Пустыня - Василий Павлович Щепетнёв

Кстати, у Каддафи — такой же. Только шитья золотого побольше, и эполеты полковничьи.

Оружие? Каддафи подарил мне перед публикой собственный пистолет, а потом, уже после награждения, его адъютант добавил три снаряженных магазина. Пистолет — золотой! Ну, не совсем, частично.

Как раз на экране телевизора этот эпизод — Каддафи широким жестом протягивает мне пистолет. Рукояткой вперед.

— И где же этот пистолет? — спросил меня посол.

— В чемодане. Вместе с мундиром, портупеей, кобурой…

— Вы должны сдать его.

— Вернуть Муаммару? — мы с Каддафи теперь запросто, как орденоносец с орденоносцем.

— Нет, в посольство сдать. Нам.

— Почему?

— Ну, вы же не сможете перевести оружие в Союз?

— И?

— А мы переправим… По своим каналам.

— Это хорошо. Только, пожалуйста, расписочку приготовьте.

— Что?

— Бумажку с подписью и печатью. Так, мол, и так, принято у Чижика Михаила Владленовича пистолет «Беретта», золотой, и шестьдесят патронов к нему.

— Вы… У вас, Миша, головокружение от успехов. Но это легко поправить.

— Ну, поправьте, поправьте, — легкомысленно сказал я.

Майков Антон Иванович промолчал. На самом деле он не посол, а посланник, послом его зовут из вежливости. И Майков очень хочет стать Чрезвычайным и Полномочным Послом, и потому вести себя обязан осмотрительно. В шахматах угроза часто весомее, нежели её исполнение. В жизни тоже. Советский человек дорожит репутацией, а репутацию трудно заслужить, но легко потерять. Стоит послу дать советскому человеку нелестную характеристику — и всё, он становился невыездным, и это в самом лучшем случае. А то можно и вообще… Мол, хотел изменить Родине путем невозвращения. Инъекция седативных, и тёпленького посадить в наш родной самолет, а там, в Москве, у трапа встретят.

Но со мной так нельзя. Потому что я не в Москву полечу, а в Париж. По делу. Срочно. Завтрашним рейсом в десять пятнадцать по местному времени. Дело важное: передать во Внешторгбанк СССР миллион долларов — без десяти тысяч.

Мой приз, миллион без вычетов, ожидал меня в «Лионском Кредите» на счете, открытом заочно. Но подозрительные французы требовали личного подтверждения перевода всей суммы в советский банк. Вдруг это я делаю под нажимом? Или вообще не делаю, а сижу за решеткой в темнице сырой? Они мастера нагнетать на ровном месте, чужеземные банкиры. Ладно, слетаю в Париж. Безо всякой охоты, между прочим. Нет, я не прочь посмотреть Париж, но посмотреть основательно, без спешки. С Лисой и Пантерой. Месяц, а понравится — и подольше. А так, по расписанию, будет у меня часть субботы, воскресенье и понедельник. Три дня. И то лишь потому, что выходные дни в банке.

Антон Иванович тем временем старался загладить оплошность. Конечно, оплошность. Вдруг я, напуганный, совершу такое, что будет стоить посланнику карьеры? Например, в самом деле стану невозвращенцем? Невозвращенец с миллионом — это, знаете ли, серьезно. Особенно если созову пресс-конференцию и заявлю, что Антон Иванович Майков стращал меня тюрьмой. Или пожалуюсь Каддафи, что Майков отобрал пистолет, и что сделает непредсказуемый лидер Ливийской Революции? Попросит Москву убрать посланника, а на его место прислать настоящего Посла, Чрезвычайного и Полномочного. Да мало ли каверз поджидают советского дипломата на его важном и ответственном посту? Не хватало, чтобы всякие чижики гадили на голову!

— Мне бы на пистолет этот посмотреть. Покажите, Михаил? — сказал он компанейским тоном. Мужик мужика должен понять — пистолет, да ещё пистолет Каддафи — это же не пустяк! — А я покамест распоряжусь, чтобы расписку приготовили.

Ну да, барин. Сам распиской утруждаться не станет. На то секретарь есть.

Я сходил за пистолетом, нетрудно. Разумеется, мой багаж уже обыскали, и обыскали небрежно. Либо не умеют аккуратно работать, либо не затрудняются. Подумаешь, Чижик! Да пусть знает, что никуда он не улетит без нашего ведома!

Когда вернулся, у посла был новый для меня человек. Секретарь в штатском, но с военной выправкой.

Я положил кобуру с пистолетом на стол.

— Смотрите!

Секретарь в штатском извлек пистолет.

— Новинка! «Беретта», в серию ещё не пошла! — сообщил он.

— Ну, с возможностями полковника…

— Ладно, сейчас настучу приходный ордер, — секретарь вышел. Стучать. То есть печатать на машинке.

— И о чем вы, Михаил Владленович, говорили с Каддафи?

Аудиенция с Каддафи, проходившая в его шатре, длилась три часа. Невероятно долго по любым меркам — ведь я не президент, не генсек, не король.

— О жизни, товарищ посланник, о жизни.

— А подробнее?

— О перспективах ливийско-советского сотрудничества. Муаммар попросил, чтобы я довел до сведения руководства желание Ливии, чтобы присылаемые инструкторы исповедовали ислам.

— И вы, конечно, доведете?

— Конечно, — сказал я.

— Каким образом?

— Леониду Ильичу скажу. И Юрию Владимировичу.

— Вот так прямо и скажете?

— Прямо и скажу.

— Это хорошо, — заметил Антон Иванович. Видно, не поверил. Вот потому он и посланник, а не посол: не верит людям. Своим, советским людям — не верит!

Тут вернулся секретарь с бумажкой.

Я её, бумажку, прочитал, перечитал и протянул посланнику:

— Нужна ваша подпись!

— Ну, Михаил, это уже ни в какие ворота не лезет! Такие бумаги подписывать мне не по чину.

— Как скажете, — я забрал пистолет и пошел к двери.

— Вы куда?

— Оставлю пистолет у Муаммара. Вы правильно сказали, в Союзе мне пистолет ни к чему. Возьму его у полковника, когда вернусь.

— Вернетесь?

— Есть такие планы, — нарочито загадочно сказал я.

— Погодите, погодите, — Майков расписался на бумаге. — Когда ещё вернетесь, а пистолет…

Ясно, что он просто не хочет, чтобы Каддафи услышал о том, как его подарок не пускают в Советский Союз.

Я вернул оружие на стол и пошёл к себе. В гостевую комнату посольства. Отдыхать.

Да, я устал. Как никогда прежде. Но ничего. Вернусь в Сосновку, и у меня будет целых две недели до Билля. Это немало.

В гостевой комнате стоял трельяж, простенький, зеркала уже потускнели, но всё же, всё же. Я, выйдя из душа, осмотрел себя критически и особых изъянов не нашел. Подсушился немного, килограммчик потерял, не больше. Хорошее питание, ежедневные физические упражнения помогли сохраниться. В целом.

В частности же — покажет обследование. Но это уже в Чернозёмске.

Я надел приличествующий орденоносцу костюм и прошел в ленинскую комнату.

В ней, как водится, стену украшал портрет Владимира Ильича, в углу стоял шкаф с собранием ленинских сочинений, Большой Советской Энциклопедией, трудами Леонида Ильича и четырехтомником Ушакова.

Но главное — подшивки газет. «Правда», «Известия», «Комсомолка». Почти свежие, в посольство они попадают с опозданием на день.

Начал я, понятно, с «Правды». На первой полосе Леонид Ильич упоминался шесть раз, и Юрий Владимирович — тоже шесть. Это во вчерашней, позавчерашней и вторничной. Косыгин — один,