Броня. «Этот поезд в огне…» - Юрий Корчевский

— А сколько? В роту, к своим хочу.

— Нет в армии слова «хочу», куда пошлют, туда и пойдешь служить. Тем боле что от твоего прежнего взвода никого не осталось.

— Что, всех?! — Сергей был шокирован.

Старлей пожал плечами:

— Пчела так сказал.

— Мне бы переодеться в нашу форму, а то во вражеской стремно – я же у своих.

— Смотря кого ты считаешь своими. Сейчас обедать принесут.

Старлей ушел, а Сергей стал размышлять над его словами. Что имел в виду старлей? Намекал, что он предатель? Сергея вначале в холодный пот бросило от такого подозрения, но потом он успокоился. Никаких грехов он за собой не знал, а если и найдутся мнимые прегрешения, дальше штрафбата не пошлют. Ничего, и там люди выживают. Вот у них в разведроте сколько штрафников было? И все воевали достойно.

Лечь на нары было невозможно, на день их поднимали и приковывали к стене, и потому Сергей посидел на стуле, приколоченном к полу. Еще удивился – зачем? Уже после ему объяснили – чтобы арестованный этим стулом следователя не ударил, раньше такое бывало.

Солдат принес обед – суп, макароны по-флотски, хлеб и чай. Давненько Сергей супчика не ел. У партизан не до разносолов было, иногда проблемой было вообще хоть что-нибудь поесть.

Сергей пробовал заговорить с бойцом, и даже не о себе, а о положении на фронте, но солдат, имея на этот случай инструкции, в разговоры не вступал.

Три дня Сергей просидел в своей камере. Ни Лебедев, ни кто другой к нему не приходили. Тяжко было сидеть в одиночке, не зная своей судьбы, и Сергей уже проклинал тот час, когда он согласился остаться в отряде – служил бы себе в разведроте. Опасно, конечно, вон, весь взвод полег, но там он чувствовал себя относительно свободным человеком, уважаемым товарищами. А здесь он непонятно кто. Арестованный? Но дела нет, и обвинение ему не предъявили. Но он и не свободен, в комнате, как камере заперт.

На четвертый пришел Лебедев. Он был весел, наверное, хорошо отдохнул.

— Как самочувствие, сержант?

— Каким ему быть, если без вины в тюрьме сижу?

— Разве это тюрьма? Хотя в тюрьму или лагерь попасть можешь, есть такая перспектива.

— С какого перепугу? Нет на мне никакой вины!

— НКВД сведения получило, что ты был начальником сельской полиции.

— Начальником полиции был Савченко, а я Заремба. Товарищ старший лейтенант, отправьте меня назад, к себе в роту.

— В разведку тебе пока нельзя.

— Тогда просто в пехоту. Сил уже нет в четырех стенах взаперти сидеть.

— Думаю, сидеть тебе недолго осталось.

Лебедев попрощался и ушел.

Его «недолго» растянулось на неделю, которую Сергей промаялся в неизвестности.

Старлей пришел озабоченным.

— Заремба, ты же на бронепоезде служил?

— Так точно, машинистом «черного» паровоза был.

— Черного? Это как? Разве еще бывают белые? Ладно, ближе к делу. Мы отправляем тебя в строевую часть.

— Спасибо, — вырвалось у Сергея.

Старлей удивился: человека на передовую отправляют, а он благодарит.

— Однако решено тебя за линию фронта не посылать, так что ты идешь не в разведку. Будешь служить машинистом.

— На бронепоезде? — спросил Сергей.

— Почти. На Сталинградском направлении, в шестьсот восьмидесятой железнодорожной батарее. Давай красноармейскую книжку.

Сергей отдал документы.

— Жди.

— Переодеться бы мне.

— Само собой, всему свое время. — Старлей ушел.

Вернулся он вечером и протянул Сергею красноармейскую книжку.

— Нигде нет упоминания, что ты служил в разведке. И тебе советую язык за зубами держать. Служил ты на бронепоезде, потом госпиталь, как и было на самом деле, потом резервный полк. Тебя переоденут, получишь сухой паек на три дня. Вот предписание и проездные документы.

Старший лейтенант нажал кнопку под столешницей, и сразу явился уже знакомый Сергею боец.

— Переодень его и отведи на склад за сухпаем. На все про все – полчаса. Потом выведешь во двор, к машине.

— Так точно!

— Ну, Заремба, желаю тебе удачной службы!

На прощание старлей пожал Сергею руку.

Его переодели в поношенную, но чистую красноармейскую форму – даже немецкие сапоги сменили на наши кирзачи. Вручили пустой вещмешок. Затем боец отвел его на склад, где в «сидор» уложили сухой паек: две буханки черного хлеба, три пачки горохового концентрата, две «ржавые» селедки, банку американской консервированной колбасы, несколько кусков сахара рафинада и пачку махорки. Сергей не курил, но махорку взял – ее всегда можно было обменять на продукты или портянки.

А боец поторапливал:

— Машина ждет.

— Я бы и сам до вокзала добрался.

— А пропуск у тебя есть?

Довод оказался весомым. Вечером и в ночное время передвигаться по улицам можно было только при наличии пропуска или в составе воинской колонны.

Сергея довезли до вокзала, и водитель-старшина, предъявив удостоверение, проводил его на территорию вокзала.

— Только ты с вокзала ни ногой!.. Сцапают патрули, доставят в комендатуру – хлебнешь проблем.

Очередь у всех касс и воинских тоже была огромной.

Сергей вышел на перрон, откуда отправлялись поезда. Под посадкой были два пассажирских и один грузовой – теплушки, платформы с большими ящиками.

Сергей направился к теплушкам. Состав шел в Куйбышев – оттуда до Сталинграда не так далеко. Перевозили оборудование эвакуируемого завода.

Сергей напросился в теплушку. Старший проверил документы и пустил его с явной неохотой. Приказ был посторонних не брать, но и солдатику отказать неудобно.

Поезд вскоре отправился. На платформах везли оборудование, в теплушках ехали рабочие завода.

Сергей быстро перезнакомился с рабочими, завязался разговор. К ночи на «буржуйке» приготовили перловую кашу, Сергей отдал на общий стол обе селедки и хлеб. Консервы приберег: от Куйбышева до Сталинграда еще добираться надо, а у него денег нет.

Поезд шел долго, стоял едва ли не на каждом полустанке. Его обгоняли санитарные поезда, а навстречу шли поезда с войсками, техникой. Танки, самоходки, установки, пушки всех калибров – уральские заводы уже развернули во всю мощь производство. Самый тяжелый в военном и экономическом плане год шел к концу.

До Куйбышева состав шел неделю, а дальше Сергей добирался уже сам – где поездом, где машиной-попуткой, а где и пешком. В сам Сталинград на грузовике въехал.

Здесь чувствовалась близость фронта. На улицах полно вооруженных людей: солдат, ополченцев. Над городом летали немецкие самолеты – они бомбили переправу.

Сергей нашел военную комендатуру и предъявил предписание.