Пленники зимы - Владимир Яценко

– Очень интересно, – равнодушно заметил Максим. – Вот только претензии ваши не по адресу. Не помню я этих покойников, потому и ответственности за них не несу.

– Как пожелаешь, – будто в сторону проговорила Симона. – Так и вспомнишь.

– С желанием – порядок, – сказал Максим. – Вас я, конечно, не вижу, но, судя по голосу, не стоило забывать близости с такой женщиной. Очень хотелось бы припомнить. Особенно, что касается интимных сторон нашего знакомства. Что там сказать нужно? По щучьему велению?

– Зачем же? Три желания…

– Давайте, – кивнул Максим. – Давайте ваши желания.

– Ты не понял, – в её голосе прозвучала досада. – Это я исполню твои три желания.

И тебе вернётся память.

– Как так? – удивился Максим. – Я вас прошу об услуге, и вы мне доплачиваете?

– А с чего ты решил, что это услуга?

Максим задумался. "Знание – сила", но всегда ли благо? Она об этом, или есть что-то ещё"?

– Давай-давай, не сомневайся, – подбодрила Симона. – Никакого обмана. Память вернётся, едва убедишься, что желания исполнены, не раньше. В этой механика самое важное – вера, исполненные желания – лишь символ.

– И какими могут быть эти три желания? – спросил Максим.

– Всё, что угодно. Напряги фантазию.

Максим потрогал карман с выручкой и выпалил:

– Хочу, чтоб из своих карманов я доставал только двадцатки!

– Неплохо, – похвалила Симона. – Остроумно. А ещё?

Максиму стало стыдно. "Какое-то уродливое желание, – подумал он. – Что такое?

Деградирую"?

– Хочу, чтоб мой ребёнок никогда не болел, – чуть севшим голосом, и далеко не так уверенно, произнёс он.

– Который? – деловито уточнила Симона.

– В каком смысле? – не понял Максим.

– О каком ребёнке ты говоришь?

– У меня пока только один ребёнок, – сразу успокаиваясь, сухо заметил он.

– Вот именно, что "пока", – мягко возразила Симона. – Но кроме дочери будет ещё сын. О ком из них речь?

"Вот ведьма! – подумал Максим. – Тут она меня, конечно, подловила".

– Об обоих.

– Нет, – с сожалением возразила Симона. – Ты ясно сказал "ребёнок". В единственном числе. Теперь просто уточни, и дело сделано.

– Дочь, – неохотно ответил Максим. – Но это несправедливо.

– Откуда же взяться справедливости, если человек человеку – волк?

– Так это же я так… к слову.

– Какие слова пользуем, в таком мире и живём.

– В таком случае двадцатки пусть будут долларами, – мстительно нашёлся Максим. – И поновее, чтоб, значит, не очень мятыми. И вот ещё третье желание, хочу, чтоб у меня всё было и мне за это ничего не было.

– А вот это не пойдёт.

– Это почему же?

– Потому что это уже четвёртое желание, а ты согласился на три, – Максим открыл было рот, но она не дала ему возможности возразить. – И вот ещё что, для меня это важно, ты же любишь свою дочь?

– Больше жизни!

– Но делаешь ей уколы…

– Так ведь, лечение… – Максим немного растерялся. – Доктор прописал.

– А ты ей это можешь объяснить?

– Нет, конечно.

– Вот так и Отец наш небесный, – она тяжело вздохнула. – В лепёшку расшибается для вас, дураков, а вы только поносите, да поминаете, когда гром гремит. Знаешь, останови-ка здесь. Тяжело мне с тобой. Я тут выйду.

Максим, очнувшись, покрутил головой: Широкую Балку вроде проехали, да разве разберёшь в таком тумане? Но до теплодарского разъезда ещё точно далеко.

– Зачем это? – примирительно пробормотал он. – В Беляевку лучше с перекрёстка машину ловить.

– Останавливай, – жёстко приказала она. – Передумала я. Здесь выйду.

Максим включил правый поворотик и притормозил.

– На то и свобода, – он пожал плечами. – На силу не возим. Только денежку не забудьте, за проезд.

– Отчего же не забыть? – сварливо откликнулась Симона, – если всё одно напомнишь.

И вот ещё что, будет знак тебе: когда трое по-разному спросят об одном, в одном из них буду я. Не скоро это будет, но будет. Как сделаешь, что Скитник скажет, искупишь все грехи свои прошлые.

Свет так и не включился. Она протянула ему бумажку и, пока Максим в неверном свете приборов разбирал её достоинство, открыла дверь и выбралась наружу.

– Так это же рубль! – обиженно воскликнул Максим. – Мы на три договаривались!

– Не жадничай, – пахнув холодом, уже с улицы ответила Симона. – Теперь-то тебе всё равно… – и захлопнула дверь.

Максим покачал головой, сунул мятый рубль к его неряшливым братьям в кармане и покатил дальше. "Ссориться с пассажирами не в моих правилах, – подумал он. – Что-то заплатили, и на том спасибо. Тем и живу…"

Перед дверьми квартиры Максим на минуту замешкался, – искал ключ в бумажнике: не хотел трезвонить, будить. Прошёл в прихожую, прикрыл входную дверь и, не зажигая света, присел на широкую тумбочку для обуви. Сильно болел безымянный палец правой руки: зашиб только что, минуту назад, в неудачном падении рядом с подъездом. Скользко. Он левой рукой плотно обхватил повреждённый сустав, прижал к животу, наклонился и сильно сдавил. Больно.

Здоровой рукой вытащил из кармана выручку, положил рядом, потом, на ощупь, развязал шнурки, освободился от обуви и принялся старательно разминать пальцы на ногах, прямо через шерстяные, с толстым ворсом носки. Он прислушался: к навязчивому шуму в ушах примешивалась уверенная дробь капель, падающих в мойку из неисправного крана. "Уже вторую неделю обещаю хозяйке починить, – с раскаянием подумал Максим. – Может, сегодня"?

Но он знал, что сегодня у него не будет ни времени, ни сил для домашней работы.

И завтра, наверняка, тоже.

"Пятница! – сказал он себе. – Я всё сделаю в пятницу".

Вспыхнул свет. На пороге комнаты стояла заспанная Татьяна в халатике.

– Почему в темноте? – спросила она и протиснулась мимо него на кухню. – Я тебе с вечера оладьи приготовила, поешь?

Максим промолчал, размышляя, на какой вопрос отвечать первым. Но она, как обычно, не очень-то и нуждалась в его ответах:

– Сегодня ты вовремя. Укол Наденьке только через двадцать минут, так что поешь, уколешь и ляжешь спать. Я тебе массаж сделаю.

Тонко засипел, разогреваясь, чайник, хлопнула дверца холодильника.

– Две ампулы осталось, надо идти купить ещё лекарств.

– Как она? – вставил слово Максим.

– Ночью хрипела, а сейчас я подходила, дыхание чистое… и температуры нет совсем. На улице – семь градусов мороза, как там у тебя дела?

– Посчитаешь.

Максим оторвался, наконец, от тумбочки и прошёл, чуть пошатываясь, на кухню. Он с облегчением опустился на стул. Уютно, спокойно…

– Опять тапочки не надел, – укоризненно заметила Таня. Она пошла в прихожую и вернулась с тапочками. – Ты у нас не можешь болеть, папчик, – она помогла ему надеть шлёпанцы и поцеловала в щеку. – Мы без тебя пропадём.