Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала она пыталась сдержаться, но не получилось. И она заревела, не заплакала, а именно заревела, уткнувшись ему в распахнутый ворот пальто, куда-то то ли в шарф, то ли в толстовку. Он сначала пытается спросить, понять, успокоить, а потом лишь прижимает ее к себе и слегка раскачивается, гладя по голове, по вздрагивающим плечам. И шепчет всё то же «люблю», не в силах сказать ничего иного.
Потом она все же успокаивается. Поднимает к нему лицо, нисколько не стесняясь своей зарёванности:
– Вот скажи мне… скажи мне, кто тебе мешал это сказать мне тогда?!
– Никто, – честно отвечает он. – Я сам. Я. Дурак. Тупой. Идиот. Тормоз. Болван.
– Прекрати! Прекрати ругать моего любимого мужчину!
– Любимый мужчина… это я?
– Ну а кто же еще? – сквозь еще непросохшие слезы усмехается Люба.
– Любава… – Ник накрывает своей рукой ее, лежащую у него на груди. – Я… я точно знаю, что недостоин тебя. У меня непростой характер – я тугодум, молчун и зануда. У меня тяжелая и не самая престижная работа, нет и в помине хрустального дворца для тебя – хотя я, конечно, буду стараться. Внешне я далеко не красавец и… В общем, ты могла бы найти себя кого-то и получше. Но уже поздно. Я тебя не отпущу. Никому не отдам и не отпущу, слышишь?!
– Не отпускай. – Она привстаёт на мысочки, утыкается ему губами в ухо и обнимает за шею. – Держи крепче и не отпускай. Пожалуйста, не отпускай…
– Не отпущу. – Он обхватывает ее обеими руками. – Никогда не отпущу.
Они стоят так – вне времени. Только они двое, слушая дыхание, ощущая тепло друг друга. Сейчас им достаточно и этого. А потом…
– Ник, сколько сейчас?.. – Голос ее чуть хрипловат.
Он убирает одну руку из-за ее спины, поворачивает к себе запястье. Усмехается.
– Меньше минуты до Нового года. Что, пора?
– Пора, – кивает она.
И он целует ее в соленые от слёз губы. И они снова, второй год подряд, встречают смену календаря вот так – целуясь. А потом, уже после, в наступившем Новом году они чистят и делят на дольки так и не выпущенную им из рук мандаринку. И кормят друг друга – то смеясь, то снова начиная целоваться сладкими от мандаринового сока губами. А потом Ник вдруг становится серьезным.
– Любава… Скажи мне – почему? Почему ты пришла тогда? Почему поцеловала? Зачем?
– Не знаю. – Ее улыбка гаснет. – Если ты думаешь, что я… что я знаю ответ – ты ошибаешься. Я не планировала. Я ничего к тебе не чувствовала тогда – это правда, и не буду сочинять о мгновенно вспыхнувшей любви. – Она шмыгнула носом. – Просто… я не знаю… ты, наверное, будешь смеяться, но теперь мне кажется – будто в спину меня кто-то толкнул тогда. К тебе. А я не жалею. Даже в эти месяцы… когда я думала, что ты не… – Она еще раз шмыгнула носом. – Ты не любишь меня… я всё равно ни о чём не жалела!
– Солнышко мое… – Он снова прижал ее к себе. – Мне страшно становится… что этого могло не случиться. И жил бы я так до сих пор. И не знал бы, какая ты на самом деле…
– Какая?
– Фантастическая. Я никогда не смогу тебе это объяснить. И я просто нереально счастлив, что ты тогда, год назад… Я люблю тебя!
– И я тебя, – сказала она, наверное, в сотый раз за эти немногие, но такие насыщенные минуты.
– Люба… А у нас когда секс по расписанию? Через полчаса примерно?
Люба хихикнула. Вот за что она отдельно любит этого мужчину – так это за прямоту!
– Ага. Но я предлагаю не ждать так долго.
– Кто-то снова торопится…
– Мы оба. – Она обнимает его за шею и прижимается крепко. – Давай, бери меня на руки и тащи в мою комнату. Дорогу помнишь?
– Помню. Погоди, воспитанный человек только ботинки и пальто скинет. И… Вот, теперь можно.
Ник подхватывает ее под попу, она привычно обнимает его ногами за талию. Если новогодний сценарий хорош, зачем от него отклоняться?
* * *
Руки не могут насытиться ею. Гладкая нежная кожа – пальцы и губы словно узнают ее заново. А Люба нетерпелива, ей мало прикосновений, и он не может ей противиться долго, не сегодня, слишком долго был без нее…
Падает в нее, тонет в ней – томительно-узкой, идеально-горячей. Задыхается ее стоном, лишается головы под ее пальцами на своей шее. Она плавится под ним, растворяется в нём, проникает под кожу и остается там. Наконец-то чувствует себя полной, заполненной, цельной. Потому что – с ним.
Год назад они были очень разговорчивы в постели. Сейчас за них говорят тела, одно на двоих дыхание, и лишь короткое хриплое «люблю» – чьё? Ее? Его? Неважно. Их.
* * *
– Знаешь… Я так часто мечтала об этом… Всё это время, когда мы не… А ты?
– Да. Я тоже.
Люба лежит, прижавшись щекой к его груди. Прямо под ее ухом стучит его сердце – стучит еще быстро, рвано, постепенно замедляя свой ритм после того, что было только что. А потом она приподнимается на локте. Его лицо слабо освещается разноцветными бликами гирлянды на окне.
– Ник, о чём ты сейчас подумал?
– А почему ты спрашиваешь?
– У тебя дыхание изменилось. И сердце… иначе стучать стало.
– Глупости.
– О чём подумал?
– А… неважно.
– Коля!
– Хорошо. – Он вздохнул. – Только ты не сердись, ладно?
– О-о-о… Мое любимое. Началось. Говори.
Он прижал ее к себе.
– Люб, правда. Не сердись. И не обижайся. Но… Знаешь, я ведь был у тебя первым. И единственным. Какое-то время. Теперь… теперь это не так. Я не единственный у тебя.
– Та-а-ак…
– Дослушай меня! Я знаю, что виноват сам! Когда… не ответил тебе на твое признание. Ты… – он еще раз вздохнул, – ты имела право… так поступить. Если считала, что ты мне безразлична. Если я… ну… в общем, я тебя не виню, правда. Просто это очень… больно. Я один виноват, что потерял это! Но легче мне от этого не становится. Люб, ты не виновата, но… ты спросила… Я ответил тебе. Честно. Мне плохо… очень плохо
