Ii. Камень второй. Горящий обсидиан - Ольга Макарова

…В тот момент, когда Ирин Фатум крикнул в последний раз и крик его захлебнулся кровью, Джармин в пещере невольно сжался, зажмурился изо всех сил, готовясь вновь ощутить присоединение чужой памяти, чужой боли и предсмертного страха, как это уже случалось… но ничего не произошло.

Мальчик открыл глаза. Было тихо. Море, низкие голоса птиц, подвывания гуляющего в пещерных ходах ветра… Ничего, ничего не произошло… Значит… живы оба?..

Время тянулось медленно для ребенка, которому приходилось бороться за каждый вдох и выдох, потому ожидание вскоре стало невыносимым. Джармин заставил себя подняться и стал осторожно выбираться по узкому ходу наружу.

Вначале яркий свет ослепил глаза, привыкшие к полумраку пещеры. Когда же картина прояснилась, мальчик увидел распростертое на песке тело Ирина; Милиан, живой, невредимый, сидел на коленях рядом с побежденным, беспомощно опустив голову и плечи… Ветер шевелил его растрепанные кудри; и тени не было под жестокими деревьями…

Горящий обсидиан покоился в открытых ладонях Милиана, весь в крови, которая испятнала и руки, прежде чем побурела и запеклась на солнце. Камень мерцал…

Когда Джармин подошел ближе, Милиан зажал обсидиан в кулаке, да так, что побелели костяшки пальцев, и, собравшись с духом, поднял глаза… Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это теперь совершенно другой человек. Фанатизм Ирина, рассудительное спокойствие Милиана — они слились воедино, и получилось нечто третье, не похожее ни на то, ни на другое.

— Как ты сумел пережить это, Джармин? — прошептал Милиан. Слова срывались с его губ тихим, рассеянным шелестом. — Чужая память, боль, гнев… — он зажмурился, прижав к виску свободную руку.

— Мне было легче, — ответил Джармин. — Ты с ним сражался, потому тебе так тяжело.

— Да… Я словно убил самого себя… — какую бы боль ни чувствовал сейчас Милиан, совладал он собой прекрасно, и в глазах его вновь горело ровное холодное пламя — чарующее дитя спокойствия и фанатизма. — Мы ошибались… оба. И я, и Ирин… А теперь я многое понял, — сказал Милиан. Непоколебимая уверенность и отчаянная смелость, звучавшие в его словах, даже сквозь туман равнодушия сияли ярко… — Если и есть среди нас избранник, который изменит мир к лучшему, то это ты Джармин. Ты — особенный. Ты несешь память мира-первоисточника. И души остальных не зря стремились именно к тебе…

— Что же нам теперь делать? — растерянно пожал плечами Джармин. Сквозь призрачный ореол избранности Милиан, словно опомнившись, вновь увидел маленького мальчика, исхудавшего, болезненно бледного и беззащитного перед огромным жестоким миром.

— Я буду защищать тебя, — с теплом произнес Ворон. — Отдам свою жизнь, если будет нужно… Возьми его, — он протянул Джармину горящий обсидиан. — Я знаю, в твоих руках он послужит добру. Мне же его лучше не касаться: я фанатик-Ирин… наполовину… — Милиан опустил глаза.

После некоторых колебаний Джармин протянул руку и забрал око войны из дрожащей, запятнанной кровью ладони Милиана… подстроившись под ритм детского сердца, камень замерцал чаще и яростнее…

«Я, Ирин Фатум, прошел Дикую Ничейную Землю, сражаясь и веря. Убитый собственной рукой, я лежу здесь. И нет мне покоя».

«Бред сумасшедшего… — поежился Милиан, вновь прочтя надпись, которую только что вывел золотой краской на надгробном камне Ирина. — Впрочем, я и есть сумасшедший…» Подумав так, он не стал исправлять жутковатых слов и оставил все как есть.

Над морем пылал закат. Впереди была бессонная ночь: Джармин плох и дежурить не сможет…

Ночь действительно выдалась бессонной: уснуть не сумел никто. Сидя на полу на коленях, Милиан чувствовал, как дышит Джармин, доверчиво прислонившийся к его спине. Болезнь мальчишки зашла так далеко, что его трясло, точно в лихорадке, появился жар… Никакого разумного выхода из ситуации Милиан найти не мог: все многообещающие мысли в конце концов сводились к тому, что он не Марнс, чтобы пойти и разделаться с дрекаваком, а Джармин так слаб, что и меча уже не поднимет… порочный круг…

Каждый вдох, каждый выдох Джармина Милиан чувствовал спиной. Через некоторое время ему уже начало казаться, что и в его легких творится то же самое… это становилось невыносимо… Но прогнать страдающего мальчишку Милиан не посмел.

Чтобы немного отвлечься, он подтянул к себе, ухватив за лямку, рюкзак и принялся разбирать вещи, за ненадобностью давно опустившиеся на дно, словно надеясь, что они подскажут что-нибудь…

Одна за другой, вещи подсказывали только то, что все это время Ворон тащил на себе изрядный лишний вес. Неожиданно рука наткнулась на что-то незнакомое или, быть может, забытое… Милиан извлек его на свет, свет звездно-лунный, проникавший сквозь отверстия в потолке… Казалось в руке его разместился сверток непроглядной ночной тьмы, настолько тяжелый бархатистый материал вещи поглощал любое свечение. Милиан не сразу вспомнил, что это, такими далекими теперь казались те времена… это был плащ Лайнувера. Бездонно-черный, бесшумный — такой никогда не выдаст хозяина шелестом при ходьбе — и мягкий настолько, что в сверток можно глубоко погрузить пальцы…

Милиан на миг прижался к нему щекой и закрыл глаза. Но тут вновь тяжело закашлялся Джармин, заставив невольно вздрогнуть своего товарища…

Что-то сложилось в голове Милиана, как давняя мозаика, в которой всего лишь не хватало нескольких кусочков. Оставалось удивляться: как он не подумал об этом раньше?.. Нет, это просто замечательный плащ!..

— Джар… — шепотом обратился к мальчику Милиан. — Скажи, этот дрекавак хорошо видит в темноте?

— Не знаю, — отозвался Джармин, — говорят, зрение у него плохое…

— У меня есть черный плащ. Как думаешь, смогу я обмануть его в темноте?

— Мил… не надо… — жалобно протянул Джармин. — Он все равно тебя почувствует… ты амбасиат, ты даже с порошком для него светишься… А чутье у него лучше, чем у баргеста…

Вспомнив баргестов, Милиан задумался. Некоторое время он размышлял, поглаживая тяжелый сверток с черным плащом.

— Чутье я тоже обману, — сказал он наконец. — Просто съем побольше порошка… нет, лучше весь…

— Нельзя… — покачал головой Джармин. — Вианор предупреждал…

— Не бери в голову, — мягко, но решительно отклонил его слабый протест Милиан. — Я для того и нужен, чтобы тебя защищать; меня жалеть не стоит. Ты лучше на себя посмотри: что с тобой будет через пару таких дней? Ты об этом подумал?..

Джармин тяжело вздохнул. Вряд ли он думал о будущем на целых два мучительных дня вперед.