От чужих берегов - Андрей Круз

Я забрался внутрь и восхищенно присвистнул – это был настоящий "мобильный дом" для путешествий, но путешествий по плохим местам – в стенках кузова были бойницы, на крыше – люки, на стенках – откидные койки.

– Я бы на твоем месте попытался поменять самолет на такую вот машину, – сказал Маркус. – Было бы намного безопасней.

– А через океан?

– Через океан на "Карго-Мастере" я бы не полетел, – сказал он решительно. – Даже через Исландию. Ветры меняются, а там бывают и очень сильные. Я знаю, я сам служил в ВВС и летал. Тебе нужен или большой самолет, или тот, который просто летает далеко. Хотя бы "Пайпер-Мираж". Но он несет мало груза, если загрузите до предела, до от его дальности ничего не останется.

– Ну и какие у нас варианты? – спросил я, действительно заинтересовавшись.

Умного человека никогда не грех послушать, одна польза.

– Не думаю, что тебе бы удалось добыть большой самолет и заправить его, – сказал Маркус. – Я бы попытался добраться на лодке. Большой лодке.

– Дело в том, что я ни черта не понимаю в лодках, – сказал я в ответ. – То есть вообще ничего, а летать кое-как я умею.

– Я тоже ни черта не понимаю в лодках, меня на них только катали, – сказал Маркус. – Но все же рискнул бы. А на "сессне" рисковать бы не стал. А вдруг тебя просто нигде не заправят?

Давил он на больную мозоль. Нельзя сказать, что эта мысль мне в голову не приходила – она пришла в нее давным-давно и никак не желала оттуда убираться. Но я все же не видел других возможностей. У нас только Дрика чуть-чуть понимает что-то в лодках, а в Южной Атлантике сезон штормов. Думаю. Что с нашими мореходными талантами первый же шторм для нас будет и последним. Идти Северной Атлантикой – туда надо еще и добраться для начала. И как я понял из слов Маркуса, сделать это не так уж и просто. Пока мы ехали по местам с редким населением. Аризона, Нью-Мексико, Техас, сейчас вот в Канзасе очутились – везде одно и то же. А вот по мере приближения к Восточному побережью плотность растет. Становится больше людей, а значит больше зомби. Больше машин – и больше пробок. Меньше оружия – и опять проблемы увеличиваются. Ну и "черный пояс" тоже не сахар, преобладание негритянского населения всегда сулит большие проблемы. Говорить об этом в Америке считалось неприличным, но подразумевал это почти каждый, кроме разве что самых отмороженных либералов, давно потерявших всякую связь с действительностью.

– Знаешь, – продолжал развивать свою идею Маркус, – я бы постарался добыть не "Авгаса" и самолет, а дизельного топлива. Хотя бы сливая его по дороге в бочки. А бочки бы вез на грузовике. Его можно добыть где угодно, не только у нас, я бы даже место показал. И с этим топливом приехал туда, где стоят большие лодки. И выбрал бы самую новую и лучшую.

– Идея хорошая, – согласился я с ним, – но вот проблема – ты сам сказал, что там пробки на много миль. И что я буду там делать со своим грузовиком?

– А зачем тебе туда? – удивился он. – Езжай обратно, там будет проще.

– Там сейчас ураганы.

Он только пожал плечами. Дрика, весь разговор помалкивала, вообще в него не вмешиваясь, но явно на ус мотала то, что говорит наш спутник. Он ведь, можно сказать, на ее мельницу воду лил. А вообще, если честно, если бы был у нас вариант с посадкой на какую-нибудь трансатлантическую яхту, я бы согласился. И даже предпочел ее самолету. Но проблема заправки такого большого судна начисто отбивала охоту экспериментировать. Туда-то точно нужно много тонн солярки, а это уже тот объем, что так просто не добудешь. Если, конечно, не найти лодку заправленную, но как ее искать? Опять же есть идеи и на этот счет, но для их осуществления надо достичь Восточного побережья. И желательно с грузом.

Мы шли по аэродрому в сторону дома, в котором Маркус поил нас с Дрикой кофе. У линии самолетов нас остановили, какой-то парень в красной кепке, захлопнув дверь одного из "Баронов", подбежал к Маркусу, протянул ему ключ.

– Загрузили и заправили, сэр, – сказал он. – Ключ отдать вам?

– Давай мне, – кивнул Маркус. – Уилл будет только завтра с утра, я ему отдам. Все в порядке? Перегруза нет?

– Нет, сэр, – решительно ответил парень. – Двое летят спокойно.

Маркус кивнул и убрал ключ в карман. Затем сказал:

– Видишь, летать приходится в разные места, завтра повезут припасы и патроны для команд поисковиков у Канзас-Сити.

– Поисковиков?

– Лихие ребята, с Божьей помощью забираются в самое сердце города и вывозят много нужного. Но тратят массу патронов, даже винтовки приходится отдавать в ремонт.

– Понятно.

На проповедь мы пошли примерно через час. Шли не мы одни, а почти все, кто работал на аэродроме, оставив лишь караул у периметра. Ну и мы пошли в компании Маркуса и его семьи. Из автомастерской прибежала его дочь, Рэйчел, такая же рыжая, как и все семейство, девочка, вооруженная пистолетом в кобуре, висящей на ремне через плечо.

Люди шли на проповедь как на праздник, радостно возбужденные, словно что-то предвкушающие. Идти оказалось совсем недалеко, почти сразу за стоянкой терминала возвышалось современное здание из темного кирпича, на котором красовалась заметная издалека надпись: "Церковь Святого Креста". Если присмотреться. То перед словом "Церковь" можно было заметить следы от отбитых букв, складывающихся в слово "Лютеранская", но похоже, что межконфессиональная рознь здесь не приветствовалась, слово беспощадно отбили.

Люди не только шли, но и подъезжали со всех сторон. Разные люди, молодые и пожилые, многие с детьми, почти все с оружием. Много было и военных в полевой форме. Территория церкви была ограждена мощным проволочным заграждением, причем огорожена очень щедро, просторно, да еще и соединяясь прямым коридором с территорией аэродрома. Чувствуется, что свой дом собраний местные старались обезопасить от всех случайностей, да еще и с большим старанием.

В зал заходили с оружием. Это было понятно, не те времена, чтобы с ним расставаться. На нас с Дрикой слегка косились, но смотрели все же дружелюбно. Зал был огромен, здесь на скамейках, наверное, мог рассесться целый город, белые стены держали сводчатый потолок где-то очень высоко. Сам зал напоминал скорее концертный, нежели церковный. Сцена, на ней какая-то конструкция современной формы, на которой горели свечи, небольшая кафедра, и огромный крест на задней стене, размещенный на фоне большого окна под самым потолком. Видать, с рассветом должен эффектно подсвечиваться.

Горел свет, генераторов на это дело не жалели. Люди рассаживались, здоровались друг с другом, о чем-то шептались. Громко никто не говорил, но все равно стоял такой гул голосов, что вызывал ассоциации с пчелиным ульем. Мы оказались во втором ряду, с прекрасным видом на то, что будет происходить на сцене.

Пока там стояли восемь человек в длинных белых хламидах, явно хор, а толстый подросток в углу сидел за органом.

Неожиданно по залу прошла волна оживления, на сцене появились люди. Двое – мужчина лет пятидесяти, крепкий, чуть с брюшком, обтянутым дорогим серым костюмом, в белой сорочке с синим клубным галстуком, который, как мне показалось, был украшен крошечными золотистыми крестами. Длинное лицо мужчины, увенчанное заботливо расчесанными редкими седоватыми волосами, было красноватым, больше напоминающим лицо любителя выпить, чем духовного вождя, блюдущего аскезу. Двигался он порывисто, то ли заранее возбудив себя, войдя "в боевой транс", то ли просто чем-то закинувшись.

Еще на сцене был мальчик лет двенадцати, чьи отношения с Преподобным никакого сомнения не вызывали – он был почти что его копией, просто пока еще без брюшка, но с таким же длинным лицом, на котором были заметны плотно, в ниточку сжатые губы. Серые глаза мальчика осматривали зал придирчиво и недобро, словно выискивая среди сидящих своих должников.

Преподобный был встречен волной свиста и аплодисментов, покивал во все стороны, потряс сжатыми в замок руками. Затем, выдернув из кронштейна на кафедре микрофон, он заговорил. В отличие от прозаической внешности голос у него бы выдающимся – звучным, поставленным баритоном, и пользоваться им он умел – оратором Преподобный был хоть куда.

Подойдя к краю сцены, он обвел рукой зал, заговорил вроде бы и негромко, и в то же время так, что слова словно сами лезли каждому в уши:

– И вот мы снова с вами вместе, последние верные в Земле Божьего Гнева. Мы снова собрались для молитвы и покаяния, для того, чтобы показать нашу любовь к Иисусу, и вновь ощутить Любовь Его. Ибо Он есть Любовь. Бесконечная любовь, о которой мы забыли. Да, забыли, мы должны это признать.

В этот момент его лицо изобразило глубокую скорбь, а по залу пронеслась волна негромких вздохов и голоса тут и там подтвердили его мысль: "Да! Да преподобный! Забыли!" По взмаху его воздетой вверх руки голоса замолкли, а в тишину врезался его голос, один: