Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

«Монсеньор, — сказали они, — если они захотят сдаться, не отказывайте им. Сегодня вы вернули Париж! Возьмите от Бога его дар и отплатите Ему милосердием…».

У коннетабля благородная душа, и он уступил. Он велел им сказать, что принимает их условия. В воскресенье условия были приняты за подписью и честным словом монсеньора. Они даровали всем, кто спрятался в Бастилии, спасение жизни и чести, но выгоняли из Парижа.

Через два дня, во вторник утром, они сами открыли ворота и вышли, направляясь к Сене. Там была огромная толпа, которая улюлюкала и выкрикивала оскорбления… Конечно, при этом у всех чесались руки добавить к этому несколько камней, но коннетабль объявил, что покарает смертью всякого, кто помешает ему сдержать данное слово. К тому же он испытывал определенное уважение к лорду Уиллоугби, старому бойцу Азенкура и Вернея. Коннетабль настаивал на том, чтобы были соблюдены все рыцарские правила.

Когда мимо прошел огромный Гином Легуа, бледный и потный и от страха, у капитана де Монсальви потемнело в глазах. Человек шел, бросая вокруг себя боязливые взгляды и прижимая к груди объемистый мешок, содержащий то, что он смог спасти из своего состояния.

В его облике не было ничего — должен признаться честно что могло бы вызвать снисхождение, милосердие или чувство жалости. Скажу даже больше, Катрин: я думаю, что на месте Монсальви я поступил бы совершенно так же и был бы не прав. Так как приказ есть приказ, а ваш муж с ним не посчитался.

Сначала он смотрел на Легуа, не двигаясь. Потом Легуа позволил себе ироническую улыбку, увидев, как солдаты сдерживают толпу. Тут уж Арно взбесился; вырвал кинжал из ножен, бросился на мясника и с криком: «Вспомни о Мишеле де Монсальви и будь проклят!»— вонзил ему в грудь нож по самую рукоятку. Легуа упал, пораженный в сердце.

Тогда капитан обернулся к Кошону, смотревшему на него остекленевшим от ужаса взглядом, но так как дымящийся кровью кинжал выскользнул из его стальной перчатки, то он кинулся на него с вытянутыми вперед руками, чтобы задушить.

Продолжение вы знаете: его немедленно отвели в камеру башни Бертодьер…

— Какой позор! — вскричала Катрин.

— И никто не вмешался? — спросил Беранже, который уже минуту как перестал есть. — Из всех тех, кто прибыл с ним из Оверни, никто не тронулся с места?

Прево слабо и невесело улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что мы едва избежали сражения, мой мальчик? Потребовалось, чтобы монсеньор сам воззвал к разуму. Как истинный бретонец, он отлично знает, что такое упрямые головы и кипящая кровь. И, несмотря на это, рыцари Монсальви отступили, показывая зубы, как побитые сторожевые псы. И с тех пор они злятся! Окопавшись в своих кварталах, они общаются только между собой и отказываются оказать коннетаблю малейшую услугу. Поверьте, что все очень сложно, и коннетабль не знает, что делать. Особенно непримиримы два светловолосых гиганта, которые раскатывают свое «р», как водопад камней, и грозятся по камням разнести Бастилию! Их зовут Рено и Амори де…

— Рокморель! — закончил Беранже с прояснившимся лицом. — Эти мои братья, мессир прево, и если они грозят разрушить вашу Бастилию, то берегитесь! Они очень даже способны это сделать!

Катрин осушила свой стакан, сморщилась, словно вино было горьким, и пожала плечами:

— Меня удивляет, что их и не подумали отослать домой! С этими людьми опасно так поступать.

— Это было нашим самым горячим желанием! — проворчал Тристан. — Но они отказываются двигаться с места. И кроме того, должен сразу сказать, нам не хватает денег. Войску не выплачивалось жалованье уже порядочное время. Это придает им некоторую уверенность.

Со вздохом Катрин встала, подошла к окну и посмотрела на улицу, усеянную битым стеклом.

— Когда нуждаешься в людях, но не можешь им заплатить, их больше уважаешь. Чтобы избежать неприятностей, не проще ли предать забвению вспышку ярости моего супруга и вернуть капитана его друзьям? Не кажется ли вам, что причина, толкнувшая Арно на непослушание, была достаточно благородная и достойная уважения? Чего вы хотите еще? Он отомстил за своего брата….и моего отца!

— Вы полагаете, что коннетабль этого не осознает? Если бы дело только в нем, сир де Монсальви никогда бы не поднялся по ступеням Бертодьер! Есть еще армия, которую трудно удержать, есть Париж, на который надо произвести впечатление… Наконец, есть вдова Легуа, которая, упирая на слово коннетабля, требует голову убийцы своего мужа!

— Что?

Катрин резко повернулась. Она сильно побледнела, и Тристану показалось, что он видит страшный призрак. С перекошенными чертами, стиснутыми зубами, неестественно расширенными глазами, она была ужасна, и Тристан бросился к ней, боясь, что она упадет на каменные плиты. Он ее обнял, она не сделала ни одного жеста, чтобы ему помешать.

— Голову Арно! — кричала она. — Голову одного из Монсальви за то, что он покарал мясника-убийцу? Кто такое вытерпит? Или вы здесь все по сходили с ума? Или я сама? Может быть, именно я схожу с ума! Арно… Боже мой! Проснусь ли я когда-нибудь от этого кошмара? Но вы же безумцы! Вы все безумцы! Связать, заковать в цепи!

Она обхватила голову руками и стала трясти ею, будто пыталась вытряхнуть из нее весь этот ужас. Из глаз брызнули слезы и полились, выжигая борозды на запыленных щеках. Она кричала и плакала одновременно и билась в руках человека, который пытался ее удержать. Ее нервы, подвергшиеся слишком суровому испытанию, наконец не выдержали.

Беранже сорвался с места. Растерявшись, он старался помочь Тристану успокоить свою госпожу, не зная толком, что следует делать в подобных случаях. Он был неуклюж, неловок и мешал прево больше, нежели помогал.

Мэтр Ренодо, привлеченный шумом, прибежал в смятении, вооруженный ложкой, с которой капал соус. Но он с первого взгляда разобрался в ситуации.

— Воды, мессир прево! — посоветовал он. — Ей нужно вылить большой кувшин свежей воды на голову! Нет лучшего средства!

Тогда Беранже схватил пустой кувшин, наполнил его из стоявшей в углу бочки и облил свою госпожу, мысленно умоляя ее простить эту непочтительность.

Крики и рыдания тут же прекратились. Остолбенев, Катрин смотрела на мужчин, открыла рот, — чтобы что-то сказать, но, не в силах выговорить ни слова, закрыла глаза и опустилась на плечо Тристана, совершенно обессиленная.

Он тут же поднял ее на руки.

— Ее комната готова? — спросил он. Ренодо заторопился:

— Конечно! Сюда, мессир… Я покажу вам дорогу… Несколько минут спустя Катрин уже лежала на мягком стеганом одеяле в удобной кровати. Она слышала все, что происходит вокруг нее, но