Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский

— Как, вы тоже здесь?

— Коли вы верите своим глазам, сударь.

— Понимаю: отец восхищается вашей поэзией. Я не столь силен в русском языке и оценить ее по достоинству не могу. Но скажите, правда ли, что в стихотворении на смерть Пушкина вы уничижительно отзываетесь о французской нации?

— Ничего подобного. С чего вы взяли?

— Мне перевели. Вроде бы французы, по-вашему, совершенно не понимают русской культуры и убили русского гения.

— Вам перевели извращенно. Эти слова у меня относятся только к одному человеку — Дантесу. Именно он не знал, на что руку поднимал.

— Если так, то другое дело. Впрочем, согласитесь, Дантеса тоже можно понять. Предположим, вы живете в Париже, служите в русской миссии. И влюбляетесь в жену какого-нибудь француза. Он вас вызывает стреляться. Вы его убиваете. А потом выясняется, что убитый — гений Франции. Но для вас он просто соперник в жизни и на дуэли. Или я не прав?

Михаил усмехнулся.

— Просто вы рассуждаете как француз, а я как русский.

Эрнест продолжил:

— Или, скажем, мадам Щербатова. И вы, и я в нее влюблены. Чтобы разрешить этот спор, мы стреляемся. Я вас убиваю. Должен ли я думать, что вы тоже русский гений и поэтому вне законов чести?

Лермонтов перестал улыбаться и ответил хмуро:

— Я не гений и не выше законов чести. Так что если между нами случится ссора, а потом дуэль, можете стрелять не задумываясь. Как и я в вас. А уж там посмотрим, кто кого убьет.

Не покурив, Михаил коротко кивнул и покинул диванную комнату.

Без Щербатовой ему было скучно. Даже встреча с Вяземским не развеселила. Петр Андреевич, сидя в кресле, чистил серебряным ножичком яблоко. С некоторым самодовольством произнес:

— Ну, вот видите, шер ами, вас пригласили по моей просьбе, как я и обещал.

— К сожалению, Марии Алексеевны здесь нет.

— А, сие уж не в моей власти, голубчик. Да и на что сдалась вам эта хохлушка? Красива, не спорю, образованна и умна — несомненно, но уж очень молода и потому легкомысленна. Этим напоминает Наталью Николаевну Гончарову в юности. Получала удовольствие от любезностей светских хлыщей, плохо понимая, чем опасен свет. Это же клоака! Вот и получилось то, что получилось, обвинили бедняжку в супружеской неверности, высмеяли Пушкина. Гений защищался, как простой смертный. И погиб во цвете лет. Вы повторяете эти глупости. Слава богу, что Щербатова — не ваша жена. А не то назрела бы новая дуэль — ваша и Эрнеста.

— Может, и назреет еще, — зло бросил Лермонтов.

Вяземский едва не выронил яблоко.

— Вы с ума сошли! Не шутите так. Второй подобной смерти мы не переживем.

Михаил взял бокал шампанского, пригубил и задумчиво сказал:

— Переживете. Только бабушку жалко.

Петр Андреевич уставился на него сквозь очки.

— И не думайте даже. Заклинаю вас. Обещайте мне: никаких дуэлей.

Бывший корнет улыбнулся.

— Обещаю, что сегодня дуэли не будет. Все же Новый год и какие-то надежды на будущее. Но на большее время не могу зарекаться.

Вяземский с горечью покачал головой.

— Вы мальчишка! Как не совестно так себя вести при большом таланте? И трагический пример Пушкина ничему вас не учит.

— А кого вообще учат чужие примеры? Каждому нравится набивать шишки самому.

Лермонтов покинул Вяземского и почти сразу наткнулся на Ростопчину. Чокнулись бокалами, поздравили друг друга с наступившим Новым годом. Поэтесса затараторила: она собрала все свои лучшие стихи и на днях отнесет цензору на предмет издания книжки. А когда будет книжка у Лермонтова?

Он сказал рассеянно:

— Обещают в новом году… Вы не знаете, отчего не приехала Мэри?

От такой перемены темы у Додо появилось на лице недоумение.

— Я не знаю. У нее хворал Миша — может быть, поэтому? Неужели вы влюбились в Щербатову? Не успела Милли уехать…

Поэт насупился.

— Не упоминайте. Слишком тяжело. Я стараюсь клин выбить клином.

Ростопчина вздохнула.

— Ах, вы несчастный! И когда вы только угомонитесь?

— При жизни никогда. — Он комически сморщил нос. — А до смерти совсем немного осталось. Думаю, лет семь, не больше.

— Отчего вы так решили?

— У меня свои счеты.

— Вы несносный меланхолик!

Прогулявшись по зале и уже решив уезжать, Лермонтов неожиданно столкнулся с Валуевым — тот стоял около жены, кушавшей мороженое.

— О, Мишель! Как я рад встретиться с тобой. Хоть одно умное лицо среди этой серой массы.

— Ты мне льстишь: у меня сегодня лицо тоже не подарок.

— Неприятности?

— Мелкие. Это неважно. Как твои дела?

— Слава богу, неплохо. Жду очередной поездки с поручениями в Европу.

— Собираешься ехать с Машей?

— Разумеется. Как я без нее?

Поэт поцеловал руку дочери Вяземского. Она сказала:

— Приходите к нам завтра. Многих гостей не ожидаем, будут только свои. — И помолчав, добавила: — Щербатова тоже обещала.

У него вспыхнул огонек в глазах.

— Неужели?

— Да, она кстати спрашивала про вас. Я ответила, что пошлю вам записку, но теперь приглашаю лично.

— Буду обязательно.

Михаил повеселел и решил на радостях выкурить трубку. Сел в диванной комнате, запалил табак и погрузился в клубы ароматного дыма. Как все хорошо обернулось: у Валуевых не будет этого француза, и никто не сможет помешать его общению с молодой княгиней. И неплохо бы прямо там объясниться в любви. А почему бы и нет? Если объявить их женихом и невестой, де Барант отступится несолоно хлебавши. Конечно, главное препятствие будет в бабушках — и ее, и его. К сожалению, он пока без бабушки, по сути, беден. А откуда же получить средства и на свадьбу, и на квартиру, и вообще на семейную жизнь? Нет, увы, видно свадьбе не бывать. Придется ограничиться исключительно флиртом, в лучшем случае — нумерами на углу Невского и Лиговки, у любезного Франца Ивановича. Но поедет ли туда Мэри? Ведь она не Милли, совершенно иной склад характера…

Его размышления прервал Краевский, заглянувший в курительную комнату.

— Ну, конечно, где еще можно найти гения российской словесности, как не тут, в байроновском одиночестве? У меня для тебя хорошая новость: перед самым Рождеством цензор пропустил твою «Тамань». Поздравляю! Будет во второй книжке «Отечественных записок».

Лермонтов просиял.

— Слава богу! Это превосходно. А «Казачья колыбельная»?

— Тоже. И подпишем обе вещицы твоей фамилией, а не псевдонимами или инициалами.

— Делай, как хочешь.

— За такой успех надо выпить. И вообще за все твои успехи в новом году.

— За мои и твои успехи. Я пишу, ты меня печатаешь, мы работаем вместе.