Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии - Константин Банников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С другой стороны, нравственная деградация в армии — понятие условное, так как межличностные отношения в лиминальных и десоциализированных сообществах протекают за пределами применения понятия «нравственность» в общечеловеческом значении этого слова, так как здесь в процессе ресоциализации формируется своя нравственность и своя система ценностей, отличная от общегражданской.
Процессы десоциализации и нравственной деградации мы соотносим с архаизацией общественного сознания в экстремальных группах, что вовсе не означает, что мы считаем архаические общества десоциализированными и безнравственными. Это было бы ошибкой. Архаические культуры нельзя называть примитивными. Они сложны и совершенны, поскольку даже самые «дикие» на наш взгляд их элементы направлены на обеспечение полноценной жизни своих обществ, их расширенное количественное и качественное воспроизводство.
Под архаизацией сознания в данном случае мы полагаем возврат социо- и культурообразующих механизмов к первичному уровню знаковых систем, на котором происходит знаковое переоформление не только элементов системы жизнеобеспечегния, но самого тела и физиологии.
Знаковое применение физиологии и физиологических актов в области социально-статусных отношений характерен и для животных. Это заставляет сделать вывод о глубине трансформации культуры в экстремальных группах, которая соответствует нулевой фазе социогенеза.
За традиционными и любым архаическим обществами стоят тысячелетия их историко-культурного развития в плане совершенствования их традиций от «нулевой фазы социогенеза» до их актуального и оптимального уровня. (Если, конечно, ограничиваться простой зволюционистской схемой.)
От окончательного распада сознание спасают его внутренние механизмы самосохранения, под которыми можно понимать фундаментальные принципы познавательной активности и, в первую очередь, — принцип информационной асимметрии, реализующийся в феноменологии символа. Асимметрия предполагает неравенство предмета и его значения, чем обусловлена феноменология таких категорий, как смысл и системность, а также и феноменология самой информации, которая заключается в асимметричном состоянии реальностей и самой познавательной деятельности.
На данной архетипической основе в армии начинается регенерация культурных норм, которая, тем не менее, не может принять совершенный вид потому, что армейские традиции остаются культурным субстратом: составляя среду ресоциализации десоциализированных неофитов, они не являются средой первичной социализации личностей.
Все это говорит о том, что в сознании человека заложены механизмы самосохранения культуры, которые проявляются в архетипах бессознательного, как системный принцип организации познавательной активности. В формировании неуставного права представлена не столько реставрация традиционных правовых систем, сколько кристаллизация новых, однако на основе базовых принципов информационной активности, обеспечивающих саму возможность системообразования.
Среди этих принципов выделю два, которые представляются фундаментальными:
1. Принцип системного порядка. Обуславливает возможность восприятия мира как объема информации.
2. Принцип информационной ассиметрии. Обуславливает концентрацию информационных объемов в поле символа, то есть преобразует информацию о вещи в бесконечной многомерности ее смысловых значений.
Первичная социальная стабилизация осуществляется в алгоритмах элементарной психической стабилизации, которые остаются неизменными.{152} Видимо, в силу своего семиотического постоянства, а также коммуникативного и системообразующего потенциала, элементарные психические процессы сохраняют резерв возможностей для регенерации культурных связей, даже в ситуации распада культурной традиции. И мы видим результаты этого процесса, протекающего параллельно с процессами ресоциализации. Мы видим рождение новых правил, новых традиций, новых обычаев, нового фольклора, изобразительных канонов. И мы видим, как в этих новых формах мировосприятия проявляются черты, хорошо знакомые этнографу по предмету его работы с архаическими и традиционными культурами, — те, которые в обществах цивилизационной культуры представлены в рудиментарных формах и требуют реконструкции.
Доминантные отношения в армии представляют собой лишь один аспект ее глубокого антропологического кризиса, предельно обостряя проблему прав человека, как права на культуру.
Действующие сегодня официальные системы правового контроля в армии подчинены задаче сокрытия реальной картины преступлений против личности. (Вспомним хотя бы институт «служебных расследований».) Поэтому невозможно получить точную статистику убийств и самоубийств в армии на почве статусных отношений, то есть по причинам, связанным с трансформацией сознания в процессе десоциализации личности. Проблема даже не в статистике. Уже из опыта наших собственных наблюдений и материалов независимых экспертов и очевидцев можно сказать, что именно эти причины лежат в основе подавляющего большинства преступлений против личности в армии. Это обстоятельство выводит проблему антропологических метаморфоз в российской армии на уровень проблем глобальной безопасности, поскольку столь глубокие процессы трансформации и архаизации сознания людей уже стали исторической закономерностью, и это в воинских формированиях, вооруженных самым современным оружием.
Post Scriptum:
Гуманитарный кризис армии — это синдром. Это антропологический синдром армии, в которой все ее солдаты хотят на дембель. Аббревиатура ДМБ, покрывающая скалы, заборы, коровники, вагоны, дома на пространстве 1/6 земли — от Чукотки до Балтики, — истинно метафизический знак. Это знак освобождения. Времени от пространства, вещи от смысла, стран от границ, специалиста от специальности, человека от общества. А еще — это знак растерянности большой армии в эпоху виртуализации военно-политических технологий и глобализации информационных потоков, армии, сыгравшей первую роль на сцене прошлого века…и уставшей.
Комментарии
1
Банников, 1999; Bannikov, 2000.
2
Curtis, 1975; Barker, 1993; Violence Culture, 1996; Hatty, 2000; Антропология насилия, 2001.
3
Гольц, 2002: 8.
4
Бродский, 1999: 20–21.
5
Довлатов, 1998.
6
1994: 4–5.
7
1999.
8
Клейн, 1990.
9
Cloward, 1960; Yochelson, Samenow, 1984.
10
Briedis, 1975.
11
Sholnich, 1969.
12
Blau, 1960; Sociology of Deviant Behavior, 1967; Sotherland, Cressey, 1966; Dominance Relations, 1991.
13
Gennep, 1960; Turner, 1957, 1968, 1977.
14
Goffman, 1967, 1971.
15
Арутюнов, 1989.
16
Попов, 1996: 12–13.
17
Кабо, 1990: 111.
18
Бочаров, 1996: 154.
19
Бедановский, Марзеева, 1999.
20
Бедановский, Марзеева, 1999.
21
Turner, 1957, 1977.
22
Полевые материалы автора, далее — ПМА, Новосибирск, 1990 г.
23
Turner, 1977.
24
Померанц, 1995: 469.
25
Фуко, 1999: 242.
26
Тэрнер, 1983: 169.
27
Фромм, 1994: 165.
28
Левинсон, 1999.
29
Turner, 1957.
30
Schultz, Lavenda, 1994: 140.
31
Лекомцева, 1979: 22.
32
Bandura, 1973: 29.
33
Тендрякова, 1992: 35.
34
Лурье, 1994.
35
Ван Геннеп, 1998.
36
Тэрнер, 1983: 169.
37
Bataille, 1965. Цит. по: Жирар, 2000: 266.
38
Кондратьева, 2000.
39
Банников, 2000.
40
Яковлев, 1999.
41
Яковлев, 1999.
42
Асмолов, 1996: 422.
43
Асмолов, 1996: 422.
44
