Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей

Подъехавшего посетителя почтительно встретил начальник тюрьмы, что было естественно, ведь он теперь он был в подчинении у Керенского. Затем Алекс перешёл к работе, засев в комнате для допросов и стал вызывать к себе по очереди арестованных царских министров.

Первым был доставлен бывший министр юстиции Щегловитов. Разговор с ним оказался малоинтересен. На сотрудничество он не шёл, говорить с выскочкой Керенским не желал, признавая всё же за ним право сильного. Весь разговор с ним уложился буквально в десять минут.

Иван Григорьевич Щегловитов имел вид морально страдающего и раздавленного судьбой человека, но, тем не менее, стойко держался, взяв себя в руки.

— Я думал, что я больше никогда не увижу вас после произнесенной фразы: «Вы тот человек, который может нанести самый опасный удар ножом в спину революции, и мы вас в такой момент не можем оставить на свободе».

Алекс молча смотрел на этого большого, сильного человека, принявшего свой арест со стойкостью настоящего русского человека, знающего правду. Его мужественная аура подавляла, заставляя рождавшиеся в мозгу Керенского слова так и оставаться у него на языке.

«Вот же человек! — невольно восхитился Алекс Щегловитовым. — Сразу чувствуется порода и ум. Вот таких людей мы теряли, взамен приобретая тех, кто хотел развязать гражданскую войну. Впрочем, они же сами в этом и виноваты. Рану нужно прижигать калёным железом, не обращая внимания на боль и запах. Не смогли они задавить революцию, задавили их. На войне, как на войне! Жаль, что они этого не поняли».

Как строить разговор с этим человеком Керенский не знал. Подобного масштаба людей он встречал в совсем другом качестве. А тут хозяином положения был он. Но раз вызвал, то надо объяснять цель этого вызова. Впрочем, многого от бывшего председателя Государственного совета Керенский и не хотел.

Главной его целью был не он, и не бывший министр внутренних дел Хвостов. Эти люди являлись слишком крупными величинами и не могли согласиться работать на него ни по занимаемому прежде положению, ни по своему складу характера. Керенского же интересовал бывший военный министр генерал от инфантерии Беляев Михаил Алексеевич и ещё несколько человек. Но беседу нужно было продолжать.

— А я и не отказываюсь от своих слов, уважаемый Иван Григорьевич. Ваша фигура излишне одиозна. Я признаю, вы политический тяжеловес. Вокруг вас немедленно соберутся остатки монархической партии и поднимут контрреволюционное движение. Это опасно для революции.

Щегловитов лишь грустно усмехнулся.

— Да, для революции вы опасны, для других — нет. Тут же можно по-разному поставить вопрос.

— Да, я знаю, что вы хороший адвокат и можете без конца иезуитствовать. Дело в том, что мне не нужна ваша азиатская велеречивость. Избавьте меня от своих инсинуаций.

— Хорошо, не буду вас утомлять долгими речами и отнимать ваше время, вас ещё ждёт много мыслей на тему, как вы до такого докатились. А мне предстоит ещё много работы. По вам будет работать комиссия на предмет ваших должностных преступлений.

— А что, у меня таковые есть?

— Не знаю, комиссия разберётся. Но, может быть, у вас есть ко мне какие-либо просьбы. Или вы вспомнили что-нибудь, что может облегчить вашу участь?

— Нет! — отмёл все вопросы Щегловитов. — За мной нет, и не было, и не будет преступлений, моя совесть чиста. А вот ваша… И просьб к вам у меня тоже нет.

— Вы не горячитесь, Иван Григорьевич. Безгрешных людей не бывает. У каждого есть свои скелеты в шкафу. Вы подумайте, революция в вас не нуждается, но, может быть, у вас не всё ещё потеряно и вы сможете пригодиться кому-нибудь ещё?

— Вы говорите загадками, господин Керенский.

— Увы, вся наша жизнь является одной сплошной загадкой. А я не вправе говорить всё напрямую. Дальнейшие события могут многое изменить. Но я не провидец, и всё же, я предлагаю вам подумать над моими словами. Быть может, мы сможем оказаться полезными друг другу.

— Всё, что я могу вам пообещать на ваши слова, это то, что я буду размышлять над их смыслом. И я так думаю, что наша беседа, или допрос, на этом завершены?

— В общем-то, да. Это была беседа, если вам больше нечего мне сказать, то вы можете идти обратно в камеру.

— Нечего! — устало ответил ему Щегловитов и вышел вслед за охранником.

Керенский недовольно сморщил нос и несколько минут нервно расхаживал по комнате для допросов, раздосадованный сам на себя. Последнее слово осталось за Щегловитовым, и он предпочёл не обращать внимания на его намёки. Ну, да ладно, сейчас предстояла беседа с бывшим военным министром царского правительства.

Через двадцать минут после ухода Щегловитого в комнату для допросов доставили генерала Беляева. Им оказался среднего роста человек, отнюдь не богатырского телосложения. Военная форма на нём болталась, как на вешалке. У него было выразительное строгое лицо, высокий и широкий лоб мыслителя, пышные усы, пронзительный взгляд голубых глаз и почти лысый череп, за который Беляева называли за глаза «мёртвая голова».

Последний военный министр царского правительства успел уничтожить множество секретных документов военного министерства до того момента, когда в здание Главного штаба пришли торжествующие революционеры. Об этом Керенскому рассказал его друг Гальперн.

— Присаживайтесь, господин генерал, — предложил Керенский генералу, указав на привинченный к полу табурет.

Беляев молча присел и, не глядя на Керенского, снял пенсне и стал его протирать грязным платком, крепко сжимая слегка дрожащими пальцами.

«Волнуется! — хмыкнул про себя Алекс, — а может быть, и боится. Сейчас попробуем его разговорить».

— Ну, что же, теперь давайте с вами побеседуем. Как революционер с реакционером.

Беляев молчал. Этого Алекс Керенский не ожидал.

— Вы понимаете, что я вас сюда вызвал не просто так, на кону стоит ваша жизнь, а вы игнорируете меня.

После этих слов Беляев закончил протирать очки, водрузил их на переносицу и сказал.

— Какое правильное слово вы произнесли. Мне проще вас игнорировать, чем слушать. Вы негодяй, я вас ненавижу, из-за таких, как вы, армия разваливается! — и генерал сделал движение рук, как будто ощущал их на горле Керенского, которого с удовольствием бы задушил.

— Да если бы только армия. Всё государство идёт под откос. Вы предатель. Предатель! Предатель!

Генерал привстал, словно бы действительно захотел броситься и придушить Керенского.

Алекс вскочил и испуганно отшатнулся от Беляева, он не ожидал такого поворота. Его и самого затрясло от пережитых эмоций, и он теперь догадывался, отчего дрожали пальцы у генерала. Засунув руку в потайной карман френча, Алекс выудил оттуда револьвер и выставил его перед собой.

Беляев, уже выпрямившийся в полный рост, увидев револьвер в руках Керенского, лишь усмехнулся.

— Надо же, даже в тюрьме я ещё способен внушать страх. Приятно, что ни говори, но это самообман. А вы лишний раз доказали свою трусливую сущность, господин министр юстиции, — и он брезгливо поморщился.

Керенского передёрнуло от этих слов, но он не собирался отступать.

— Возможно, но я бы не был на вашем месте столь категоричным, господин генерал. Это вредно для здоровья.

— Вы уже изрядно позаботились о моём здоровье, господин министр, спасибо.

— Не за что, я и ещё могу, но боюсь, мне тогда не с кем будет разговаривать. Вы не хотите узнать, зачем вас привели сюда?

— Нет! Мне это неинтересно.

— Ммм, я надеялся на другой ответ, — и Керенский снова уселся за стол, спрятав обратно револьвер. Руки у него ещё подрагивали от остатков резко выброшенного адреналина, а Беляев, наоборот, уже успокоился.

— Зря, мне нужна информация.

— Я в этом и не сомневался.

— Вы уничтожили все секретные документы в Генеральном штабе. Зачем?

— Чтобы они не достались таким, как вы.

— Что же, это логично, но зачем нам эти сведения об армии?

— Вам? Вам незачем. Они нужны вашим кураторам, господин марионетка. Вы же должны отрабатывать полученную помощь, да и деньги нужны всем. А уж вы и вам подобные никогда не отказывались от иностранных инвестиций, собственно, в себя.