Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости - Валерий Белоусов

— А вот, тетя Олеся, те… кто к нам с войной пришли… я читал, что они… нечисто вроде с ними… вроде Христа они отвергли да и… обряды какие-то проводят… — с легким, почти незаметным ознобом сказал Фрумкин.

— Ну ведь вроде и умный ты, старший майор, человек, а всяким бабьим глупостям веришь… — с досадой сказала тетя Олеся. — Нет. Человеческое это зло. Черное оно, да… но увы, человеческое. Тем оно и страшно… ох, и страшно… Даже мне…

Когда гости скрылись в надвигающемся тумане, бабушка Олеся зачерпнула пригоршней воды из озера… что-то вновь глухо плеснуло…

Умывшаяся теплой, как парное молоко, водой полешанка Олеся, по виду лет семнадцати, сказала во тьму:

— Вот… а ты говорил… сами пришли, помощи у меня просят! Уважают…

В озере что-то снова тяжело плеснуло…

24 июня 1941 года. 02 часа 10 минут. 01 час 10 минут — по берлинскому времени.

Каменец, Штаб 2-й танковой группы

Немецкая армия по ночам не воюет. Немецкая армия ведет боевые действия, принимает пищу и отдыхает строго в установленные командованием ОКХ часы. В иные кампании, на Западе, даже общенациональные праздники соблюдались: Новый Год, День труда Первое мая, День Ноябрьской революции. Ну а двухнедельный оплачиваемый отпуск — это вообще святое дело…

Даже в боевом походе на «хильф-крейсере» «Атлантис», который вокруг света от англичан бегал, и то командир по графику увольнял «матрозен» на берег. Например, на очень южном острове Кергелен. А то, что на пляже, среди вечных паковых льдов, из лиц противоположного пола солнечные ванны принимают только самки морского леопарда, — это уже их, самок, личная проблема…

Так что сейчас в германской армии время отдыха. Однако окна классической гимназии, построенной еще в благословенном прошлом веке, хоть и завешаны по инструкции черными занавесями, но пропускают сквозь щелки острые лучики света. Новая метла тщательно метет…

— Значит, вы, коллега, утверждаете, что план первого дня кампании, разработанный покойным Гудерианом, предусматривал стремительное продвижение севернее Бреста по двум направлениям: от Пружан на Ружаны и от Кобрина на Барановичи, а южнее Бреста — через Кобрин на Драгочин и далее на Пинск? — вежливо интересуется у своего начштаба новый командующий 4-й танковой группой. — Причем продвижение механизированных соединений должно было происходить возможно быстро, не учитывая темп пехотных, я вас верно понял? Wunderbar! То есть одна колонна наступала бы на северо-северо-запад, вторая на северо-северо-восток, а третья плавно бы сворачивала направо, прямо в сторону Китая…

Начштаба только кивает в ответ. Ну, что тут скажешь…

— Вы знаете, коллега, в мое время, когда юный офицер приходил в наш оперативный отдел Генштаба в Цоссене, ему сразу для начала давали простенькую задачку… — задумчиво продолжает фон Клюге. — Вот тебе карта, вот расчет сил и средств, вот карандаши… Наступай. И если этот офицер рисовал на карте такие вот РАСХОДЯЩИЕСЯ направления, то ему немедленно присваивали почетное звание Der Eichenkopf, в честь национального немецкого дерева. Так сказать, претендент был немедленно увенчан дубовыми листьями. И более ничего серьезнее заточки карандашей в дальнейшем мы ему уже не доверяли… Die stinkende Scheise! В этом штабе вообще кто-нибудь УМЕЕТ правильно затачивать карандаши?!

24 июня 1941 года. 02 часа 12 минут.

Железнодорожная станция Береза-Картусская Белорусской железной дороги

— Товарищ старший лейтенант, товарищ… — старая (сорокапятилетняя, но для Эспадо, в его двадцать, однозначно старушка!) работница станции осторожно потрясла дремлющего Эспадо за плечо. Адольфо с трудом разомкнул слипшиеся веки и взглянул на источник шума. Внимательно разглядев командира, работница охнула. — Ой, Божечки мои, что у тебя, сыночек, с лицом-то?

— Что-что, дура! Сама, что ли, не видишь? Товарищ командир — танкист, прямо с фронта, его в бою опалило… — объяснила коллеге пышнотелая молодка в железнодорожном кителе, со светлыми кудрями а-ля народная артистка Серова. — Товарищ командир, Вы ее не слухайте…

— Ой, милый ты мой, да как же тебя всего закоптило-то… давай я тебя пожалею, маслицем смажу… — жалеючи сказала первая «старушка».

— Иди, иди себе, Петровна, я сама ему все смажу! И сама его пожалею! Да иди уже ты отсюда, кошелка старая! Дай мне толком поговорить с хорошим человеком… — пышнотелая блондинка силком поволокла упирающегося Адольфо куда-то вдаль по затемненному перрону. Наверное, смазывать его и жалеть…

Да только, видно, не судьба ей была пожалеть бойца, потому как на фоне чуть алеющего далекими пожарами неба увидал Эспадо в ближнем тупике возвышающуюся на четырехосной платформе черную, ступенчатую, тяжкую даже на вид глыбу. Резко затормозив, старший лейтенант впился взглядом в мощный корпус, широченные гусеницы, массивную башню…

— Это чего такое… — восхищенно протянул он. — Это чье?!

— Та-а-а, ничье… — махнула рукой жалостливая блондинка. — У нас тут и гарматы на гусеничном ходу стояли, пока их какой-то полковник Лопуховский, чи що, себе не забрал… И в пакгаузах богато усего, кулеметы там, бонбы усякие… Пойдем, хлопчик, я тебе кое-что другое покажу…

— Нет, погодите, погодите, женщина… как это ничье? Так не бывает!

— Та у нас, у младшого брата Червоной Армии, все бывает… — пытаясь загородить предмет интереса красавчика-танкиста своей мощной грудью, сказала блондинка. — Пригнали у ранок состав, а коносаментов или товарно-транспортной накладной на цей груз нема. Вот и стоит, кого-то ждет уж третий день. Знать бы только, кого…

— Я знаю, кого ОН ждет! — Эспадо решительно вырвался из цепких женских рук. — МЕНЯ!!!

24 июня 1941 года. 02 часа 18 минут.

Железнодорожная станция Береза-Картусская Белорусской железной дороги, тупик рампы «сухих» грузов

«Да откуда ОН взялся?!» — воскликнет взыскательный читатель, тот самый, который не верит, что в Военно-Инженерной Академии РККА учились чистокровные урянхаи… между прочим, учились исключительно на «отлично», чтобы народные деньги, потраченные ТНР на их обучение, зря не пропали! И который совершенно напрасно не верит, что Быстроходный Гейнц мог вот так просто потерять голову… причем буквально!

А ОН взялся оттуда же, откуда на станции Береза-Картусская взялись шесть, целых шесть, полный дивизион, новеньких 203-мм гаубиц Б-4, доставленных прямо с грузового двора сталинградского завода «Баррикады» в адрес… А вот адрес И НЕ БЫЛ указан!

То есть груз появился иждивением славного НКПС, который завез ценнейшие орудия куда попало. Стояли они себе на платформах без всякой охраны и попечения службы ВОСО.

Полковник Н. И. Лопуховский, командир 120-го корпусного гаубичного полка, аж до слез расчувствовавшись, все обнимал да гладил могучие стволы… и как артиллерист, я полковника прекрасно понимаю!

Потому как на вооружении указанного полка до этого состояли только английские «Виккерсы». Орудия, конечно, хорошие… только вот произведенные еще задолго до Империалистической войны и поставленные за чистое золото в Россию, лопоухим генералам еще царского ГАУ, под видом новых, коварной «Англичанкой», которая, как известно, «завсегда гадит»…

Разумеется, хозяйственный комполка такой подарок судьбы из рук не выпустил, к удовольствию начальника станции, который как суперкарго перевозчика рад был донельзя поскорее от этого добра избавиться (ответственное хранение — вещь сугубо неприятная, да еще в военное время).

Следует признать, что отличный нарком МИРНОГО времени товарищ Лазарь Каганович (отличать от врага народа — вредителя Михаила Кагановича, даром, что тоже наркома и его родного брата) оказался совершенно неприемлем во время военное…

Анекдот тех времен: «Германия, 1941 год, железнодорожный вокзал. „Господин дежурный, поезд не опоздает? Что вы, что вы, конечно, придет точно по расписанию, ВЕДЬ ВОЙНА!!!“ Советский Союз, 1941 год. Глубокий тыл. „Товарищ дежурный, поезд не опоздает? Да хрен его знает, придет ли вообще, ВЕДЬ ВОЙНА!!“» Впрочем, знатоки относят эту байку еще к 1914 году… «Тенденция, однако!» — как говаривал мой знакомый чукча Николай Коллапхен…

Так вот, хаос в железнодорожных делах начался еще в апреле 1941 года, когда начались массовые перевозки воинских грузов, к июню достиг таких вселенских масштабов, что тов. Сталину пришлось «бросать на НКПС» генерала Хрулева, для расчистки авгиевых конюшен.

Поэтому ничего удивительного, что на Октябрьской железной дороге оказался и единственный в СССР восстановительно-снаряжающий поезд, купленный за огромные деньги в Германии (правда, утешает то, что деньги те были из германского же займа, и тов. Сталин их так потом никому и не отдал). Поезд был уникален тем, что представлял собой смонтированную в вагонах конвейерную линию, в которую с одной стороны поступали стреляные гильзы, а с другой стороны отгружались окончательно снаряженные артиллерийские выстрелы. Завод на колесах! И предназначался этот завод целевым назначением Западному фронту, на станцию Барановичи, но как-то вместо этого случайно попал на дачную платформу Удельная Финляндского направления Кировской железной дороги, где и простоял всю блокаду, потому как на него сначала наложил лапу лично товарищ Жданов, а урожденный артиллерист товарищ Говоров его потом в этом деле яростно поддержал…