Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

— Вот так гладенький малыш! — В голосе Питера звучало почти удивление; пальцы его продолжали ласкать плечи ребенка.

Другому мальчонке было лет пять. На нем были длинные бумажные чулки, но подвязки порвались, и чулки свисали на ботинки, как кандалы. Веревочные подтяжки поддерживали заплатанные штаны, а у рубашки без единой пуговицы был только один рукав. Волосы его, наверно, никогда не причесывали. Они торчали дыбом, как шерсть у испуганной собаки.

Тед, распрягавший лошадей, обошел вокруг головных и, увидя сына, остановился, окинул его критическим взглядом и крикнул:

— Ну-ка, подтяни носки! Подтяни носки! Питер подумает, что ты у меня птица какой-то новой породы!

Мальчуган наклонился и подтянул чулки, а Тед не спускал с него глаз.

— Теперь отведи Алана в дом, а мы кончим распрягать. Скажи маме, мы сейчас придем.

Женщина, повернувшаяся от очага, когда я вошел, посмотрела на меня с таким выражением, как будто она вот-вот завиляет хвостом. Лицо у нее было полное, располагающее к себе; она подошла ко мне торопливо, вытирая мягкие, влажные руки о черный запачканный мукой передник.

— Ах ты, бедный мальчик! — воскликнула она. — Ты калека из Тураллы, да? Ты, наверно, хочешь посидеть?

Она обвела глазами комнату, прижав пальцы к полным губам, чуть нахмурившись, как бы в нерешительности.

— Вот на этот стул. Садись сюда. Я сейчас подложу — подушку под твою бедную спинку!

Желая помочь мне сесть, она подхватила меня под локоть и подняла мою руку так высоко, что я с трудом удержал костыль под мышкой.

Я споткнулся, она с тревожным восклицанием схватила обеими руками мою руку и взглянула в сторону стула, как бы измеряя расстояние между мною и этим спасительным прибежищем.

Я с трудом добрался до стула, опираясь всей тяжестью на второй костыль, движение которого она не затрудняла, — другую мою руку она продолжала держать высоко в воздухе. Я опустился на стул смущенный, чувствуя себя крайне неловко и всей душой желая очутиться снова на воздухе среди мужчин, которые не обращали внимания на мои костыли.

Миссис Уилсон отодвинулась немного и взирала на меня с удовлетворением, — так женщина смотрит на курицу, которую она только что ощипала.

— Ну вот, — весело сказала она, — теперь тебе лучше?

Я пробормотал «да», ощущая облегчение от того, что освободился из тисков ее руки, и посмотрел на дверь, через которую вскоре должны были войти Питер и Тед.

Миссис Уилсон начала расспрашивать меня о моей «страшной болезни». Ей не терпелось знать, болит ли у меня нога, ноет ли спина и натирает ли меня мать жиром ящерицы.

— Он так все пропитывает, что даже проходит сквозь стекло бутылки, внушительно сообщила она.

Она решила, что во мне слишком много кислоты и что мне следовало бы всегда носить в кармане картофелину — это хорошее средство.

— Картофелина, засыхая, вытягивает из человека кислоту, — объяснила она.

Она заговорила о том, что я могу расхвораться здесь в зарослях, но что мне нечего беспокоиться, — ведь у Теда есть двуколка. Потом она взяла кастрюлю с вареной бараниной, стоявшую на двух железных перекладинах над огнем, поднесла к носу и пожаловалась на то, как трудно в зарослях сохранить мясо свежим.

Она мне начала нравиться, когда забыла о том, что я хожу на костылях, и заговорила о собственных болезнях. Разговаривая, она все время хлопотала на кухне: выложила дымящуюся баранину на большое блюдо на столе, достала горячий картофель из другой кастрюли и принялась мять его. Затем, с трудом выпрямившись, словно это причинило ей боль, она сообщила мне с таинственным видом, как бы делясь со мной секретом, что не доживет до старости.

Я заинтересовался и спросил — почему; на это она ответила, что все ее органы переместились.

— У меня уже никогда больше не будет детей, — сказала она и добавила после минутного молчания: — И слава богу!

Она вздохнула и отсутствующим взглядом посмотрела на мальчугана со спущенными чулками, который внимательно прислушивался к нашему разговору.

— Сбегай принеси штаны и рубашку Джорджи, — неожиданно обратилась она к нему. — Они уже высохли. Я не хочу, чтобы он умер от простуды.

Мальчик — его звали Фрэнк — в одну минуту принес одежду, висевшую где-то на ветке за домом, и миссис Уилсон одела Джорджи, который серьезно поглядывал на меня все время, пока длилась эта процедура.

Наконец мать одернула на малыше рубашку и отпустила его, строго-настрого наказав:

— Смотри, скажи мне, когда тебе захочется куда-нибудь. Я тебе задам, если не будешь проситься!

Джорджи продолжал смотреть на меня.

Когда Тед с Питером вошли в дом, Тед шлепнул миссис Уилсон по спине с такой силой, что меня охватило беспокойство за ее здоровье.

— Как поживаешь, старуха? — весело крикнул он и, разглядывая готовящийся ужин, сказал Питеру: — Это отличный кусок баранины. Я купил четыре овцы у Картера по полкроны за штуку. Хорошие, откормленные, попробуешь — сам увидишь.

Глава 28

Когда со стола все было убрано и керосиновая лампа, висевшая на цепочке, прикрепленной к потолку, зажжена, Питер внес ящик с пивом и уселся вместе с Тедом подсчитать на бумаге, сколько придется с каждого гостя за «выпивку».

— Разопьем бутылочку, пока подойдут остальные, — предложил Тед, когда, к удовлетворению Питера, сумма была установлена.

Миссис Уилсон укладывала мальчуганов спать в другой комнате, откуда доносился плач младенца. Потом все стихло, и она вышла к нам, застегивая блузку. За это время пришли двое лесорубов и сели на скамью к столу. По тому, как они поздоровались с миссис Уилсон, видно было, что она пользуется их расположением.

— Эх, и попотели же мы сегодня в лесу, миссис, — сказал один из них, вытянув на столе большие руки, как будто ему было не под силу держать их на весу.

— Как идут дела? — спросил Тед.

— Неплохо. У нас сейчас такие толстые деревья пошли, что мы пилим, их на четыре части. Это всего выгоднее в зарослях.

Мне захотелось узнать, почему это всего выгоднее, но только я решился спросить об этом, как появился Артур Робннс, а за ним — остальные трое лесорубов, и Тед стал разливать пиво в кружки, расставленные на столе.

Каждый гость принес свою кружку, и, хотя они были разной величины, Тед наливал, в них одинаковую порцию.

После нескольких кружек Принц Прескотт начал наигрывать на своей гармонике. Он раскачивался, манерно поводил плечами, по временам откидывал голову и поднимал руки над головой так, что гармоника на секунду как бы взвивалась в танце вверх, прежде чем