Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн - Эдгар Бокс

Чеканный шаг удивлял своей беспардонностью: я… всего… лишь… простой… исполнитель. Видимо, американец верил в чудодейственную силу откровенности, британец, напротив, считает скрытность надежным убежищем.

И ван Кортлендт, и Ричард, оба были в добром настроении. Они предались беседе с той яростной непринужденностью, которая по какой-то необъяснимой причине вдруг разгорается между двумя незнакомыми людьми, это удивляло их самих и доставляло наслаждение аудитории. Роль аудитории очень радовала Френсис. Уже было по косточкам разобрано готическое искусство, и они принялись анализировать барокко, но тут Френсис схватила их за руки и притянула к себе.

Ночную тишину разорвал сдавленный вопль, в котором боль и страх слились воедино; крик доносился из едва заметной аллеи слева от них. Мужчины переглянулись.

— Что же это такое? — спокойно спросил Ричард. Он было направился в аллею. Но тут опять закричали. Френсис почувствовала, как у нее переворачивается желудок, сосет под ложечкой. Ван Кортлендт и Ричард угрюмо посмотрели друг на друга.

— Останьтесь с вашей супругой. Я посмотрю. — Американец, отстранив Ричарда, сунулся в темноту.

— Хальт!

Позади раздалась отрывистая команда. Увидев, что иностранцы проявляют чрезмерную любознательность, сопровождавшие их люди ускорили шаги, чуть ли не побежали.

— Хальт!

Ван Кортлендт с Ричардом остановились; и с нескрываемой злобой посмотрели на немцев. Френсис попробовала разрядить обстановку.

— Что-то случилось… Там… кого-то убили.

Чернорубашечники переглянулись.

— Уходите отсюда, — посоветовал тот, что был постарше.

— Но здесь что-то случилось, — запротестовал американец.

Другой повторил:

— Уходите отсюда. Это еврейская аллея.

Так вот в чем дело. Френсис показалось, что сейчас ван Кортлендт расквасит своим огромным, туго стиснутым кулаком эту наглую ухмыляющуюся рожу. Наступившая тишина нарушалась едва слышными стонами. Френсис круто повернулась и быстро зашагала прочь. Мужчины последовали за ней, немцы захохотали, видимо, кто-то из них решил пошутить. Почти до самой гостиницы они хранили молчание, потом ван Кортлендт сказал со злостью:

— Вот так. Только начнешь радоваться и подумаешь, что жизнь не так уж плоха, тут эта мерзость и появляется. Провалились бы они все в преисподнюю.

— Слава богу, это наша последняя ночь здесь, — сказала Френсис.

— Мне предстоит пробыть тут еще два или три дня, а потом я смотаюсь к чертовой бабушке. В Австрию. Я работаю в Вене. Уже накопил достаточный материал, но и половины не могу опубликовать. Милые добрые люди из другого мира считают меня лжецом или любителем дешевых сенсаций; а мой босс говорит, что меня сюда послали освещать события, а не заниматься пропагандой, лишь приносящей вред его организации.

— Это разумно при теперешних обстоятельствах? — спросила Френсис.

— Строго говоря, с деловой точки зрения — да.

Френсис начинала понимать, откуда среди журналистов появляются циники.

Снова наступило молчание. Прелесть ночи была безвозвратно утрачена. Немцы открывали дорогу Железной Девственнице. Когда они прощались в холле гостиницы, ван Кортлендт дал им визитную карточку и написал на обороте адрес своей Нью-Йоркской конторы.

— Не помешает знать, где меня можно найти, — добавил он с очаровательной улыбкой, которая вчера так пришлась по душе Френсис. Вчера или несколько недель назад? Они сказали ему свой оксфордский адрес и видели, как он записал его в книжку. Оксфорд, подумала Френсис, где тишину ночи разрывают лишь пронзительные крики маленьких сов. Крепкие рукопожатия — дружеские и, без сомнения, искренние.

— Завтра, — твердо сказал Ричард, когда они поднимались по лестнице в свою комнату, — завтра мы уезжаем.

Глава 10

Рекомендации фрау Кеплер

Рано поутру они отправились в Мюнхен. Этот город был им хорошо знаком еще по старому времени. Ричард ожидал, что следить за ними будут с прежней настойчивостью, но ему удалось оставить своих похожих на близнецов телохранителей за стенами Нюрнберга. Для этого он выбрал самый простой способ. Днем они бродили по центральным улицам, и возле одной из витрин он почувствовал, что за ними больше не наблюдают. Вечером они посетили Хофбраунхаус.

Френсис страстно мечтала увидеть людей, с которыми она ежедневно встречалась, когда еще в 1932-м студенткой изучала здесь искусство. Ей чудилось, она пытается разгадать какой-то заколдованный ребус. В конце концов она отказалась от подобных попыток.

С тоской покачала головой:

— Не понимаю, ничего не понимаю. Германская душа загадка для других народов; наверное, так. Ничего полезного они не приобрели, кроме разбросанных повсюду новых грандиозных сооружений, где люди выслушивают бесконечные доклады, более унылого занятия не представляю. К этому добавились толпы военнослужащих, знаки различия, суровая военная муштра. В то же время в магазинах товаров не прибавилось, рестораны лучше не стали, питание скверное, о театрах и книгах говорить нечего. И одежда на людях не свидетельствует о процветании; а поезда постоянно выбиваются из расписания.

— Еще они приобрели Австрию с Чехословакией и кучку выполненных обещаний, — поддержал ее Ричард.

— И концентрационные лагеря, и пародию на университеты, не говоря о ненависти, по крайней мере, трех четвертей мира.

Как было бы хорошо, если б не пришлось ехать в ГЕРМАНИЮ. Провести бы припеваючи отпуск в Швейцарии, или во Французских Альпах, или в Рагузе. В любом месте, где не рождаются тягостные размышления… где угодно, кроме этой проклятой страны. Больше всего Френсис угнетало ощущение безнадежности, появляющееся у беспристрастного наблюдателя при виде, с какой безотчетной слепотой народ воспринял этот обман. Ричарду казалось, что он находится среди пассажиров поезда, машинисты которого, пренебрегая тормозами, наращивают скорость, хотя путь впереди становится все круче и извилистее. Вряд ли такой поезд прибудет по расписанию, скорее, путешествие завершится чудовищной катастрофой. Странное впечатление производили пассажиры, их не тревожил угрожающий скрежет металла, они спокойно внимали радостным возгласам кондуктора; страшным казалось их безразличие к судьбам людей, осмелившихся протестовать, хотя они сами недавно восхваляли ум тех, кого сейчас безжалостно вышвыривали на полном ходу. И самым страшным было то обстоятельство, что все эти пассажиры — кроме детей, которые, ликуя, стояли возле окон и радостными воплями выражали свой восторг — уже один раз испытали подобное крушение. Неудивительно, что Френсис была подавлена. Она всегда называла мужчин думающими животными.

Поначалу ненависть и насилие вызывали сопротивление: не в других странах (такие попытки объявлялись недопустимым вмешательством сил, препятствующих возрождению Германии), но у народа самой Германии. Однако безопаснее замкнуться в своем привычном мирке, чем лезть на баррикады, когда наступит последняя решительная минута и сила должна противостоять насилию. Еще легче не слышать доносящихся из концентрационных лагерей воплей, ожесточенным сердцем не воспринимать отчаяние изгнанников, успокаивать совесть мыслями о славе Отечества. Но вот приходит момент, и людям предстоит умирать на развалинах разрушенных городов, чтобы покончить с бедой, которую можно было предотвратить еще семь лет тому назад.

— Интересно, где же конец… — проговорила Френсис.

— В пламени преисподней, — с горечью ответил Ричард и тем покончил с размышлениями о проблемах германской души.

В воскресенье, девятого июля, они приехали в Миттенвальд. Будь Ричард один, он рискнул бы направиться сразу в Инсбрук, но с Френсис дело осложнялось. В то же время без нее он был бы менее осмотрителен, и не миновать бы тогда катастрофы. Несколько дней в Миттенвальде помогут оправиться после пережитых в Нюрнберге трудностей… да и Френсис необходимо побывать в горах. Это важно, если вспомнить про Инсбрук и про все предстоящие им испытания.

Сначала Ричард брал ее на короткие прогулки миль на десять, не более.

— Ноги у тебя ослабели, да и ступни следует укрепить, — говорил он.

На следующий день она отмахала пятнадцать миль. А еще через день совершили восхождение. В четверг Френсис без всяких затруднений поднялась на пик Карвендел. Именно в этот день Ричард почувствовал некоторое облегчение. Минуло ощущение беспрестанного преследования, да и Френсис выглядела так, словно у нее открылось второе дыхание.

В восемь часов они начали восхождение, возле вершины решили отдохнуть, подкрепиться бутербродами, приготовленными утром в гостинице. Они уселись на тропе, свесили ноги с уступа, круто обрывавшегося вниз. Ричард разглядывал, как Френсис достала толстые куски хлеба и выковыривала маленькие зернышки тмина из ломтиков сыра, напоминавшего мыло. Она бросала их время от времени на скалу, с кромки которой свешивались вниз ее загорелые обнаженные ноги. В толстых шерстяных носках и тапочках они напоминали Ричарду ноги школьницы, столь же привлекательно стройные и мускулистые. Легкий ветерок ерошил ей волосы, кудрявившиеся вокруг запотевшего лба, трепетал в складках просторной шелковой кофточки. Она завязала вокруг шеи рукава джемпера. Наконец-то она закончила извлекать тмин, положила бутерброды один на другой и с аппетитом вонзила в них зубы. Ричард улыбнулся. Трогательная сосредоточенность появилась у нее на лице при взгляде на бегущий далеко внизу Изар.