Тони и Сьюзен - Остин Райт

— Слушай, ты дебил, блядь.

— Нет у тебя прав. Ты потерял свои права, когда убил Лору и Хелен.

— У меня столько же прав, сколько у тебя.

— Нет у тебя прав. Я год этого ждал.

— Да ну?

Тони Гастингс понимал, что это удовольствие от пистолета в руке и данного им права оскорблять — вероломная и опасная сила, так как каждое новое оскорбление должно будет подкрепиться его готовностью этот пистолет применить. Он гордился тем, что пошел на этот риск, гордился смелостью, которую обретал с каждой минутой.

Он сказал:

— Знаешь что, никому не сойдет с рук то, что ты мне сделал.

— Не сойдет?

— Ты на меня напал — это была ошибка, которой ты не забудешь.

— Я тебя боюсь.

— Ты погубил мою жизнь, тебе стоит бояться.

— Ну надо же, знал бы я, что гублю твою жизнь…

— Я намерен заставить тебя мучиться. Чтоб помнил: причина твоих мучений в том, что ты сделал.

Тони подумал: я говорю как Бобби Андес. Рэй, похоже, не впечатлился.

— И как ты собираешься это сделать?

Он задумался над этим, изъян в его силе, ответа он не знал. Власть была только на сейчас, пока они тут вдвоем и у него пистолет. Он посоображал, как подкрепить угрозу, продлить удовольствие.

— Я сдам тебя обратно Андесу.

— Не выйдет, — сказал Рэй. — Там уже решили, что у вас ничего по делу нет.

Как сделать так, чтобы было зловеще и пугающе.

— У Андеса на тебя свои планы.

— Андес сам теперь в заднице.

Это, возможно, правда. Правда и то, что этот оргазм власти основывается на предпосылке, которой у него не было, а именно что он собирается убить Рэя Маркуса. Но была и восторженная мысль, что теперь он свободен это сделать, хотя и не знал, откуда эта мысль взялась. Такое чувство, что это его право, оно ему дано. Или даже долг, который оковал это право в золото, — можно наконец дать себе волю. Он обратил взгляд назад, доискиваясь, откуда взялась эта свобода, которая делает убийство Рэя Маркуса не душегубством, а правом или долгом?

Он вспомнил, как Бобби Андес сказал: «Убейте его в порядке самообороны». Он сомневался, что это — то.

Он подумал: Тони Гастингс, профессор математики. Не для таких моментов мысль.

Он подумал: готов ли Тони Гастингс, профессор математики, на сдобренную сочувствием, но скандальную славу и возможный арест за совершенное в состоянии аффекта преступление, к которому всякий отнесется с пониманием?

Рэй, рассматривая его, спросил:

— Так что же ты меня просто не убьешь, слушай?

— Убью, если придется. Думаешь, нет?

— Да ладно, слушай, ничего ты не понимаешь. Убивать здорово. Тебе надо когда-нибудь попробовать.

— Здорово? Да, для тебя.

— Ага, здорово.

— Тебе было здорово убивать мою жену и дочь?

— Ну да. Да, это здорово было.

Здорово? Тони услышал это слово. Он заставил себя изобразить потрясение:

— Ты сидишь тут и говоришь, что здорово было убивать мою жену и дочь?

— Это приходит, — сказал Рэй. — Этому надо научиться, как охотиться. Дальше само пойдет. Надо убить кого-нибудь — тогда поймешь, каково это.

Перед Тони словно сиял ослепительный свет. Рэй продолжал говорить:

— Мои дружки, Лу с Турком, — они не догоняли. Они напугались до усрачки, когда твои умерли. До усрачки. Они думали, их обвинят в убийстве. До кого-то медленнее доходит, чем до других.

— Ты не заслуживаешь жизни, — сказал Тони.

— Ты попробуй, Тони. Убей кого-нибудь, точно тебе говорю, еще захочется. Ты такой же, как все.

— Ты поэтому это сделал? — спросил Тони. — Потому что здорово было?

— Ну. Поэтому.

В этот миг Тони почувствовал приступ вроде бы отвращения, а на самом деле — радости. Свет был ослепительный, и он озарил различие между ним и Рэем, такое простое. Рэй неправ, Тони не такой, какими в Рэевом представлении являются все люди, он принадлежит к другому виду, о котором дикарь Рэй не имеет ни малейшего понятия. Не в том дело, что Тони нечувствителен к радостям убийства или глух к ним, а в том, что он слишком много знает, у него слишком богатое воображение, чтобы получать такого рода удовольствие. Он не недорос до того, чтобы оценить эти радости, а перерос их как естественный этап развития. Идею, что убивать — здорово, вытравил и искоренил в нем цивилизующий процесс, которого Рэй не разумел, и Тони яростно и мстительно презирал это неразумение. От этого у него возникло светоносное незамутненное чувство — там, где прежде были мрак и неясность. Он почувствовал себя уверенно. Он почувствовал, что прав, понял, что может доверять своим инстинктам и ощущениям. Он почувствовал, что к нему пришли новые силы, и в этом вдохновенном настроении принял решение.

Он сказал:

— Ладно, Рэй, поговорили. Пора идти.

— Я тебе сказал, никуда я не пойду.

Они посидели с минуту. Тони снова взвел курок.

— Так что же ты тогда просто не встанешь и не уйдешь?

— А ты пустишь?

— Я думал, это не важно — пущу я или нет.

— Все зависит от того, можешь ты выстрелить из этого пистолета или нет.

— Я могу выстрелить.

Рэй взглянул на него, и Тони понял, что тот утратил уверенность, увидел перемену в Тони.

— Может, мне тогда лучше не уходить.

— В таком случае, может, тебе лучше пойти сесть в машину.

— Не пойду.

— Будешь ждать, пока за тобой придут?

— Спасибо, что напомнил. Наверно, я все-таки уйду.

— Я тебя не пущу.

— Тогда я лучше останусь.

— Давай, уходи, попробуй.

— Пожалуй, не пойду.

— Почему бы не попытаться?

— Думаю, может, безопаснее будет тут посидеть.

— Не думаю, что это так уж безопасно.

— Не думаешь. Может, ты прав.

Рэй встал.

— А может, и пойду. — Он шагнул вперед, глядя на руку Тони с пистолетом, остановился, шагнул назад.

— Лучше не надо.

— Вот и я так думаю.

— Не знаешь, что делать, да?

— Я знаю, что делаю.

— Тогда я в тебя не выстрелил. Стрелял Бобби Андес. Почему ж ты думаешь, что я выстрелю сейчас?

— Так, рисковать не хочется.

— Думаешь, я изменился, да? Думаешь, теперь я в тебя выстрелю?

— Это опасное оружие. Рядом с таким опасным оружием поосторожнее надо.

— Самое для тебя безопасное — пойти со мною в машину.

— Не вижу в этом надобности.

— Ты меня боишься. Ты правда всерьез испуган.

— Не переоценивай себя, слушай.

— Так что же ты тогда не уходишь?

— Наверно, я и уйду.

— Что тебя держит?

Он посмотрел Тони в лицо. Он начал ухмыляться наглой понимающей ухмылкой, которую Тони так хорошо знал.

— Да пожалуй, ничего, — сказал он и снова шагнул вперед.

Его путь к двери свободен. Тони почувствовал, как его легкие стынут, он оцепенел, и вся его смелость пропала — крах и унижение на всю оставшуюся жизнь. Пистолет тем временем выстрелил. Он услышал вопль: «Ай! Сукин сын!» — после выстрела, который подбросил пистолет в его руке прямо ему в лоб, стул опрокинулся, и он завалился на спину. Рэй обрушился на него, как целый мир, держа что-то в руке, и времени хватило только опять взвести курок, а потом взорвалось солнце.

8

Солнце взрывается, и книга тоже. Сьюзен Морроу делает последнюю паузу, чтобы оценить. Чтение почти закончено, осталась одна глава. Дороти и Генри наверху — они вернулись с катка, когда Тони оставлял отпечатки своих пальцев на дверной защелке. Она слышала, как они топают на крыльце, громко прощаются сквозь снег, потом отдуваются и хихикают в прихожей. Теперь они разговаривают наверху — Рози с ними, — наверное, все о том же.

И снова Сьюзен находит в памяти веранду — ту, что была в Мэне. Тропинка и каменные ступеньки у лодочного сарая, тихая заводь, зеркальный полуденный блеск во всю ширь до самых деревьев. Они умирают, как ее мать с отцом. Как Бобби Андес. Как ее ревность. Как Эдвардово писательство. Как эта книга.

Эдвард скоро прибудет, и Арнольд тоже. Сьюзен без всяких на то причин думает об этом с ужасом.

Трейлер был открыт лесу со всех сторон, стен не стало, крыша держалась на столбах, как навес. Он лежал под столиком для пикника, а Рэй убежал куда-то по берегу, вниз по реке, и его искали другие, так как знали, что Тони не может. Люди, которые суетились вокруг, исчезли, на его груди лежала скамейка, скинуть ее он не мог, он подумал: если отдохнет, то будет в порядке.

Небо над деревьями было сводом темноты, слабеющей до растворения в свете, мутновато-зеленой. Над ним был другой свод, которого он не видел, мир внутри мира. Это была изнанка век величиной с мир, но у него не хватало сил поднять их. Это сон, сказал он.