Дети немилости - Ольга Онойко

– Исполнят? – Мирале обернулась. – Ты же выгнала этих куриц, госпожа золовка, что же по-прежнему говоришь деревянные слова? Дай мне человека увидеть, ни о чем больше не прошу.

Что-то внутри Юцинеле дрогнуло и сжалось. Выпустив бесконечные волосы Мирале, она прошла пред ее лицо и вновь села, скрестив ноги; впилась пальцами в колени, с усилием подняла голову.

– Ребенок растет, – сказала Мирале. – Он уже начал двигаться.

Неле стиснула зубы.

– Ты не умрешь, – мучительно выговорила она.

Уголки губ Мирале приподнялись.

– И я завидую тебе, – продолжала Юцинеле дрожащим голосом. – Это я тебе завидую! Потому что ты прекрасна, и о тебе мечтают. А я... госпожа Мирале, я ведь только среди женщин такой гляжусь, свободной и с оружием. Надо мною смеются.

– Ты, говорят, львицу убила ножом, – глянула на нее Мирале.

– Убила, – растерянно ответила Неле, – в глаз попала... Но я бы все отдала, ничего не пожалела, чтобы красавицей быть, как ты.

Мирале встала. Улыбка озарила ее лицо, ставшее дивным, чарующим, как лунный лик.

– А я красива, – сказала она странным голосом, – очень красива, и потому я умру в муках шестнадцати весен от роду. Глупая Неле...

Она впервые назвала ее малым именем. Юцинеле задохнулась.

– Ты не умрешь, – сказала она. – Ты родишь и не умрешь. И будешь жить в любви и согласии и увидишь правнуков.

Плечи Мирале поникли.

– В любви? – уронила она. – Братья мои пали, отец мой искалечен и не встает, милый мой умер, Неле. Что мне с той жизни, даже и будь она у меня? Лучше мне умереть. Только муки боюсь, а ведь никто не добьет меня, как раненых, которых не спасти, добивают. До конца идти.

Неле молчала.

– Ты ведь любишь своего брата? – тихо спросила Мирале. – Прости меня. У меня милый был. Тоже говаривал, дескать, все бы отдал за Итаясову силу, а то ведь не защитит меня... Не защитил.

Веки Мирале судорожно сомкнулись, прекрасное лицо исказилось, и Неле почти с ужасом поняла, что строгая Мирале плачет. Не зная, что сказать, Неле поднялась, переминаясь с ноги на ногу, не в силах видеть лица Мирале, уставилась куда-то в угол и обреченно, будто прыгая со скалы в водопад, обняла ее.

Мирале ткнулась лицом в ее плечо. Распущенные волосы шуршащей волной окутали их обеих.

– Ну что ты не скажешь, что мне нельзя плакать? Что я должна быть счастлива?! – шептала Мирале. Дрожащими руками Неле гладила ее по спине, осторожно отстраняясь, чтобы не давить на круглый живот.

Ничего не говорила.

Много позже Неле узнала, над чем смеялись Иреле с Иоле. Сама Иоле и рассказала, кривя на обычный свой лад пухлые губы. «Гордячка она! – бросила, когда Неле потребовала от нее почтения к любимой жене брата. – Непокорливая, бесстыжая! Замуж взята, все о другом думает, паскудная. Добро бы что хорошее было, а то ведь овечий сын, от зайца родившийся!»

Неле сдвинула брови и потребовала объяснить.

Иоле хмыкнула, высокомерно задрав подбородок.

...Когда Итаяс, вырезав точно скот домочадцев старейшины, шел к женской половине за своей добычей, настоящий жених Мирале готовился встретить его с мечом в руках. Простой пастух, к тому же хромой, он понимал, что успеет разве занести клинок, но одного и желал: честно пасть, защищая невесту. Он стоял в простенке, скрытый коврами, и ждал врага.

И он увидел, как идет по дому Демон Высокогорья – в окружении единокровных братьев, точно волчий вожак во главе стаи. Демон улыбался, светло и ясно, и чужая кровь капала с его одежд; шаги были бесшумны, как походка хищника в ночь охоты, а глаза сияли невыносимым огнем, и казалось, не меч его убивает людей, а само это сияние.

Пастух не сумел поднять меч. Он стоял, скрипя зубами от ненависти, но в сердце его не находилось сил выйти навстречу, заступить Итаясу путь, взглянуть в лицо. Демон заметил его. Но не в первый раз видел жестокий таянец, как соперников леденит страх перед ним, и он не глянул на пастуха, побрезговав последним убийством. Молча, одеревенев, задыхаясь от пыли, стоял хромец и смотрел, как враг уносит его невесту.

Потом пошел и повесился.

– Вот какие ей по сердцу-то! – заливисто хохотала Иоле. – Вот за кого ей замуж-то было! Я ей и объясняю. А то смотрит, точно мы овцы, а она живая из серебра выкована!

Неле немного подумала. Пошевелила пальцами, аккуратно складывая их в правильный ударный кулак. Тяжелые перстни легли один к одному. Иоле ничего этого не заметила – не успела; и замаха Неле она тоже не успела заметить.

Неле ударила ее по лицу. Сестра начала заваливаться на спину, даже не успев замолчать, и боль почувствовала поздно – зато уж потом заорала на всю долину, тоненько и пронзительно, как свинья.

Щека была разорвана до уха. В ране виднелись зубы.

– Теперь тебя никто не возьмет замуж, – сказала Неле, хрустя запястьем. – Даже хромец.

Может, она и поступила жестоко, но будь в Таяне у Мирале родные старухи, Иоле могли бы отравить насмерть.

Брату Неле сказала, что безмозглая девчонка мучила беременную, заставляя ее плакать, а ведь это могло повредить ребенку.

– Мой маленький львенок, – сказал Итаяс, взъерошил Неле волосы и поцеловал ее в висок.

Проснувшись поутру, Юцинеле первым делом увидела круглое личико соседки. Истефийка оказалась немногим старше ее самой. Широко расставленные глаза ее с любопытством изучали горянку. По носу и щекам южанки солнце щедрою горстью рассыпало веснушки, светлые тугие кудряшки прыгали на ее плечах; в пышных кружевах своих она цвела точно белый шиповник, и туфельки ее были белые, с блескучими камешками.

– Доброе утро! – поприветствовала она на быстрой риеске. – Я Сайет. А вы до Рескидды едете?

– Добра тебе, – ответила Неле, торопясь одеться.

– Ах, простите! – всплеснула руками Сайет и отвернулась к двери; обнаружила на двери зеркало, захихикала и зажала рот ладонью. – Я такая неучтивая, – выговорила она сквозь прижатые к губам пальцы.

Неле невольно улыбнулась. Сморщила нос, припоминая, как разговаривают изящные дамы равнин, и сказала:

– Никакого бешпокойштва. Я Юцинеле.

Сайет обернулась так споро, что завитые локоны плеснули ей в лицо.

– Чрезвычайно рада знакомству, – пропела она. – Я еду в Рескидду, я буду учиться в университете! У нас в Истефи тоже есть университет, но он не такой большой и древний. А вы тоже в университет? Нет? Я думаю, две молодые барышни должны поладить, правда?

Неле немного растерялась от ее напора, но потом поняла, что Сайет не обязательно отвечать: та, похоже, умела болтать сама с собой. Неле еще ответила, что нет, она едет просто в путешествие, посмотреть мир, а потом вовсе умолкла.

За ночь стало прохладней. Теперь ветерок из окна не остужал, а наоборот, нес с собой дневной жар.