Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

Он отрезал мне толстый кусок и положил его между двумя огромными ломтями хлеба:

— Вот тебе на заправку.

Потом наполнил крепким черным чаем две жестяные кружки и протянул одну из них мне:

— Никогда еще не встречал женщины, которая умела бы заварить чай. В чашке всегда видно дно, если заваривала женщина.

Мы сидели у огня, уплетая мясо с хлебом. Откусив кусок хлеба, Питер раза два с шумом прихлебывал чай.

— Ух, — с удовлетворенным видом говорил он и ставил кружку на очаг.

Выпив последнюю чашку, он выплеснул остатки чая в огонь и сказал:

— Ну, а как твоя нога ночью? Ты ее бинтуешь или что другое с ней делаешь?

— Нет, — ответил я с удивлением, — ничего с ней не надо делать. Она просто лежит себе, и все.

— Да ну! — воскликнул Питер. — Это здорово! А побаливает она иногда?

— Нет, — сказал я, — я ее совсем не чувствую.

— Если бы ты был мой сын, я бы свез тебя к Вану в Балларат. Он чудеса делает, этот человек. Он тебя бы вылечил.

Я уже слыхал об этом китайце, лечившем травами. Большинство людей, живших в Туралле и ее окрестностях, считали, что он может помочь, даже если все другие врачи оказались бессильны. Отец всегда фыркал, заслышав его имя, и называл его «торговцем сорняками».

— Да, — продолжал Питер, — этот Ван никогда не спрашивает, что у тебя болит. Он как посмотрит на человека, так сам сразу определит. Я бы ни за что не поверил, ей-богу, но мне Стив Рамзей о нем рассказывал. Помнишь Рамзея парня, у которого живот ничего не варил.

— Да, — ответил я.

— Так вот, Ван его вылечил. Когда у меня желудок разболелся, Стив мне и посоветовал: «Поезжай к Вану, но не говори, что с тобой. Просто посидишь у него, а он подержит твою руку и такие вещи тебе расскажет, что ты прямо зашатаешься от удивления». И, ей-богу, так и случилось. Я отпросился на неделю и поехал к нему. Он посмотрел на меня так, как Стив говорил. Я ему ни слова не сказал: ведь деньги я заплатил, так пусть он сам и доискивается, что со мной. Я сижу, и он сидит, держит мою руку и пристально смотрит на меня. Потом говорит: «Зачем вы носите эту повязку?» Да, так он и сказал. «Я никакой повязки не ношу», — ответил я. «Нет, вы чем-то обвязались». — «На мне красный фланелевый пояс, если вы это имеете в виду…» — говорю я. «Придется вам с ним расстаться, — заявляет он. — С вами был когда-нибудь несчастный случай?» — «Нет», — ответил я. «Подумайте хорошенько», — говорит он. «Э-э, с год назад я вылетел из двуколки и попал под колесо, но меня не ушибло». — «Нет, ушибло, — заявляет он. — В этом вся ваша беда. Ребро у вас вывихнуто». — «Черт возьми! — говорю я — Так вот оно в чем дело». Тут он дает мне пакетик с травами за два фунта, мать их потом сварила для меня — до чего же это было гнусное пойло! Но больше никогда болей у меня не было.

— Но ведь у вас болел желудок, — сказал я. — А я хочу, чтобы мои ноги и спина вылечились.

— Все идет от желудка, — произнес Питер с убеждением. — Тебя раздуло дурным воздухом пли еще чем, как корову на люцерне, и этот воздух не весь из тебя вышел, а теперь надо от него избавиться совсем. Так Ван вылечил одну девушку, приехавшую к нему издалека. Все знают этот случай. Она была такая худая, что даже тени не отбрасывала, хоть и ела как лошадь. Все доктора уже от нее отказались. Тогда она поехала к Вану. А он ей и говорит: «Два дня ничего не ешьте, потом поставьте перед собой тарелку с бифштексом и с жареным луком и вдыхайте его запах». Она так и сделала. И что же ты думаешь? У нее изо рта как начал выходить солитер, и ползет, и ползет… Говорят, он был черт знает какой длины. И лез, пока весь не вывалился на тарелку. Она потом такая толстая стала, в дверь не пролезет. Солитер-то, видно, много лет в ней сидел и все, что она ела, сжирал. Если бы не Ван, она бы давно померла. А доктора ни черта не знают по сравнению с этими китайцами, которые лечат травами.

Я не поверил Питеру, хотя его рассказ напугал меня.

— Отец говорит, что любой может лечить травами по-китайски, — возразил я. — Он сказал, что для этого нужно только быть похожим на китайца.

— Что? — с возмущением воскликнул Питер. — Он это сказал? Да он рехнулся! Спятил, малый! — Потом добавил более мирным тоном: — Вот что я тебе скажу, и заметь, никому другому я не стал бы этого говорить: я знаю одного парня, образованного, понимаешь, он может что угодно прочесть, — так он мне рассказывал, что в Китае, у себя на родине, эти люди учатся много лет. А когда заканчивают ученье, их экзаменуют всякие ученые врачи. Экзаменуют, чтобы увидеть, умеют ли они лечить травами. И знаешь, как это делается? Двенадцать парней, те, что учились, заходят в комнату, где в стене пробито двенадцать круглых отверстий в другую комнату. Потом ученые врачи уходят, ну, куда угодно… на улицу… искать людей с двенадцатью страшными болезнями. Подойдут к человеку и спросят: «У вас что болит?» — «Кишки». «Подходяще, годится». Потом к другому. «У меня печенка вся сгнила». «Хорошо, тоже подойдет». Потом найдут парня, у которого, скажем, спина болела, как у меня. Тоже годится. Словом, подберут двенадцать человек, приведут их в ту другую комнату и попросят каждого просунуть руку в отверстие в стене. Понимаешь? А парии, что держат экзамен, должны посмотреть на двенадцать рук и написать, чем больны все эти двенадцать человек за стеной, и тот, кто ошибется хоть в чем-нибудь на одном больном, проваливается. — Он презрительно усмехнулся. — А твой старик говорит, что любой может лечить травами по-китайски. Но все равно мы с ним ладим. У него есть свои странные причуды, но я не ставлю этого ему в укор.

Он поднялся и выглянул в дверь хижины:

— Пойду стреножу Кэт и выпущу всех лошадей, а потом ляжем спать. Ночь будет темная, хоть глаз выколи. Он посмотрел на звезды:

— Млечный Путь лежит на север и юг. Погода будет ясная. Вот когда он идет на восток и запад, обязательно дождь польет. Ну, я ненадолго…

Питер вышел к лошадям, и мне было слышно, как он покрикивает на них в темноте. Потом