Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лермонтов постоял, покачался с каблука на носок и обратно, крякнул, подошел к стойке и спросил у буфетчика:
— А что, любезный, водка у тебя есть?
— Никак нет, ваше высокородие, крепче лафита ничего не велено подавать.
— Ну, налей лафиту, черт с тобой.
Он выпил рюмку, отщипнул виноградинку и пошел пригласить кого-нибудь на танец. Никакого волнения не испытывал. Ощущал себя человеком, после долгих размышлений и сомнений принявшим, наконец, единственно правильное решение.
9Своим секундантом Лермонтов, разумеется, выбрал Монго. А кого же еще? Родственник, самый близкий друг. На него можно положиться и в бою, и в делах амурных. Тот, узнав причину дуэли, поддержал поэта по всем пунктам: а) Щербатова — хорошая партия, станет верной женой и отличной матерью будущим детишкам; б) де Барант — подлец, и его надо если не убить, то примерно постращать, пусть обделается во время дуэли.
Встретились с секундантом Эрнеста — им оказался виконт д’Англес: испанец, но французский подданный, он приехал в Россию с биологической экспедицией (изучение редких растений и насекомых). Виконт заявил, что поскольку его подопечный — обиженная сторона, то ему и следует выбирать оружие; таковым должны быть шпаги. Монго вступил в пререкания, но поручик осадил друга — шпаги так шпаги, это все равно, впрочем, пистолеты тоже надо взять.
— Назначайте время и место, — предложил д’Англес.
— Завтра в полдень, на Парголовской дороге за Черной речкой, — сказал Лермонтов.
У Столыпина вытянулось лицо.
— Ты сошел с ума?
— Что тебя смущает?
— Черная речка — там убили Пушкина.
— Именно поэтому. Отомщу французам.
Но приятель не согласился.
— Роковое место. Я бы не стал рисковать.
— Ерунда, оставим мистику. — Он кивнул виконту. — Вы не против, Рауль?
Тот пожал плечами.
— Мне, признаться, все равно. Я вообще не люблю дуэлей. Но коль скоро сын моего старинного друга де Баранта попросил меня об этой услуге, я не мог ему отказать. Будем ждать вас завтра там, где вы сказали.
— Мы не опоздаем.
Когда испано-француз удалился, друзья заказали шампанского и поехали к девочкам…
Утром следующего дня Михаил растолкал приятеля со словами:
— Поднимайся, давай, нам уже пора.
— Что, куда? — разлепил глаза еще не совсем протрезвевший Монго.
— Как — «куда»? На Черную речку.
— Для чего?
— У меня дуэль нынче.
Выругавшись по матушке, друг вскочил и начал торопливо одеваться. Посмотрел встревоженными глазами.
— Может, не поедем, Маешка? Черт с ним, с Барантом. Тоже мне, велика́ птица — честь ему оказывать!
— Едем, едем. Я давно решил.
— Так перерешай.
— Не подумаю.
Утро выдалось сырое, хмурое, под ногами чавкал раскисающий снег. На Столыпина было жалко смотреть — толком не проснувшийся, плохо выбритый, он нес в одной руке шпаги в ножнах, а в другой — коробку с дуэльными пистолетами-кухенрейтерами. Кучер запряг жеребца, и друзья в коляске покатили на Парголовскую дорогу. Лермонтов был спокоен, только непривычно серьезен, погружен в свои мысли. Монго снова начал:
— Передумай, прошу тебя. Время есть. Повернем оглобли — и поедем выпьем. У меня во рту и в желудке ужас что, самому противно. Ну, зачем жизнь свою ломать из-за этой французской сволочи? Право слово!
Поэт не отвечал.
— Ты слышишь меня, Маешка?
— Слышу, слышу.
— Ну, так повернем?
— Отстань. Я же говорю: ничего плохого не будет. По моим расчетам, мне на небеса еще рано.
Друг не унимался, продолжал ворчать:
— Может быть, тебе еще рано, а ему? Вдруг ты его убьешь? Ведь что получится — русский офицер заколол сына французского посланника! Мы с тобой в Сибири сгнием.
— Успокойся ты. Я Щербатовой обещал, что стрелять стану в воздух. А на шпагах — царапну не сильно. И она обещала, что уговорит де Баранта действовать так же.
— Ну, не знаю, не знаю, Миша, — мрачно бубнил Столыпин. — Все это ни к чему, и гораздо лучше возвратиться теперь домой.
Наконец приехали. Де Барант и д’Англес уже ждали. Сухо поздоровались, осмотрели оружие. Выбрали площадку — более-менее ровную, но покрытую серым снегом. Лермонтов почувствовал, что в сапог проникает талая вода и нога становится мокрой.
Верхнюю одежду скинули, чтобы она не мешала движениям. Секунданты поставили дуэлянтов друг против друга и скомандовали сходиться. Поначалу схватка не удавалась: де Барант осторожничал, нападал без рвения, Лермонтов отбивал удары и не наступал. После нескольких минут этой канители у Столыпина лопнуло терпение. Громко выругавшись, он проговорил:
— Господа, вы деретесь или нет? Я совсем озяб. Не хотите ли помириться?
Неожиданно француз сделал выпад, Михаил не отбил, и клинок оцарапал ему руку чуть ниже локтя. Разозлившись, поэт перешел в атаку, но его шпага попала в рукоятку шпаги де Баранта и переломилась. Секунданты сделали отмашку.
— Может, хватит? — по-французски спросил Монго.
— Я не против, — согласился д’Англес.
— Нет, продолжим, — возразил де Барант.
— Продолжаем, — зло поддержал Лермонтов.
Вынули дуэльные пистолеты. Секунданты осмотрели их и зарядили. Отсчитали положенные шаги и опять поставили соперников друг против друга. Правая нога Лермонтова стала совсем мокрой. Он повернулся боком и слегка прикрылся рукой, чтобы пуля противника не попала в сердце.
— Сходитесь!
Мокрый снег хлюпал под подошвами сапог.
Первым выстрелил де Барант и промахнулся.
Лермонтов криво улыбнулся и выпалил в воздух.
Монго прямо-таки подпрыгнул от удовольствия:
— Все, все, поединок закончен! Не угодно ли господам обменяться рукопожатием?
На лице француза не было ни радости, ни печали, лишь тонкие усики чуть подрагивали от нервного тика. Михаил же не скрывал веселости: схватка состоялась, правила соблюдены, и никто не умер. После сдержанных реверансов обе стороны разъехались.
По дороге домой Столыпин вел себя как ребенок: хохотал, крестился и толкал друга в бок.
— Надо это дело отметить. Ох, сейчас я налакаюсь! Просто до поросячьего визга. Пошалим, Маешка?
— Пошалим, пошалим, но позже. Вначале переоденемся, а то я весь мокрый. А затем мне надобно заехать к Краевскому и узнать насчет книжки. Он вчера отдавал в цензуру, и сегодня, несмотря на воскресный день, обещали уже вернуть.
Монго посмотрел на племянника с нескрываемым изумлением.
— Ну и выдержка у тебя, Мишель! Пережить такой страх Господен, совладать со своими нервами и думать о житейских делах! Восхищаюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});