Гипнотизер - Ларс Кеплер

«Прошлое фактически не существует как некое „было“, оно перешло в „есть“»,[20] частенько цитировал я Фолкнера. Этим я хотел сказать, что любое незначительное происшествие следует за человеком в настоящее. Наш выбор определяется конкретным событием, и если это событие нанесло травму, то прошлое почти целиком заполняет собой настоящее.

Обычно я гипнотизировал всю группу, погружая при этом одного-двух пациентов в более глубокий транс. Таким образом мы могли обсуждать происходящее на двух уровнях: уровне гипнотического внушения и уровне сознания.

Занимаясь гипнозом, я кое-что понял. Сначала это было просто ощущение, которое потом переросло в более отчетливое осознание определенной модели. Это открытие, разумеется, следовало доказать. Я сознавал, что, возможно, возлагаю на свой тезис слишком большие надежды. Человек, совершивший насилие, никогда не явится загипнотизированной жертве в своем подлинном обличье. Можно определить ситуацию, пронаблюдать пугающее развитие событий — но преступник не выдаст себя.

Все уже заняли свои места, только Эва Блау, новая пациентка, еще не пришла. Хорошо знакомое волнение прокатилось по группе.

Шарлотте Седершёльд всегда садилась подальше. Она сняла пальто; как всегда, невероятно элегантна — строгий серый кардиган, на изящной шее блестит широкое жемчужное ожерелье. На Шарлотте была синяя плиссированная юбка и плотные темные колготки. Блестящие короткие сапожки. Когда наши взгляды встретились, она застенчиво улыбнулась мне. К тому времени, как я принял Шарлотте в группу, она пятнадцать раз пыталась покончить с собой. В последний раз она выстрелила себе в голову из ружья, с которым ее муж охотился на лосей, посреди гостиной на вилле в Юрсхольме. Ружье соскользнуло, и Шарлотте осталась без одного уха и части щеки. Теперь ничего этого не было видно: Шарлотте сделала несколько недешевых пластических операций и сменила прическу на ровное густое каре, скрывавшее ушной протез и слуховой аппарат.

Когда я видел, как Шарлотте, склонив голову набок, серьезно и уважительно слушает чужие рассказы, то всегда холодел от беспокойства. Красивая немолодая женщина. Привлекательная, несмотря на произошедший с ней ужас. Я не в состоянии был спокойно смотреть на ту пропасть, которая угадывалась в ней.

— Садитесь поудобнее, Шарлотте, — попросил я.

Она кивнула и ответила нежным голосом, аккуратно выговаривая слова:

— Мне хорошо, хорошо.

— Сегодня мы исследуем внутреннее пространство Шарлотте, — объяснил я.

— Мой вороний замок, — улыбнулась она.

— Верно.

Марек безрадостно и нетерпеливо ухмыльнулся мне, когда наши взгляды встретились. Целое утро он провел в спортзале, мускулы были переполнены кровью. Я посмотрел на часы. Пора начинать, мы больше не можем ждать Эву.

— Предлагаю начать, — сказал я.

Сибель торопливо поднялась и выплюнула жвачку на бумажную салфетку, а салфетку выбросила. Робко глянула на меня и сказала:

— Я готова, доктор.

За расслаблением последовала тяжелая, теплая лестница индукции, растворение воли и границ сознания. Я медленно продолжал погружать пациентов в глубокий транс, вызывая у них в сознании образ влажной деревянной лестницы, по которой я медленно веду их вниз.

Между нами заструилась особая энергия. Странное тепло между мной и остальными. Мой голос, поначалу резкий и отчетливый, понемногу становился тише. Юсси казался беспокойным, что-то бормотал и иногда агрессивно скалился. Мой голос управлял пациентами, глаза видели, как их тела обмякают, лица разглаживаются и приобретают особенное, тяжелое выражение, какое всегда бывает у людей под гипнозом.

Я заходил им за спину, легко касался их плеч и управлял каждым из них, считая в обратном порядке.

Юсси что-то прошипел сам себе.

У Марека открылся рот, свесилась нитка слюны.

Пьер казался тяжелее и мягче, чем когда-либо. Рука Лидии свесилась с ручки стула.

— Продолжайте спускаться по лестнице, — сказал я тихо.

Во время встречи с правлением я умолчал о том, что гипнотизер тоже погружается в некое подобие транса. В моих глазах это было неизбежно — и прекрасно.

Я никогда не мог понять, почему события моего собственного транса, того, что развивается параллельно с гипнозом пациентов, разыгрываются под водой. Но мне нравились подводные картины, они были ясные и приятные, и я привык считывать по ним нюансы гипнотического сеанса.

Пока я опускался в море, мои пациенты, конечно, видели совсем другое. Они погружались в воспоминания, в прошлое, оказывались в детской, там, куда ходили подростками, на родительской даче или в гараже девушки-соседки. Они не знали, что для меня они в это же самое время пребывают глубоко под водой, медленно падая вдоль гигантских кораллов, рифов или шероховатых стен трещины в скале.

В моих мыслях мы все вместе погружались в прошитую пузырьками воду.

Сегодня я хотел увести их за собой в гипноз довольно глубоко. Мой голос проговаривал цифры, твердил о приятном расслаблении, а в ушах у меня гудела вода.

— Я хочу, чтобы вы погрузились глубже, еще немного, — говорил я. — Продолжайте опускаться, но теперь медленнее. Скоро вы встанете, очень мягко и спокойно… немного глубже, еще немного, а теперь встаем.

Группа стояла полукругом напротив меня, на песчаном морском дне. Плоском и обширном, словно гигантский пол. Вода была светлой, зеленоватой. Песок под ногами перекатывался мелкими правильными волнами. Над нами проплывали красные медузы. Плоские рыбки то и дело поднимали облачка песка и уносились прочь.

— Сейчас мы очень глубоко, — сказал я.

Они открыли глаза и смотрели прямо на меня.

— Шарлотте, сегодня ваша очередь начинать, — продолжал я. — Что вы видите? Где вы находитесь?

Ее губы беззвучно шевельнулись.

— Здесь нет ничего опасного, — подбодрил ее я. — Мы все время рядом с вами.

— Я знаю, — монотонно произнесла она.

Ее глаза были ни открыты, ни закрыты. Прищуренные, как у лунатика, пустые и отсутствующие.

— Вы стоите перед дверью, — сказал я. — Хотите войти?

Она кивнула, ее волосы колыхнулись от потока воды.

— Входите, — велел я.

— Хорошо.

— Что вы видите?

— Не знаю.

— Вы вошли? — спросил я с ощущением, что поторопился.

— Да.

— Но ничего не видите.

— Как сказать…

— Там что-нибудь странное?

— Не знаю, вряд ли…

— Опишите, что видите, — быстро попросил я.

Она покачала головой; пузырьки воздуха поднялись из ее волос и, сверкая, устремились к поверхности. Я понял, что допустил ошибку, что оказался нечутким, не вел ее, а пытался толкать вперед. И все же не смог удержаться и сказал:

— Вы вернулись в дедушкин дом.

— Да, — глухо ответила она.

— Вы уже перед дверью и идете дальше.

— Я не хочу.

— Сделайте всего один шаг.

— Может быть, не прямо сейчас, — прошептала она.

— Поднимите глаза и посмотрите.

— Не хочу.

У нее задрожала нижняя губа.

— Вы видите что-то странное? — спросил я. — Что-то, чего там не должно быть?

Глубокая морщина легла на лоб Шарлотте, и я внезапно понял, что она слишком быстро уходит от меня, просто вырывается из гипноза. Это могло оказаться опасным и иметь скверные последствия. Если Шарлотте выйдет из транса слишком быстро, она может погрузиться в глубокую депрессию. Большие пузырьки вырывались из ее рта сверкающей цепочкой. Лицо блестело, и сине-зеленая дорожка пробежала по ее лбу.

— Не нужно, Шарлотте, вам не обязательно смотреть, — успокаивающе сказал я. — Если хотите, можете открыть стеклянные двери и выйти в сад.

Шарлотте задрожала всем телом, и я понял, что опоздал.

— Теперь успокойтесь, — прошептал я и протянул руку, чтобы погладить ее.

Ее губы побелели, а глаза широко раскрылись.

— Шарлотте, мы все вместе осторожно возвращаемся на поверхность, — сказал я.

Ее ноги подняли густую тучу песка, когда она поплыла вверх.

— Подождите, — еле слышно позвал я.

Марек смотрел на меня, пытаясь что-то крикнуть.

— Мы уже возвращаемся наверх, сейчас я сосчитаю до десяти, — продолжал я, пока мы торопливо поднимались к поверхности. — И когда я произнесу «десять», вы откроете глаза и почувствуете себя хорошо…

Шарлотте перевела дыхание, неуверенно встала со стула, поправила одежду и вопросительно посмотрела на меня.

— Сделаем перерыв, — предложил я.

Сибель медленно поднялась и ушла курить. Пьер последовал за ней. Юсси остался сидеть на стуле, тяжелый и вялый. Никто из них не проснулся до конца. Возвращение на поверхность оказалось слишком резким. Но так как нам предстояло скоро вернуться на глубину, я подумал, что лучше оставить членов группы в этом смутном состоянии. Я остался сидеть на стуле, потер лицо и сделал несколько пометок. Тут ко мне подошел Марек Семиович.