований. Если в мае великий князь не посягал формально на вечевое устройство Новгорода, стремясь только к его фактическому подчинению местной администрации, назначенной в столице, то теперь он требовал полной ликвидации вечевого строя. 7 декабря — важнейший рубеж в московско-новгородских переговорах, начало их последнего, решающего этапа: новгородским властям был фактически предъявлен ультиматум.

Неудивительно, что для обсуждения этого ультиматума новгородцам потребовалась целая неделя. Легко представить себе бурные прения в эти дни на заседаниях господы и на вечевых собраниях — речь шла о смертном приговоре республике. Только 14 декабря новгородские делегаты снова явились к великому князю. Находясь в безвыходном положении, Великий Новгород вынужден был принять основные требования великого князя: «Вече и колокол и посадника отложи, чтобы государь с сердца сложил и нелюбья отдал». Вместе с тем делегаты снова били челом о выводе, о землях, водах и животах, о «позвах» и службах.

Итак, роковой шаг был сделан. Новгородские власти согласились на отмену республиканских институтов, ценой чего надеялись сохранить свои вотчины и животы, добиться облегчения в службах27. С этого времени феодальная республика фактически прекращает свое существование — далее переговоры пойдут только о деталях хотя и важных, с точки зрения новгородского боярства, но не существенных для политических судеб города.

Получив согласие на удовлетворение своих просьб, новгородская делегация позволила себе обратиться с челобитьем, «чтобы государь дал крепость своей отчине Великому Новугороду, крест бы целовал». Это традиционное требование новгородцев, вытекавшее из их двусторонних договорных отношений с великими князьями, отражало безнадежную попытку новгородских властей сохранить хоть тень прежних порядков. Неудивительно, что оно было категорически отвергнуто великим князем: «…не быти моему целованию». Отвергнута была и просьба о целовании креста боярами. Самая последняя, минимальная просьба, отражавшая последнюю искорку, последний отблеск новгородской самостоятельности — «чтобы наместнику своему велел целовати, которому у них быти», — была также отклонена великим князем («он же и того не учини»). Московская сторона решительно отметала все намеки на двусторонность отношений и обязательств своей «отчине». Более того, великий князь отверг и просьбу об «опасной грамоте» для продолжения переговоров, показав этим свое неудовольствие амбициями новгородцев. Поведение новгородских делегатов, настаивавших хотя бы на внешнем соблюдении двусторонности отношений, свидетельствует о неспособности новгородского боярства понять суть происходящего и примениться к нему. Разумеется, это было следствием не тупости, а глубокого политического консерватизма, характерного для позиции новгородской боярской олигархии, консерватизма, органически связанного с ее природой как отжившего социально-политического института.