Королевские камни - Карина Демина

— Теперь? Возможно. Но случись со мной тогда то, что произошло сейчас, я бы сдался. Лег бы тихонько и издох всем на радость.

— Твой брат…

— Встал на ноги. И школу закончил, хотя родители были против. Служит сейчас в полиции… в армию хотел, но тут уж его не пустили. Оно и верно. Кейрен у нас слишком нежный для армии. А в полиции его ценят. Дядя говорит, что он талантливый. Бестолковый только. И невезучий. Но про это я, кажется, уже говорил.

И все‑таки жаль, что она разучилась улыбаться.

Ей пошла бы улыбка.

— Вот такая поучительная история получилась, — Райдо встал. — Месть ничего не дает. И к справедливости никакого отношения не имеет…

— Тот твой… соперник. Вы встречались?

— Нет. Потом, после той истории с Кейреном, я написал письмо. Просил прощения. Тогда я готов был сделать что угодно, лишь бы у младшенького появился шанс… и казалось, если примирюсь… но мне пришла записка, что мои извинения приняты. Наверное, это большее, на что я мог рассчитывать. Ведь и вправду, не на совместный же обед по случаю примирения мне рассчитывать…

Он вздохнул и поднялся. Пора было заканчивать с этим вечером нежданных воспоминаний и ненужных откровений.

— Видишь ли… позже, когда я пытался поговорить с кем‑то… тошно было, надеялся, что если выговорюсь, то полегчает. Так вот, мой старший братец сказал, что все нормально, что… возраст у меня такой был. Кровь кипела. Силы‑то много, вот и кипела… проявление такое… и вроде как чем больше силы, тем ближе грань. Поэтому Высших и учат контролировать себя едва ли не с пеленок. Во мне‑то их крови капля, но вот… проявилась. Так он считал.

— Ты иначе?

— Я… нет, в его словах была своя правда. Живое железо сказывается, но… понимаешь, многое можно списать на него. Или на кого‑то кроме, сказать себе, что, мол, нет моей вины. Обстоятельства такие. Только все это хрень полная. В разных обстоятельствах можно человеком остаться. Фигурально выражаясь. Или не человеком стать. Что‑то я сегодня разговорился.

Райдо ущипнул себя за ухо.

А Ийлэ промолчала. Но молчание это было сосредоточенным, и ему безумно хотелось понять, о чем она думает. Спросить?

И предчувствуя вопрос, Ийлэ поднялась:

— Обед скоро.

Действительно, как можно было про обед забыть?

Глава 15

Дорогой отец,

Пишу Вам это письмо, не потому, что боюсь сказать все то, что сказать собираюсь, в глаза, но единственно из желания избежать ссоры, которая дорого обойдется нам обоим. Зная Ваш характер, равно и мой собственный, я полагаю, что в запале мы многое можем сказать друг другу, а после будем оба клясть себя за слова, вернуть которые не выйдет.

Но чувствуя Ваше недоумение, спешу заверить, что впервые за долгое время я пребываю не только в здравом уме и твердой памяти, но также в полной силе. Болезнь моя, которая прежде представлялась мне, да и не мне одному, неизлечимой, отступила. Но за то время, что я пребывал в телесной немочи, я многое успел переосмыслить и понять.

А потому решение мое, пусть и покажется Вам ныне опрометчивым, окончательно и пересмотру не подлежит. Вряд ли вас это успокоит, но Ийлэ хорошего рода, некогда не менее сильного и знатного, нежели наш. Но рода этого больше нет во многом из‑за жестокости и глупости моих соотечественников. Она умна. Красива. Обаятельна. Она пережила многое, чего я не в силах исправить, пусть и желаю этого всем сердцем. Я даже не способен избавить ее от тягостных воспоминаний, но единственное, что могу дать — это защиту и свою любовь в надежде, что когда‑нибудь мне ответят взаимностью.

Кроме жены, которую я обрету уже после того, как отправлю это письмо, у меня есть и дочь, которую зовут Броннуин. Я не вижу смысла лгать Вам в том, что это дитя нашей крови, но меж тем я полагаю его своим.

Упреждая Ваши упреки, а также обвинения, хочу сказать, что я не бросаю род ради женщины, которую этот род не примет. Я полагаю, что сполна исполнил свой долг, отдал довольно, и отдам многое, если таковы будут Ваши воля и желание, однако жизнь моя дальнейшая, сколь бы длинна или, напротив, коротка она ни была, принадлежит единственно мне одному. И я хочу прожить ее так, чтобы, умирая, не испытывать сожаления за упущенное время.

В ином любом случае я, как и полагается послушному сыну, испросил бы Вашего согласия на брак и покорно ждал бы решения, надеясь, что Вы будете благосклонны. Но ныне я не имею ни малейших сомнений, что на мой брак с альвой Вы не согласитесь никогда. А потому спешу избавить Вас от неудобной необходимости искать способ воздействия на меня, а себя — от печальной перспективы прямого противостояния с Вами либо же с братьями, каковые, полагаю, будут также оскорблены сим браком. Я, пусть никогда не блистал особым умом, осознаю, что в Городе многие сочтут его позорным и оскорбительным для рода. А потому для этого рода будет лучше лишиться одного безответственного со — родича, тем паче, что к этому времени он и сам должен был умереть, с чем род согласился.

За сим остаюсь Вашим преданным сыном.

И прошу не принимать случившееся близко к сердцу, поелику матушка жаловалась, что вы, дорогой отец, вовсе себя не бережете.

Надеюсь, что все‑таки однажды Вы смените гнев на милость и снизойдете до встречи с ослушником и его семьей.

Кланяюсь.

И что бы ни было между нами, я все одно останусь Вашим любящим сыном.

Райдо.

Сняв с мизинца родовой перстень, Райдо повертел его в пальцах. Странно. Привык как‑то, и не замечал вовсе, и теперь, лишившись перстня, чувствовал себя в высшей степени неудобно.

Привыкнется.

А отец все одно разозлится. И наверняка, кричать станет, не на Райдо, но на того, кому не повезет под руку подвернуться. После, накричавшись, успокоится коньяком.

И напишет письмо.

Сомнет, отправит в камин… напишет другое и третье, и с каждым будет злиться все сильней, потому как со словами он ладит ничуть не лучше Райдо. А закончится все обыкновенно: в кабинете появится матушка с чаем ли, с бульоном, но холодная, спокойная.

И сама возьмется за перо.

Она сядет в отцовское кресло, которое занимает в исключительных случаях, и наведет порядок на столе, как делала сие всегда. Она подвинет чернильницу, пересчитает стальные перья, а быть может, и переложит их в футляре в одной ей известном порядке.

Она вытащит лист белой — белой бумаги.

Устроит его на подставке.

Вздохнет, сетуя, что повод для письма столь печален. И выведет кружевным совершенным своим почерком…

Дорогой мой сын.

Мы с отцом бесконечно рады узнать, что ты окончательно выздоровел. Я молила Предвечную Жилу быть к тебе благосклонной и одарить силами.