Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник) - Иван Черных

Учебные полеты были закончены. Директива о формировании полка в составе трех эскадрилий породила в душе Осипова радость и раздумья. Вернула его мысли в сорок первый год. В полку тогда было пять эскадрилий и более шестидесяти самолетов. В его теперешнем понимании войны такая часть могла существенно влиять силой удара в какой-то момент наземного боя в нашу пользу или нанести большой урон войскам врага. Но незнание тактики врага, догмат устаревших боевых уставов, неознакомление командования сухопутных войск с реальной боевой эффективностью авиации привели к тому, что их полк, как и другие части, действовал маленькими группами, разрозненно по месту и времени. Такая тактика снижала боевую эффективность, множила потери самолетов и людей. Полк за весь сорок первый год так и не сделал ни одного боевого вылета сразу всем составом.

«Чему же я научился, что понял к сорок второму году?

На рубеже сорок второго новых самолетов было мало, летчиков с боевым опытом еще меньше, и полки стали формировать из двух эскадрилий. Всего по двадцать шесть самолетов. Командование торопилось их подавать на фронт, затыкало дыры.

Часть, не успев приобрести боевой опыт, теряла и летный состав, и технику. Наземные службы и знамя увозились в тыл на новое формирование.

И примером тому — судьба полка. Мы в этом году полком выполнили всего один вылет. Летали эскадрильями, шестерками, четверками и даже парами. Летом быстро потеряли боеспособность и ушли в тыл на переформирование.

Летчиков-командиров, как мы говорим — стариков, уже нет. Я — лейтенант на двадцать первом году жизни — уже командир эскадрильи. Такой же Шубов. Других нет. Прибывшие пилоты еще моложе. Партийная организация — это технический состав и пятеро летчиков.

Полк получился сержантско-комсомольский.

Конечно, три эскадрильи лучше, чем две! Если летать в бой полком да отрабатывать эффективное взаимодействие с истребителями прикрытия, то можно и долго воевать. Но этого можно добиться только в том случае, если штурмовики и истребители будут в одном подчинении у старшего командира. Чтобы мы, по возможности, лично знали друг друга.

Как мог повлиять, например, мой вылет четверкой „илов“, когда меня сбили, на продвижение колонны врага, состоящей из сотни машин, танков, орудий и тысяч людей с оружием?

Никак! В самом лучшем случае — задержка движения на пятнадцать-двадцать минут, потребная, чтобы передать убитых и раненых соответствующим командирам, а сгоревшую технику в степи можно просто объехать.

В этот день от нашего полка враг получал уколы от шести и четырех самолетов в группах, а наши потери — три самолета и два летчика.

Так и не слетали на эту немецкую армаду ни полком, ни дивизией, а в ней ведь три полка. Если б разом бить в одном месте всеми полками друг за другом, наверное бы остановили? Не щекотали, а били бы до большой крови».

…Митрохина разбудил среди ночи дежурный и, когда командир оделся, подал ему телеграмму за подписью командира Запасной авиационной бригады:

«Вам надлежит со всем летным составом полка к 10.00 явиться на заводской аэродром, где получите дальнейшие указания».

— У вас есть расписание пригородных поездов?

— Есть, командир. Первый уходит в шесть часов, последующие — через каждый час. Надо ехать шестичасовым.

— Хорошо. Спасибо… Летчиков, комиссара и начальника штаба поднимите в четыре. Закажите чай в столовой на четыре сорок пять. Ко мне придете в три тридцать. Все понятно?

— Так точно…

Еще можно было полежать около двух часов, и подполковник решил этим воспользоваться. Но сон не шел. Тревожило необычное распоряжение. Он догадывался, что им придется куда-то лететь, но не на своих самолетах и без своих техников. Куда?.. Если пригнать на этот аэродром, то дело несложное. Но на формирование машины такими партиями не дают. Значит, будет более трудное поручение. А может быть, это перелет на фронт? Надо будет летному составу взять самые необходимые вещички с собой. Неизвестно, на сколько дней затянется эта «командировка»…

Все выяснилось на аэродроме. Предстояло лететь под Сталинград. На подготовку людей и техники — два часа. Самолеты к вечеру должны были быть на фронтовом аэродроме. Утром уже участвовать в боях. В обратный путь этой ночью на Ли-2.

Митрохин был рад такому поручению. Это дополнительная тренировка для летчиков. Да и сам он мог за несколько часов пребывания на фронтовом аэродроме поговорить с воюющими и присмотреться к происходящему, оценить своих людей и недоделки в подготовке. Предстояло сделать одну посадку: одним в Энгельсе, другим в Саратове. Сам по себе маршрут несложный, если не будет непредвиденных обстоятельств по отказам техники и обстановке на фронте.

Когда подготовка летчиков к перелету в эскадрильях была закончена, самолеты от завода приняты и опробованы, подполковник собрал всех пилотов.

— Товарищи летчики! Каждая эскадрилья идет двумя группами. Первую группу веду я, замыкающую — капитан Русанов. Взлет групп с интервалом в пять минут. Первая, третья, пятая группы садятся в Энгельсе, остальные — в Саратове. Мне думается, сразу после Саратова надо быть готовым к воздушному бою с немецкими истребителями, поэтому пойдем пониже и восточнее Волги. Запуск моторов и отсчет времени по моему самолету.

…Группа Осипова взлетала пятой. Он был рад этому обстоятельству: садиться ему в Энгельсе, на центральном аэродроме своего родного училища, из которого он ушел в «большую жизнь» весной сорокового года. Не ждал, что придется так скоро свидеться, и теперь волновался, как будто предстояло встретиться с родной матерью после долгой разлуки.

Осипов и его летчики сидели в кабинах, ждали свое время для запуска.

Мысли Матвея гуляли в прошлом и гадали о будущем. Они исследовали вариант невозвращения из-под Сталинграда. Могло получиться и так, что обстановка вынудит командование бросить их в бой. «Мы же для комфронта свои. Воинские звания и ордена получены по документам Сталинградского фронта». Полк воевать готов. Летчики обучены лучше, чем весной, когда им пришлось воевать на Брянском фронте. У командиров, у нас хороший свежий боевой опыт.

Если будет так, что они здесь оставят: знамя и техсостав, традиции и техников-соратников по бою, оставим память о себе. Полку дадут новых пилотов и ознакомят с боевыми заслугами предшественников. Перетрется, перемелется, нас быстро забудут, а полк будет жить. Мы, прилетевшие, растворимся среди новых людей и примем их традиции и истории, что-то внесем свое. Если раздадут эскадрильями — хорошо будет.

Возможно?.. Все может быть. Хотя нежелательно.

«Что здесь мне запомнилось?.. Аэродром и полеты с утра до вечера. Правда, памятно и получение наград».

Необычность обстановки его нервировала. Проверяли внешний вид, инструктировали, чистили. А потом ввели, как под конвоем, в зал, где совсем незаметного вида человек читал тихим голосом приказы по Сталинградскому фронту, второй, подобный первому, вручал орден и подавал для пожатия нежную руку.

Матвей, когда стали угощать шампанским, расстроился. Награждавший только и сказал: «Еще раз поздравляю всех награжденных и желаю новых боевых успехов». Не дождался, пока летчики выпьют шампанское, пригубил свой бокал и молча ушел.

Матвею тогда очень захотелось, чтобы им ордена вручили бы на аэродроме перед строем, при развернутом полковом знамени. Но начальство, видимо, посчитало, что они оказали летчикам более высокую честь.

Надо было запускать моторы своей группе. Размышления оставили его, вытеснились привычной работой…

Взлетели.

Замутненный городом воздух сносился потоком ветра от Волги в степь и размывал в мареве жаркого дня окраины. Многоцветье крыш домов и заводов, пустырей и складов, белых пароходов, камуфлированных барж, буксиров вскоре осталось позади. Волга сделала резкий поворот вправо, ушла кормить и поить своей водой Сызрань, и самолеты повисли над желто-бурой степью. Над головой в зените ослепительно-яркое солнце, а внизу степь — огромная столешница, оструганная фуганком, с редкими прожилками сухих оврагов и сучками-хуторами, негусто разбросанными около них.

Ни машин, ни людей, ни повозок. Если бы не было на этой равнине редких черных квадратов пахоты, то можно было бы подумать, что внизу мертвая земля. Смотреть на равнинное однообразие стало нудно, и Матвей довернул свой самолет вправо, чтобы пораньше вновь выйти на Волгу. Решил, что так будет интересней, да и аэродром не проскочишь… Показался вначале правый, высокий берег реки, а потом вода. И Матвею почудилось, что в кабине стало прохладней.

Волга трудилась. Вода ее плотно была занята баржами и буксирами, которые шли и вверх, и вниз по течению. Разглядывая движение по водной дороге, он все больше убеждался, что именно по реке-матушке снабжались южные фронты, а на север шли нефть и бензин. Кажется, только сейчас Матвей по-настоящему осознал, что для него и всей страны значат Волга и Сталинград. Он горько усмехнулся: