Клуб речников - Ай Рин

– Умил, имей совесть! Мало того, что ты свою долю слопал, так теперь и на мою заришься?!

– Это не я! – виновато произнес медведь.

– А кто?

– Он! – тихо прорычал косолапый и указал на собственный живот.

– Ладно, – усмехнулся парень, – половину своей каши я тебе отдам, только не заглядывай мне в рот, пожалуйста!

– Не могу, – виновато пробурчал Умил, – а вдруг ты больше съешь?

Глеб расхохотался и отодвинул от себя тарелку.

– На, ешь, паразит! – сквозь смех сказал он.

Брат Вереи не стал себя долго упрашивать и тут же стащил тарелку на пол. Там он ее старательно вылизал, затем уселся на попу и, почесав лапой затылок, задумчиво произнес:

– Только ты это… Глеб… моим родным не рассказывай, что меня кашей угостил, а то они меня заругают.

– Так это я тебя угостил? – удивленно спросил журналист. – А мне показалось, что это ты ее у меня изо рта вырвал!

– А я думал, ты мне как брат! – обиженно пробурчал мишка. – Вот и верь после этого людям!..

Он поставил тарелку на стол и засеменил вон из избы.

– Эй, Умил! – воскликнул Глеб. – Ты не обижайся, я же пошутил!

Он догнал косолапого и потрепал его за уши. Медведь радостно зарычал и подмял парня под себя.

– Стой, Умил, стой! – кряхтя, произнес журналист. – Ты победил, только отпусти!

Мишка выпустил Глеба и пробасил:

– Ладно, я спать пошел, да и тебе отдохнуть надо. Доброй ночи!

– Спокойной ночи, – улыбнулся парень.

Все больше и больше ему нравился этот забавный медведь. У Глеба никогда не было младшего брата, но сейчас он был бы не против завести себе такого «родственника».

Журналист вернулся к столу, убрал с него остатки пищи, помыл тарелку водой из кадушки, загасил лучины и улегся на свою лавку. Позвоночник заныл, требуя мягкого матраса, руки, ноги и шея поддержали его, отозвавшись нудной болью.

«А что это я здесь мучаюсь? – подумал парень. – У Вереи – вон – мягкая постель с подушками! Ночевать она сегодня не будет, так пойду, высплюсь как человек!» Глеб поднялся с лавки, подошел на цыпочках к окну и выглянул наружу. На крыльце, как обычно, храпел Умил.

– Мне бы такие нервы, – усмехаясь, пробормотал журналист.

Затем очень тихо он прошел в комнату дочери Яра. Сквозь окошко светила настолько яркая луна, что и без света все было прекрасно видно. Глеб забрался в пуховую постель и развалился на подушках и мягкой перине.

– Боже, какое блаженство! – прошептал он. – Кровать прям как у королевны.

Измученное тело словно налилось свинцом, и уже через минуту Глеб заснул.

Во сне он целовался с секретаршей из редакции Александра – Зиночкой. Девушка была такая мягкая и теплая, что журналисту казалось, что все происходит наяву.

– Ну что вы, Глеб, – говорила секретарша, – нас с вами могут застукать!

– Так пойдем ко мне в подсобку! – отвечал парень, пытаясь увлечь красотку за собой.

Но она только смеялась и уворачивалась от него. Наконец журналист крепко схватил ее в свои объятия, но девушка тряхнула головой, и прядь ее длинных волос попала ему в рот…

От омерзения Глеб проснулся, но то, что он увидел, еще больше его потрясло: рядом с ним, крепко обнимая его, спал медведь Умил. Во сне он храпел и сладко причмокивал. Клок его шерсти прилип у парня на губах.

– О, ё-моё! – прошептал журналист и попытался выбраться из медвежьих объятий.

Но дальше случилось самое худшее. В комнату неожиданно вошла Верея с лучиной в руках. Увидев столь интригующую картину, она почему-то жутко взвизгнула и выбежала из комнаты. Через пару секунд она ворвалась обратно с чашкой в руках и со всего маху плеснула из нее водой на Глеба и Умила. Косолапый вскочил как ошпаренный и бросился вон из комнаты через окно. Парень тоже подпрыгнул и скатился с постели на пол. Там он начал фыркать и отплевываться, стараясь очиститься от медвежьей шерсти.

– Что это такое? – закричала, подбегая к нему, дочь Яра. – Я из дома, а вы, значит, мою постель решили изгадить?

– Почему же сразу «изгадить»? – примирительным тоном спросил Глеб. – Просто у меня спина разболелась от твердой скамейки, потому я и забрался на твою перину. А уж как здесь Умил оказался – мне самому непонятно.

– Умил! – закричала девушка. – Иди сюда, паршивец!

– Да я тут, под окном, – раздался голос мишки. – Только в избу не войду – драться будешь!

Дочь Яра подбежала к окошку, выглянула из него и резко схватила косолапого за ухо.

– Ну-ка, заходи! – жестко сказала она. – За свои поступки отвечать нужно!

И чуть ли не силой заволокла несчастного медведя за ухо домой.

– А теперь отвечай, что ты в моей постели делал? – обратилась она к брат ц у.

– Да я случайно в ней оказался, – почесывая пострадавшее ухо, пробасил Умил. – Ночью проснулся от голода да зашел в избу, чтобы съестного найти. Гляжу, а Глеба-то на лавке нет! Заглянул к тебе и увидел, что он так хорошо спит, да еще и разговаривает с кем-то во сне. Ну, я и позавидовал. Краюшкой хлеба закусил и в постель забрался. Но ты не подумай, Верея, мне твоя постель совсем не понравилась! Мягкая она больно… Проваливаешься в нее… Никакого упора, никакой надежности не ощущаешь!

– А зачем ко мне привалился? – едва сдерживая смех, спросил журналист. – Я по твоей милости твоей же шерсти наелся!

– Так именно по этой причине. Опора мне понадобилась!

Тут парень не выдержал и начал истерично хохотать, следом за ним рассмеялась и Верея. Умил, воспользовавшись всеобщим замешательством, незаметно шмыгнул из избы. Дочь Яра плюхнулась на кровать и начала вытирать слезы, выступившие от смеха.

– Ох и достал меня твой братец за последние дни, – едва переводя дыхание, произнес Глеб. – Как ты его выходки терпишь?

– Люблю его, окаянного, а он пользуется…

– Хороший он у тебя, добрый, хотя и глупый.

– Это правда! Совсем не повзрослел, как от нас ушел. Я и переживаю… его всякий обидеть может! Умил доверчивый слишком.

Дочь Яра немного успокоилась и поинтересовалась:

– Ну как спина-то твоя, прошла?

– После падения с кровати снова заболела, но это – ерунда, отпустит!

– Тогда собирайся, утро уже.

– Как так?! Я вроде и не спал совсем!

– Когда сладко спишь, всегда так.

Журналист тяжело вздохнул и поднялся с пола. Часть его рубахи была замочена водой.

– Ой, – сказала, заметив это, девушка, – снимай рубаху, я ее у печи подержу, сразу высохнет!

– Спасибо, не надо. Тут совсем чуть-чуть, пока до города дойду – сама просохнет!

И Глеб вышел из комнаты. Он присел на лавку, а когда Верея стала собирать ему в дорогу обед, сказал:

– Только прошу тебя, не клади мне больше рыбы, уже смотреть на нее не могу!

– Как же так? – забеспокоилась дочь Яра. – Я ничего больше не приготовила.

– Хлеб с солью да лук – вполне достаточно! – заметил парень.

Девушка кивнула и сложила продукты в узелок. Затем она поставила рядом тыкву и сказала:

– Ты прости, если что не так, я понимаю, как тебе тяжело здесь. Но потерпи еще немного, отец с Братьями все сделают, чтобы тебе помочь.

– Спасибо, Верея, – искренне поблагодарил журналист, – если бы не ты и Умил – совсем бы мне плохо пришлось. А теперь извини, пора идти! Мы сегодня невод доделывать будем.

– Счастливого пути!

Дочь Яра протянула Глебу узелок и тыкву, а когда он все взял, подошла и неожиданно чмокнула его в щеку. После этого рассмеялась и выбежала из избы. Парень застыл от неожиданности. Внезапно в окно заглянул Умил и пробасил, что проводит его до границы леса. Журналист кивнул и отправился в город…

По дороге косолапый, как обычно, что-то болтал, но Глеб его не слушал. Странный необъяснимый поцелуй Вереи жег его щеку. Парень несколько раз касался своего лица рукой, словно пытаясь нащупать там след от нежных губ девушки. Глупая несуразная улыбка журналиста привлекла внимание медведя.

– Что это, Глеб, с тобой? – с подозрением спросил он.

– Ничего, – пожал плечами парень, – а что?

– У нас в городе один блаженный есть – Воята, так ты сейчас на него похож! И оранжевый свет от тебя исходит, как от солнышка…

Замечание косолапого тут же вернуло журналиста на землю. Он затряс головой, стараясь больше ни о чем не думать.

– Это тебе спросонья так показалось, – произнес Глеб. – С чего бы это мне солнышком быть?

– Вот и я так подумал, – пробасил Умил, – хотя свет от тебя все-таки идет…

– Сейчас до конца леса дойдем, и все закончится, – заверил его парень. – У меня так иногда бывает, особенно после бессонной ночи.

– Кто бы говорил, – хмыкнул мишка, – так сладко храпел, что аж стены дрожали. Да еще и причмокивал и болтал что-то, точно не помню что… То ли звал кого. «Зиночка», кажись.

– Замолчи, Умил, и больше никому об этом не рассказывай, понял?

– Почему?

– Да потому, бестолковая ты башка, что во сне всякое привидеться может!

Так, препираясь с названым братом Вереи, Глеб и сам не заметил, как они вышли из лесу.

– Все, я дальше сам пойду, домой возвращайся, – сказал журналист косолапому.