Однажды в Париже - Жиль Мартен-Шоффье

— А я пока что-нибудь выпью со своим другом, — улыбнулась она.

Друг это был я. Чтобы отблагодарить меня за мою помощь, мадам хотела угостить меня бокалом шампанского. И естественно, потом она предложила мне остаться пообедать. Но не у нее дома, а на углу улицы в «Кафе де Трокадеро».

— По уик-эндам служанки не бывает. А по утрам в субботу Тома ходит на фехтование. В любом случае, он надевает фартук только по случаю званых обедов. Поскольку я знаю мальчишек, Айден наверняка захочет картофель фри, кетчуп и кока-колу. Поэтому лучше пойти туда.

Она не задавала мне никаких вопросов. Чтобы выглядеть как добрый прихожанин, я попытался восхвалять христианское милосердие. Она расхохоталась:

— Спуститесь на землю, месье. Если вы меня принимаете за образцовую верующую, вы не туда попали. Уже в восемь лет я не верила ни слову из катехизиса. Я хорошо отношусь к нашему кюре, потому что это обаятельный человек, который приносит мне все сплетни нашего квартала. Если бы я не общалась с ним, я бы даже не знала, что здесь происходит. Церковь не распространяет веру, она борется с одиночеством. Вот почему там столько старушек. Потому что они хотят найти себе приятельниц, чтобы было с кем поболтать.

— Вы не старая.

— Нет, но сейчас на нашу семью буквально обрушилась крыша. Моя дочь ввязалась в грязный процесс, который обернется против нее. Думаю, что некоторые журналы могут прийти ворошить прошлое нашей семьи. Для меня это тот момент, когда нужно вести себя как светская святая. Вы не знаете, но я награждена медалью Сопротивления за поступки, которые я совершила в шестнадцать лет. Перед тем как моего отца увезли в Бухенвальд, он был правой рукой видного деятеля Сопротивления Эмманюэля Астье де Ла Вижери, и после его отъезда я разносила некоторые послания и переносила листовки в своем портфеле. Ничего необыкновенного, но достаточно, чтобы мне дали награду. Если к тому же через шестьдесят лет после этого я проявлю себя как бабушка, остающаяся такой же гуманисткой и проявляющая такую же бдительность, это сильно увеличит капитал сочувствия к моей дочери. Поверьте мне, это будет полезным. Иначе нас просто могут подвергнуть линчеванию. Буржуазки из шестнадцатого округа, которые занимают квартиру площадью двести квадратных метров на Трокадеро, обычно получают плохую прессу. Особенно если они узнают, что квартира принадлежит «Компани Сюэз» и что я плачу просто гроши в качестве квартплаты.

Никогда нельзя прерывать собеседника, когда его захватил поток откровенности. Лучше подпитывать его. Я налил мадам Декуруа еще бокал. Мои манеры, казалось, нравились ей. Очень вежливо, с оговоркой, что она совсем не обязана мне отвечать, если считает меня нескромным, я выразил предположение, что ее дочь не совершила слишком серьезного правонарушения. Мадам откинулась на спинку дивана, чтобы расхохотаться:

— Моя милая дочь! Это мечтательница. Ребенком она проводила целые часы, рисуя столицы воображаемых империй. Королевский дворец, собор, крепость, центральный рынок… Она считала себя Лиотейем, чертящим планы Касабланки[102]. Она никогда ничего не делает, она все воображает себе. И здесь все так же. Она не совершала никаких правонарушений. Но все гораздо хуже: она придумала правонарушение и приписала его другому человеку. А у этого другого будут лучшие адвокаты Франции. Бедняжка думает, что она очень хитра, и сама бросается в пропасть. Я должна ей помешать. Знаете, говорят: «Когда жизнь становится жесткой, жесткие люди оживают». А в нашей семье самый жесткий человек — это я. И у меня нет намерений оставить свою дочь.

Я не мог прийти в себя. Эта женщина, такая элегантная в своем бежевом костюме и подходящих к нему по цвету туфлях-лодочках, эта особа, надевшая браслеты и колье, эта дама-рантье, пустая и импульсивная, была мозгом семьи. Она воспитывала своего внука, она опекала свою дочь, она оставалась непринужденной, но именно она стояла у руля. Мадам Дансени нелегко будет справиться с ней. И она действительно будет нуждаться для этого в каждом факте из собранного мной досье. Немного смущенный из-за того, что неправильно выбрал себе лагерь, я предложил отправиться на обед:

— Это я вас приглашаю. У меня такое впечатление, что в вашем обществе невозможно скучать. Нельзя, чтобы я исчез так же неожиданно, как и появился.

Незачем и говорить, что в «Кафе де Трокадеро» ее все знали — слишком хорошо. Ей предоставили «ее» столик в зале ресторана, ее спросили, что нового у Тома, а Айдена поприветствовали как нового сына в этой семье. Мадам была у себя дома?

— В действительности, скорее, у Тома. Его все здесь очень любят. Прошлым летом и в позапрошлом году он стажировался у них на кухне. Мой внук — настоящий шеф-повар. И при этом он хорошо учится в школе. Только, знаете ли, страсть — это страсть. И здесь сразу же его стали опекать. А меня здесь терпят. То есть, если верить Тома, они считают меня немного тронутой. Безвредная старушка, никому не причиняющая вреда, но ненормальная.

Чтобы укрепить официантов в их предубеждении, она разыграла небольшой номер с сомелье, который пришел принять заказ. Когда он спросил мадам, как она хочет, чтобы ей подали белое вино «Сен-Жозеф», выбранное мной, она резко подняла голову и с удивленным взглядом и ошеломленным видом парашютиста, у которого отказывается раскрыться парашют, просто сказала:

— В бокале, это будет отлично.

Сомелье ушел, не спросив об остальном, а мадам Декуруа поделилась со мной, что нашла эту реплику в фильме «Секс в большом городе», ее любимом американском телесериале.

— Там показаны женщины как раз моего типа, — кивнула она. — Они ничего не умеют: ни сменить шину, ни даже вязать. Все, что они умеют делать, это листать журналы мод, но именно с ними хочется провести вечер вместе. Мне хотелось бы создавать о себе такое же впечатление.

При этом она умела быть деликатной. Она с нежностью обращалась к Айдену, расспрашивала мальчика о его семье и рассказывала ему о своих близких. Тома был живым божеством. Аньес — существом отчужденным, но очаровательным.

— Не скажешь, что это моя дочь. Она все время погружена в книги, в свои мысли, в свои справочные материалы, в свое искусство… Какая пустая мечтательница! Если бы вы прошлись с ней по Парижу! Ей все время нужно все перестраивать, создавать перспективы, критиковать архитектурные достоинства. Аньес совершенно оторвана от реальности. Уже тридцать лет она мечтает стать миллиардершей. Вместо того чтобы просто довольствоваться тем, чтобы быть счастливой.

Мадам Курруа говорила, говорила и совсем не ела то, что заказала. Когда Айден заметил это, она подняла бокал: