Сумасбродка - Кэтрин Коултер

— Нет! — Голос Грея прозвучал словно выстрел в мрачной пустоте спальни.

Грей добрался до дому уже далеко за полдень. Слава Богу, он не попался на глаза Джек.

Хорэс был на месте и ждал хозяина. Взглянув в его застывшее, бледное лицо, он с тревогой сказал:

— Присядьте поскорее, вот сюда, милорд. Надеюсь, вы узнали, что хотел от вас лорд Берли?

Грей рухнул в кресло и сидел, зажав руки между колен и бессмысленно уставившись на запертую дверь спальни.

— Ее милость выехали прокатиться с тетушками, — словно предупреждая его вопрос, заторопился Хорэс. — Тетя Матильда выразила желание взглянуть на могилу королевы Елизаветы в Вестминстерском аббатстве, и они взяли с собой Джорджи…

Хорэс беспомощно замолк. Он не знал, о чем говорить дальше, и теперь терпеливо ждал указаний своего хозяина. Наконец Грей поднял на него глаза.

— Лорд Берли — мой крестный отец.

— Да, я это знаю.

— Тебе также известно, что он опекун ее милости.

— Верно.

— Так вот, сегодня он сообщил мне, что ее милость — моя сестра по отцу.

Хорэс так и застыл на месте с раскрытым ртом. Его взгляд натолкнулся на пушистые теплые полотенца, которые он грел у камина на тот случай, если барону вздумается принять ванну.

— И как это я забыл! — Хорэс смотрел на эти полотенца, как утопающий смотрит на соломинку, надеясь с ее помощью вернуться к жизни. — Вы ведь уже мылись сегодня утром, а я стал их греть…

Тут он, видимо, наконец что-то сообразил и быстро произнес:

— Побудьте здесь, милорд, я сейчас же вернусь…

Когда слуга через несколько минут вошел в комнату, Грей по-прежнему сидел, скорчившись в кресле, бессмысленно глядя в пространство.

— Пожалуйста, выпейте вот это, вам сразу станет легче. — Хорэс протянул хозяину бокал с бренди.

Грей послушно сделал несколько глотков, но на этот раз огненный напиток показался ему ледяным.

Тем временем Хорэс подхватил теплое полотенце и накинул его барону на плечи. Он не пытался заговорить, просто стоял и ждал.

— Это не может быть правдой, Хорэс, не может — и все! — неожиданно выпалил Грей. — Лорд Берли наверняка ошибся.

Барон Клифф выглядел как человек, получивший смертельную рану. В свое время Хорэс собственноручно нанес своему хозяину немало тяжелых ударов в боксерском клубе, но ни один из них не мог сравниться по силе с тем, который Грей получил на этот раз.

Прошло уже немало времени с тех пор, как барону было сообщено страшное известие, а он все не находил в себе сил взглянуть в лицо реальности. Когда ему сказали, что Джек переодевается в вечернее платье, он попросту сбежал из дома — сбежал украдкой, как вор. Он еще смутно помнил, что вроде бы обещал повезти ее на какое-то представление, однако название спектакля начисто вылетело у него из головы.

Добравшись до ресторана, Грей уселся за отдельный столик и заказал обед, но так и не притронулся к еде — от одной мысли о необходимости что-то глотать ему делалось тошно. Он смог лишь выпить бокал отборного французского коньяка, и снова напиток показался ему ледяным. В конце концов, покинув ресторан, барон пошел бродить по улицам, даже не замечая, как кончается день.

Около полуночи он оказался возле реки и, усевшись на берегу, уставился на черные волны, лизавшие борта лодок, освещаемых нависшим над противоположным берегом ярким чистым рожком луны.

Вы только подумайте — его сестра по отцу! Разумеется, это не могло быть правдой.

Барон словно наяву увидел лицо лорда Берли, белевшее на высокой подушке, и услышал его слабый голос:

— Мне бесконечно жаль, Грейсон. Ты зовешь ее Джек. А знаешь, как хотел назвать ее ваш отец?

Грей покачал головой:

— Нет, откуда… — Но, едва произнеся эти слова, он вдруг вспомнил: — Грациэлла!

— Да, потому что это имя было так похоже на твое! Грейс… Но его жена не захотела. Может быть, она что-то подозревала — кто знает. Как бы там ни было, девочку окрестили Уинифред.

На Грея вдруг напал смех. Он хохотал и хохотал, и все никак не мог остановиться. Наконец, с трудом отдышавшись, он произнес:

— О Господи, милорд, вы понимаете, что все это значит? Тот ничтожный мерзавец никогда не был моим отцом, и во мне нет ни капли его чудовищной крови! Ну разве это не милость Божья?

— Ты прав. У человека, воспитавшего тебя, нет права называться даже твоим родственником. Честно говоря, мой мальчик, я знал обо всем с самого начала, но не видел тогда необходимости говорить об этом ни с тобой, ни с кем бы то ни было еще — даже с твоим настоящим отцом, Томасом Леверингом Бэскомбом, бароном Йорком. Я помню, как Томас пришел ко мне вскоре после смерти мужа твоей матери. Он хотел пойти к ней и признаться в том, что до сих пор ее любит и что, если она изъявит желание, он готов сам воспитывать тебя. Он готов был поклясться чем угодно, что не допустит огласки, но как раз в этот момент твою бедную матушку одолел смертельный недуг, и говорить о чем-то уже не имело смысла. Томас не находил себе места от горя. Он чувствовал себя чудовищно виноватым и чудовищно несчастным — ведь ты был его родным сыном и даже не подозревал о том, кто твой отец. Я никогда в жизни не видел человека, настолько убитого горем, — ни до, ни после этой истории. Через несколько месяцев Томас обратился ко мне и умолял, чтобы я стал опекуном Уинифред в случае его смерти. Естественно, я попросил объяснений, и тогда твой отец признался мне, что только сейчас понял, как ненадежна и хрупка человеческая жизнь. Он сказал, что не может рассчитывать на свою жену, так как одному Богу известно, что за тип может втереться к ней в доверие в случае, если она останется вдовой. Тут он рассмеялся и добавил: «Ты только посмотри, кого она выбрала себе первым мужем! Да, Чарлз, посмотри на меня!»

Лорд Берли с трудом перевел дыхание и затем продолжил:

— Когда твой отец, Томас Бэскомб, неожиданно умер всего год спустя после этой сцены, я испытал сильнейший шок. Незадолго перед своей кончиной он говорил мне, что желал бы внушить тебе доверие и стать для тебя человеком, на которого можно опереться в трудную минуту. Он знал о тебе буквально все и даже хвастался передо мной твоими успехами в Итоне. Но он слишком рано ушел из жизни и не успел добиться того, чего хотел. После этого трагического события я стал опекуном Уинифред. Когда ее мать вышла замуж во второй раз, сразу стало ясно, насколько Томас был прав — ведь сэра Генри Уоллеса-Стэнфорда можно считать лишь пародией на нормального человека. Прости меня, Грей, но эта мрачная тайна всегда лежала камнем у меня на душе. Твой настоящий отец, которого ты так и не узнал, умер год спустя после смерти человека, которого ты считал своим родителем.