Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках - Петр Стефанович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Д. С. Лихачёв переводит речь «смысленых» бояр на русский язык следующим образом: «Если бы выставил их и 8 тысяч, и то было бы худо: наша земля оскудела от войны и от продаж…»[608]. Исследователь отступает от текста ЛаврЛ в двух пунктах: в одном случае оправданно, в другом – нет. Во-первых, он вставляет местоимение «их» в первой части фразы. Поскольку по смыслу текста это слово вполне подходит и оно присутствует в ИпатЛ и других списках ПВЛ, то эту поправку надо принять[609]. Во-вторых, он опускает отрицание «не» при слове «лихо» во второй части, понимая это слово здесь в смысле «худо, зло». Однако отрицание стоит во всех списках ПВЛ. И кроме того, есть возможность интерпретировать эту речь и без такой правки текста, не предполагая какой-то порчи в ПВЛ. Можно просто иначе понимать смысл слова лихо. Правильнее представляется понимание текста, предложенное Л. Мюллером, который из того, что лихо здесь выступает в значении «чересчур, очень много» (ср.: лихва, лишний, слишком и т. д.)[610]. Немецкий перевод Мюллера выглядит так: «Wenn du ihrer auch 8000 aufstellen würdest, ist das dir nicht übermäßig viel. Unser Land ist arm geworden vom Krieg und von Abgaben…»[611]. Следуя его трактовке, можно предложить такой перевод фрагмента с пояснениями: «(Вот) если бы ты выставил их (имеется в виду: отроков) 8 тысяч, это было бы (совсем) не лишним – (ведь) наша земля оскудела от войны и от штрафов. Но (имеется в виду: поскольку ты этого не можешь) пошли (лучше) за помощью к своему брату Владимиру».
Пропуск местоимения «их», а также некоторые другие особенности списка ПВЛ по ЛаврЛ на этом отрезке текста говорят о том, что он, хотя и древнейший из всех списков ПВЛ, совсем не обязательно должен давать лучшие чтения по сравнению с другими летописями. Так, в параллельном тексте по ИпатЛ (за ней следуют также РадзЛ и МосАкЛ) есть одно существенное отличие от ЛаврЛ: численность отроков в словах Святополка указывается не 700, а 800 (цифирью вместо буквы ψ «пси» – ω «от»)[612] В литературе уже высказывалось предпочтение в данном случае в пользу варианта ИпатЛ, так как цифра 800 соотносится с приведённой ниже в словах киевских бояр цифрой 8000[613]. Мнение это вполне справедливо – очевидно, слова бояр приведены автором сознательно как полемический ответ на легкомысленное заявление князя, и начальная цифра 800 увеличена на порядок.
Из этого сообщения ПВЛ, таким образом, следует, что киевский князь в последнем десятилетии XI в. имел в своём распоряжении отряд «отроков» численностью в 800 человек, который он считал способным не просто вести некие военные действия, но даже противостоять половцам. Правда, эта способность отроков – очевидно, военных слуг князя – поставлена под сомнение летописцем, излагающим споры князя и киевских бояр. В словах киевских бояр выражена мысль, что 8 тысяч отроков и могли бы противостоять половцам, но 800 на это не способны. Сложно теперь судить, насколько самонадеянным был в действительности князь и насколько справедливо было возражение бояр. Некоторые наблюдения, приведённые ниже, склоняют скорее к тому, чтобы видеть в этих словах недовольство со стороны знати княжескими военными слугами. Это, впрочем, не исключает и того, что летописец использовал это возражение как риторический приём, чтобы продемонстрировать необходимость для князей вести скоординированные действия против половцев и считаться с умудрённой опытом киевской знатью. Но в любом случае нет никаких оснований предполагать, что автор текста – современник описанных событий – преуменьшил или преувеличил численность княжеских отроков.
Такой контингент военных слуг в распоряжении князя надо рассматривать как аналогичный по сути тем военным корпусам при правителях раннесредневековой Европы в VII–XI вв., о которых сообщали приведённые выше иностранные источники, и особенно тем, которые упоминались при польских князьях и Кнуде. Так же, как и в прочих случаях, это– довольно многочисленное объединение в прямом подчинении правителя и отдельное от знати и каких бы то ни было «народных ополчений». И в этом смысле его можно назвать «большой дружиной». Само его наименование («отроки») говорит о том, что по своей сути оно аналогично тем отрядам и группам, которые формировали вокруг себя богатые и знатные люди (ср. упоминавшихся выше отроков Свенельда или Ратибора). Разница состояла, видимо, только (или прежде всего) в том, что княжеская «дружина» была многочисленнее – она была «большой». В то же время, разница эта всё-таки была весьма существенна, и во всяком случае её было уже достаточно для того, чтобы для обозначения княжеских военных слуг в употребление вошло специальное слово или , которое употреблялось синонимично слову , но именно для обозначения княжеских военных слуг, и о котором ниже ещё пойдёт речь.
Численность «большой дружины» Святополка в 800 человек, в общем, соответствует тем цифрам, которые приводились выше, и составляет нечто среднее между одной-двумя сотнями человек, которыми располагали норвежские конунги, и одной или несколькими тысячами в распоряжении Кнуда Великого или Болеслава Храброго. Надо только учитывать, что Святополк занимал хотя и важнейший «стол», но был далеко не единственным правителем на Руси. Кроме того, мы не знаем, как складывалась судьба княжеских отроков тогда, когда происходила смена правящего князя. Надо думать, что свои отроки были у Всеволода, предшественника Святополка на киевском престоле. Во всяком случае, один из них по имени Дмитр оставил в 1093 г. на память потомкам надпись (граффити) на стене киевского Софийского собора, сообщая о положении раки умершего князя в соборе[614]. Но перешли ли они после смерти Всеволода на службу к Святополку и в полном ли составе – этого мы не знаем и даже не можем предположить, поскольку не знаем общих правил на этот счёт. Может быть, 800 отроков достались «по наследству» от Всеволода, а может быть, этот внушительный корпус получился из слияния военных слуг последнего и собственных слуг Святополка, которых тот держал при себе ещё в бытность туровским князем.
Так или иначе, теоретически надо исходить из того, что князья, прямая власть которых распространялась на бо́льшую территорию, располагали и бо́льшими возможностями в содержании военных слуг. Из предшественников Святополка на киевском престоле больше возможностей по сравнению с ним имели, прежде всего, Владимир Святославич (Святой), который единовластно распоряжался землями, поделенными впоследствии между его потомками, и его сын Ярослав («Мудрый»), который в конце жизни распоряжался всеми землями, кроме Полоцкой. И численность «больших дружин» Владимира и Ярослава в бытность их киевскими князьями надо предполагать больше 800 человек – возможно, до тысячи-полутора человек. Надёжных подтверждений этим предположениям в источниках мы не найдём, но некоторую пищу для размышлений в этом направлении отдельные летописные известия всё же дают.
В ряду этих известий стоит несколько странный на первый взгляд рассказ о наложницах Владимира Святославича, которых тот имел, будучи ещё язычником, «побѣженъ похотью женьскою». Это известие содержится в летописных списках, имеющих в составе ПВЛ, а также в Н1Лм, донесшей НС, в статье под 6488 (980) г. Согласно летописи, у Владимира были «водимыя» жёны числом 5, а также было «и наложьниць у него 300 въ Вышегородѣ, 300 в Бѣлѣгородѣ, а 200 на Берестовѣмъ в сельци, еже зовут и н(ы)нѣ Берестовое»[615].
А. А. Шахматов относил этот отрывок к особой повести о крещении Руси, которую он называл «Корсунской легендой» и вставку которой в летопись он относил только к этапу НС. Текст в статье 6488 г., действительно, неоднородный и обнаруживает следы редакторской правки, однако в пользу связи известия о жёнах и наложницах с «Корсунской легендой» Шахматов выдвигал лишь чисто теоретические соображения[616], которые ещё Лихачёв назвал «малоубедительными»[617]. Возможно, известие принадлежит и к слоям, предшествующим НС. Углублённое текстологическое исследование статьи ещё предстоит, но во всяком случае в том виде, в каком её донесли до нас летописи, она существовала уже в НС, то есть в середине 1090-х гг.
Если воспринимать текст буквально, он вызывает сразу несколько недоуменных вопросов. Во-первых, неясно противопоставление пяти «водимых» жён и наложниц – допустим, можно было бы выделить одну жену как «главную» и «любимую», но чем отличались остальные четыре от наложниц? Во-вторых, непонятно, зачем Владимиру надо было держать наложниц в разных других поселениях, а не в Киеве. Наконец, удивление вызывает и общее число наложниц Владимира в восемь сотен: при всём уважении к мужским способностям крестителя Руси трудно представить себе, что он мог воспользоваться услугами всех этих наложниц, рассредоточенных по разным городам, в течение хотя бы года. Неужели князь тратил, как можно догадываться, значительные средства на содержание такого штата лишь для удовлетворения собственных страстей и амбиций? Это был бы пример бесподобный в истории средневековой Европы и сравнимый лишь с легендарными образами – например, библейского царя Соломона, который якобы имел 700 жён и 300 наложниц и которого как раз и вспомнил летописец (возможно, другой – позднейший редактор) в связи с рассказом о «блуде» Владимира[618].