Сломанная вселенная - Андрей Попов

Вот и появились прибрежные скалы. Едва Максим поднялся по лестнице и хотел уже постучать, как изнутри пещеры, словно из чрева, донесся приглушенный голос:

– Максим, я приду сегодня вечером к замку. А сейчас, извини, мне некогда.

Раньше причиной такого гостеприимства могла в действительности показаться чрезмерная занятость и даже собственная назойливость. Сейчас же в этих словах сквозила надменность и пренебрежение. Интеллектуальному центру Мироздания «некогда». Впрочем, он нисколько не обиделся. Чувства, засевшие в его душе, были куда глобальнее каких-то там мелочных обид. Максим покорно ушел и долго бродил вдоль берега реки, разглядывая ее неспокойные волны, вырисовывающие на воде замысловатые письмена. Где-то высоко над головой кружила стая горластых птиц, наполняя Мироздание недостающей симфонией звуков. Только увы, партии в этой симфонии что-то явно фальшивили. Пернатые солисты, соревнуясь друг с другом в красноречии, были так увлечены собственным исполнением и так невнимательны к общей гармонии хора, что небесная мелодия казалось просто нагромождением режущих аккордов, беспорядочных выкриков, писков и низкочастотных воркований — целый океан бессмысленных звуков, льющихся сверху подобно дождю. Максима некоторое время это забавляло. Он следил за поднебесной процессией, привязав ее к себе любопытствующим взором. Куда направлялись птицы, туда же, словно подергиваемые за невидимые ниточки, поворачивались его глаза.

Затем одна из птиц, видимо — их вожак, резко отделилась от стаи и свернула в сторону Смешанного царства. Остальные растянувшимся косяком, напоминающим длинный изогнутый клинок, ринулись следом.

Максим открыл было рот, желая что-то сказать, но так и промолчал, сочтя довольным тот факт, что мысль возникла в его голове. Облечешь ее в форму звука — что от этого изменится?

Добравшись до парома, он подошел к электростанции, зачерпнул ладонью жидкое электричество и что есть силы подбросил его в воздух. В небе все засверкало и засветилось. Но даже от этого великолепного зрелища веселей на душе все равно не стало. Когда уже сидели на пароме и плыли к противоположному берегу, Лодочник что-то излишне разговорился. Наверное, довело одиночество. Его деревянные губы постоянно шевелились, рождая добродушные реплики.

– Всем нам известно, Максим, что ты единственный, кому удалось добыть ответы на эти загадки, которые являлись преткновением для многих наших мудрецов. И все мы с нетерпением ожидаем, когда же будет разрешена тайна третьей загадки… — Тут он замолчал, рассеянно глядя в неопределенность, и потом, словно очнувшись, продолжил свою мысль: — Ведь я знал принцессу Витинию, когда она была еще совсем маленькой. Она частенько гуляла возле реки, любила ухаживать за живущими там зверьками, срывала цветы и строила из них разноцветные домики. У нее было очень доброе сердце. Я также лично был знаком с ее родителями — королем Эдвингом и королевой Розаурой. Никто не видел, куда они делись. Никто не знает, как возник этот замок и каким образом малолетняя Витиния оказалась в его владениях. Говорят, во всем замешан мифический волшебник Тиотан, которого я лично ни разу не видел, более того — не знаю никого, кто бы утверждал, что знаком с ним. Имелись, правда, предположения, рожденные из слухов, что Тиотан, прежде чем покинуть наше царство, стер у всех память о своем пребывании здесь. Из таких же слухов, в общем-то, и произошла вся эта легенда. Так как у нас нет ничего иного, никакой другой версии, то приходится верить ей.

Максима в данный момент меньше всего на свете интересовали загадки, но он с большим удовольствием послушал кое-что из детства Витинии. Воспоминания о ней до сих пор являлись успокоительным бальзамом для духа и тела.

Принцесса была прекрасней всех — усомниться в этом факте было равносильно утверждению, что солнце не самое яркое светило в Мироздании, а Диоген — не самый строгий подвижник аскетизма. Подобно тому как солнце есть абсолют всякой яркости, ось Z — предел высоты и недосягаемости, а вечерний конец света — идеал всего хаотичного и разрушающего, так и принцесса Витиния воплощала собой совершенство всякой красоты. Той самой красоты, которая могла быть творением только безымянного Мастера и недосягаемым чудом для самого могущественного волшебника.

Устав от бремени собственных размышлений, Максим еще какое-то время слонялся по лесам и полянам в пассивном, туповатом созерцании всего происходящего. Сейчас он смотрел на мир как на движущиеся картинки, не обладающие ни духом, ни даже внутренним содержанием. Он изредка срывал цветы и подолгу всматривался в их орнамент — конгломерат красок, причудливых форм и обаятельных запахов. Еще с самого первого дня пребывания в Мироздании его никогда не покидало навязчивое ощущение, что цветы — лишь похожи на цветы, деревья — лишь подобие деревьев, все вокруг пронизано зыбким, едва уловимым туманом неясности и некой аморфности.

Эмпирическое восприятие мира также давало какую-то фальшь. Если очень-очень приглядеться, если очень внимательно прислушаться… Наступал вдруг момент, когда нереальность происходящего становилась почти несомненной. Потом опять — колебания и неуверенность. Всего лишь один момент, какой-то миг, и чувства снова становились неспособными что-то ясно различить. Трудно было понять: стоит ли он на самом деле на земле или делает вид, что стоит? Да и земля ли это? На все три вопроса ответы однозначные: нет, нет и нет. Максим признался себе, что если бы не эти замысловатые линии вечернего неба, если бы не отчаянное вламывание в собственную память, он бы никогда не заметил этой одурманивающей подделки.

Принцесса — вот где глубина и ширина его скорби, и вершина мимолетной радости.

Наконец появился ее замок, сначала украдкой показавшись из-за густых веток, а затем встав во всю высоту и затмив собою добрую четверть обозреваемого неба. Солнце уже минуло ось Z и, отметив половину пути, двинулось навстречу Будущей Бесконечности. А сумрачный вечер темной антизарей должен был уже совсем скоро появиться из Прошлой, сгущая все краски Мироздания своими злыми чарами. Максим присел на одинокий скучающий камень и стал терпеливо ждать…

Ближе к вечеру, как и договаривались, начали потихоньку собираться вместе. Первым пришел Лодочник, как всегда, с собственными аксессуарами — двумя длинными веслами, зажатыми в правой части. Весла довольно комично смотрелись на фоне зеленой травы, но сам Лодочник был серьезен как никогда. Похоже, он слегка запыхался, и его средняя часть то и дело вздымалась от частого дыхания.

Чуть позже прискакал Милеус, в руках у него был небольшой букет цветов с замысловатой мозаикой красок. Первым делом он торжественно сообщил, что пересчитал все деревья вокруг своей поляны. Их оказалось сто сорок шесть, как и в предыдущие дни. Деревья, следуя его логике, не убывали, но и не прибавлялись. Затем он еще что-то долго рассказывал про Суелима, и чем тот занимается, живя в своем зеркале. Но Максим почти ничего не слышал, он равнодушно смотрел на почерневшую корягу, вершину которой пытается уж в третий раз покорить отважный жук-альпинист.