Золотые миры.Избранное - Ирина Кнорринг

V. «Молчание мне сказку рассказало…»

Молчание мне сказку рассказало,Мне что-то нашептала тишина.Ведь для меня здесь веяла весна.Я прежде этого не понимала.

Ведь для меня — немая гладь канала.Весёлый воздух, утро, тишина,И на песок приникшая волна.Мне этого казалось слишком мало.

А дома, жарким солнцем разогрета,Весь день не говорила я ни с кем.Сидела в темноте, не зажигая света.

Потом я стала думать о тоске.И вот теперь, как ветер на песке —Весь вечер буду рисовать сонеты.

26/ V, 1924

В Бизерте («Всё не сидится, всё тревожится…»)

Я ехала по пальмовой аллееНа быстром, словно конь, велосипеде.Мне дул в лицо солёный ветер с моряИ солнце жгло меня своим лучом.Там, как всегда, какой-то резвый мальчикУчился ездить на велосипеде,И падал, не умея руль держать.И бегала за ним толпа мальчишек,Придерживая за седло.Когда-то по узорной тени листьевИ я здесь так же начинала ездитьТам, где теперь несусь легко и смело,Одной рукой придерживая руль.…На пляже вырос длинный ряд кабинок.Едва шуршало ласковое море,И раздавались радостные крики,И громкий смех, и звонкие слова.Я повернула влево, где дорогаБыла покрыта пылью и камнями.Дома теснились, как грибы. И детиИграли на пустынной мостовой.И толстая, босая итальянкаНа куст колючек вешала бельё.Я въехала на ровную дорогуИ быстро заскользила по асфальту.С небес безоблачных жгло солнце,И раскаляло камни мостовой.По главным улицам я ехала одна,Лишь в угловых кафе и шумных барах,На ровном тротуаре, под навесом,Сидела публика у маленьких столовС бокалом ледяного пива.А у дверей высокого костёлаШумела пёстрая, воскресная толпа.Мелькали канотье, пестрели бантыИ голубые шапки офицеров,И яркие костюмы хрупких женщин,И белизна открытых рук и плеч.Я быстро ехала на треугольник,Где гордо к нему устремлялись пальмыИ где вокруг извозчики ленивоПод козлами дремали на жаре.Не встретив там того, кого искала,Я снова быстро повернула к морю.Завешены витрины магазинов,На тротуарах не было прохожих,Пыхтя, не ползали автомобили,Навстречу никого не попадалось,И улицы, напуганные зноем,Так были странно глухи и пустынны,Пустынны — как душа моя пустынна.Способная вместить в себя стихии,И жгучесть солнца, и дыханье ветра,И шорох моря, и напевы слов, —Как та душа, которая преступноНе сберегла случайного богатства.

26/ V, 1924

«Всё бежим — и не убегаем…»

Всё бежим — и не убегаем,Будто белка в колесе.Отчего — и сама не знаю —Вдруг мне вспомнилось Туапсе.

Вечер. Берег мокрый и низкий.И в душе бессильная месть.Миноносец из НовороссийскаНам принёс роковую весть.

И ушли мы — но не укрылись,И к концу четвёртой весны —В безнадёжном тупом бессильеСнова ждём могучей волны.

Среди белых шоссе БизертыСлишком тихих дней и не счесть.Вдруг принёс роковую вестьИз Парижа листок газеты…

30/ V, 1924

Баллада о двадцатом годе

I. «Стучали колёса…»

Стучали колёса:«Мы там… мы тут…»Прицепят ли, бросят,Куда везут?

Тяжёлые вещиВ тёмных углах.На холод зловещийСудьба взяла.

Тела вповалкуНа чемоданах.И не было жалко,И не было странно.

Как омут бездонный,Зданье вокзала,Когда по перронуТолпа бежала.

В просторных залахВалялись солдаты…Со стен вокзалаДразнили плакаты.

На сердце стоны:Возьмут. Прицепят.Вагоны, вагоны —Красные цепи.

Глухие зарницыТревожных боёв.Тифозные лицаКрасных гробов.

Свистки паровозов,Грязь на путях.Берут, увозят,Кого хотят.

Куда-то увозятТанки и пушки…Кругом паровозы,Теплушки, теплушки.

Широкие двериВдоль красной стены.Не люди, а звериТам спасены.

Тревожные вестиНа мокрых путях.Безумие местиВ сжатых руках.

Лишь тихие стоны,Лишь взгляд несмелый,Когда за вагономТолпа ревела.

Сжимала сильнееНа шее крестик.О, только б скорее,О, только б вместе!

Вдали канонада.Догонят? Да?Не надо, не надо!О, никогда!

Прощальная ласкаВесёлого детства —Весь ужас Батайска,Безумие бегства.

II. «Как на острове нелюдимом…»

Как на острове нелюдимом,Жили в маленьком Туапсе.Корабли проходили мимо,Тайной гор дразнило шоссе.

Пулемёт стоял на вокзале…Было душно от злой тоски.Хлеб по карточкам выдавалиКукурузной жёлтой муки.

Истомившись в тихой неволе,Ждали — вот разразится гроза.Крест зелёный на красном полеУкрашал пустынный вокзал.

Было жутко и было странноС наступленьем холодной тьмы.Провозили гроб деревянныйМимо окон, где жили мы.

По-весеннему грело солнце,Тёплый день наступал не раз.Приходили два миноносцаИ зачем-то стреляли в нас.

Были тихи тревожные ночи,Чутко слушаешь, а не спишь.Лишь единственный поезд в СочиРезким свистом прорезывал тишь.

И грозила кровавой расплатойВсем, уставшим за тихий день,Дерзко-пьяная речь солдата,В шапке, сдвинутой набекрень.

III. «Тянулись с Дона обозы…»