Некоторые парни… (ЛП) - Пэтти Блаунт

Стою под дождем, Бог знает сколько. Наконец-то подъезжает мама.

– Грэйс, ты до нитки промокла.

– Мам, – мой голос надламывается. – Забери меня домой.

– Что он сделал?

– Он... О, Боже, Йен был жесток. Я купила ему ланч, а он... Он не стал к нему притрагиваться. Побоялся, что подцепит венерическое заболевание. – Жжение… Господи, жжение в горле, в глазах невозможно сдержать. Воздух переполняет легкие, но мамин голос, спокойный и тихий, помогает мне выбраться.

– Грэйс, считай и дыши. Давай, милая. У тебя получится.

– Я думала, Йен другой, – выдавливаю из себя слова между судорожными всхлипами, разрывающими меня на части. – Он мне нравился.

– Я знаю. Дыши. Задерживай дыхание. Медленно выдыхай.

Такое ощущение, будто недели проходят, прежде чем мама сворачивает на нашу потрескавшуюся подъездную дорожку. Выцветшая желтая краска на доме напоминает унылый тон рвоты под дождем. Один из водостоков засорился. Вода льется через край, будто Ниагарский водопад.

– Иди, прими горячий душ. Я приготовлю ланч.

Фу. Еда.

Дрожа, торопливо поднимаюсь наверх. Я похожа на зомби из какого-то дешевого фильма. Размытый макияж течет по щекам, капает на руки черными кляксами. Снимаю одежду, бросаю ее в угол комнаты, открываю кран. Проигрываю в памяти все, что случилось сегодня, пересиливая жжение в глазах. От горячей воды боль в теле тает, но рана в сердце кровоточит сильнее.

Какая же я идиотка. Я поверила ему. Поверила в него. Я даже беспокоилась из-за его приступов тошноты и головной боли. Проклятье, он мне нравится. Очень нравится. Как до этого дошло? Я поклялась, что не позволю парню заморочить мне голову, но спустя неделю, всего неделю, Йен поселился там как гребаный паразит. Под потоком воды восстанавливается чувствительность в теле, а вместе с ней появляется боль в сердце, и я тоскую по онемению. До прошлой недели мне нормально жилось без друзей, нормально жилось со всей этой враждебностью. Как вернуться к этому? Как притворяться, что у меня иммунитет к насмешкам, когда они исходят от Йена?

Опаляющее ощущение распространяется не только на глаза, но и в горло; я с усилием сглатываю. Боже, ненавижу плакать. Ненавижу всей душой, и это меня злит. Злость – это хорошо. Со злостью я справиться могу. Выключаю воду, рьяно сушу волосы полотенцем; мысли вертятся вокруг случившегося. Было бы не так паршиво, не так больно, если бы я не понимала, почему он вел себя настолько жестоко сегодня?

Может, да. Может, нет. Я не знаю. Я знаю только одно: Йен – жалкое подобие мужчины, а тот факт, что я это знаю, и он все равно мне нравится, жутко раздражает. Какого черта, нет, ну какого черта. Что плохого в том, как я выглядела сегодня? Какая Йену разница, даже если бы я сделала боевую раскраску, как у футбольной команды? Это мое лицо. Это мое тело. Я могу одеваться нарядно или неформально, как мне вздумается. Почему парням так сложно принять этот концепт? Вся эта фигня, которую наговорил Джекс, про желание привлекать внимание одеждой: когда на тебя обращают внимание – это нормально. Но обращать внимание и высмеивать, оскорблять, отвергать, стыдить – разные вещи. Быть заметной – не значит давать парням открытое приглашение делать со мной все, что им захочется. Джекс – придурок, поэтому для него такой хамский образ мышления практически ожидаем, но Камрин? Она девушка, и по какой-то причине девушки еще хуже. Я слышала театральный шепот, когда вошла в класс утром.

Надеваю удобные спортивные брюки, фланелевую рубашку, расчесываю волосы. Знаете, теперь я отлично понимаю, почему в школах вводят форму. Может, во всем городе... нет-нет... во всей стране ввести дресс-код? Все носят одно и то же, так что никого не назовешь шлюхой, готом, спортсменом, или хипстером, или ботаником. Никакого давления! Никакой ответственности! Один фасон для всех!

Не знаю. Может, Йена беспокоит та же проблема? Я ему нравлюсь, только он терпеть не может, что другие парни так на меня смотрят? Грр, прям как в этой дурацкой пьесе про Строптивую. Все сводится к собственничеству. Моя жена, моя женщина, моя девушка, я первый ее увидел, моя любовь – моя, моя, моя.

Падаю обратно на кровать, приглушенно вскрикнув. Людям нужно проснуться, открыть глаза и понять. Я не чья-то собственность. Лежу на кровати, смотрю в никуда, закипая от окружающей меня глупости, как вдруг мой взгляд останавливается на полоске ткани. Подхожу к шкафу, провожу рукой по атласному платью, которое прислала мне Кристи в прошлом году. Они с отцом хотели устроить мне пышную вечеринку в честь шестнадцатилетия, но на их условиях. Никаких черных губ, никакой подводки. Лишь метры и метры розового а-ля Пепто-Бисмол.

У платья пышная юбка и рукава. Вечерним платьям уже несколько лет рукава не делают, но Кристи каким-то образом умудрилась найти такое. Что еще хуже – она купила его, даже не спросив меня сначала. Я примерила платье, отказалась показаться в нем перед папой, который тут же назвал меня неблагодарной. Разумеется, вечеринка так и не состоялась.

Если бы они соизволили поинтересоваться, чего хотела я, то я бы указала на голубое платье-футляр с блестками. Я бы сделала замысловатую прическу с цветами или, возможно, украсила ее еще большим количеством блесток. Я бы обнажила немого кожи, может, открыла плечи...

Внезапно родившаяся идея буквально ударяет меня промеж глаз. Она настолько крута и безупречна, что я поверить не могу, почему у меня над головой не загорелась маленькая лампочка. О, Боже, это идеально. Безумно. Дерзко. За такое меня, скорее всего, выгонят из школы.

Я точно это сделаю.

***

В груди болит. Тревога и раздражение начали третий раунд в борьбе за контроль над моим телом.

Раздражение выигрывает... Пока.

Школа пуста. Кроме меня снаружи только несколько охранников. Мама привезла меня сюда перед своей утренней пробежкой, а первые школьные автобусы еще не приехали. Внутри, неподалеку от главного входа, где включены только лампы, освещающие стенды с различными призовыми трофеями по обеим сторонам коридора, я выбираю позицию для того, за что меня, вероятно, отстранят от занятий на время. Или, по меньшей мере, оставят после уроков.

Кто-то оставил стул у дверей кабинета. Сойдет. Расстегиваю рюкзак, достаю сверток розовой ткани, которую я подготовила прошлым вечером. Покрываю себя с ног до головы, прикрепляю булавкой полоску ткани, закрывающую лицо так, чтобы были видны одни глаза. Тащу стул в центр главного коридора, забираюсь на него и жду. Включается освещение. Представление начинается. Несколько минут спустя вижу их. Вереницы школьников выползают из автобусов, идут ко мне со своими раздвоенными языками и ядовитыми взглядами. Мои внутренности переворачиваются. С трудом сглатываю, заставляя обжигающий ком в горле опуститься ниже. Мне казалось, я знаю, что значит испытывать страх, но это? О, Боже, это безумие.