Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев

Тотчас подбежал мальчишка, разносивший газеты. Антон кинул ему мелочь, взял ту самую «Латинскую газету», которой Костя должен был сдать материал.

– Уже напечатали, – пробормотал Ракушкин. – Оно еще обсуждается в парламенте, а текст уже разошелся по газетам. Ловко.

– Что там?

– Одно письмо, – ответил Антон, откладывая газету в сторону. – Давайте так, Константин, если вы думаете, что я пришел создать вам максимум проблем, то вы ошибаетесь. Поэтому не надо меня кормить агитационными плакатами и рассказывать про генеральную линию партии и то, как вы ее поддерживаете. Во-первых, потому, что это не обсуждается, а во-вторых, потому, что это вне моей компетенции. Мне нужна ваша помощь, а вы мне выдаете какие-то заготовки для статьи про Первомай. Понятно?

– В общих чертах, – уклончиво ответил Таманский.

– Вот и хорошо. К тому же я знаю, что у вас возникли кое-какие сложности. Так?

Таманский кивнул.

– И эти сложности скорее всего будут вас преследовать и по возвращении на родину. Я же, по своему ведомству, могу вас от этих проблем избавить. Я хочу сказать, что вы задержались в Аргентине не потому, что… – Антон отвел глаза в сторону. Он не имел понятия о том, почему Таманский настолько задержал свой вылет на Кубу. – Не важно почему. Главное, что вы задержались, оказывая помощь. Мне. Вы понимаете мое предложение? Есть какие-то вопросы?

– Вопросы, конечно, есть. Но в целом мне все понятно. И это меня устраивает.

– Прекрасно. Почитайте. – Ракушкин придвинул Таманскому газету. – На первой полосе. Еще краска не просохла. Я думаю, текст был отпечатан сегодня утром. Заранее, так сказать.

– Я плохо понимаю испанский.

– Я вам прочитаю, основные моменты. Но сначала поясню один немаловажный вопрос. Почему вы? Именно это, наверное, вертелось на языке? Так?

– Если честно, то да. – Таманский кивнул. – Я же не спортсмен, не… Не…

– Я понимаю. – Ракушкин кивнул. – Так вот, ситуация в целом такова, что мне нужен помощник, который…

Таманский ждал, а Антон тщательно подбирал слова.

– Который имеет навыки работы с людьми. Работы с разными людьми. Имеет склонность к авантюризму. И вместе с тем немного идеалист… – Ракушкин поморщился. – Ерунда все это, Константин. Проблема в том, что я не могу просто взять и попросить о помощи людей из своего ведомства. Действовать надо быстро, а на согласования, проверки и прочие дела уйдет масса времени. По правилам оперативной работы я имею право привлекать к сотрудничеству всех, кого сочту нужным. И к тому же меня просто упекут в дурку, если я представлю дело так, как я его сейчас буду представлять вам. Проблема очень большая. Серьезная. И сейчас у меня нет времени на то, чтобы доказывать собственную психическую состоятельность. Тем более что я не совсем в ней уверен.

– Многообещающе… – пробормотал Костя.

– И еще, вы журналист. А это значит, сможете в случае чего описать все внятно. Понимаете?

– У меня голова идет кругом, Антон Яковлевич, – признался Костя.

– Тогда давайте я вам зачту вот это. – Ракушкин постучал пальцем по газете. – Скоро, думаю, появится и на английском. Да и вообще будет переведено на все языки мира. «Обращение Парламента Аргентины к генералу Хорхе Видела». Вот так. «В силу того, что президентская власть в стране стала номинальной, в силу того, что кризисные процессы вышли из-под контроля правительства, мы, люди, ответственные перед народом и страной, призываем вас, генерал, взять всю меру верховной власти в свои руки». И далее в том же духе. В стране переворот, Константин.

Таманский побледнел.

– Мы… мы должны…

Ракушкин выжидательно смотрел на него.

– Остановить это! Как-то помешать!

– Стоп, стоп, стоп… – Антон выставил вперед ладони. – Вы что же, всерьез предполагаете остановить приход хунты? Со мной на пару?

– Но… Я думал, может быть… – Костя замялся, не зная, как выразить мысль о всесильном КГБ. Таманский предполагал, что Ракушкин именно гэбист. – Ваше ведомство…

– Ну, нет. – Антон опустил глаза. – Мое ведомство не уполномочено вмешиваться во внутренние дела такой страны, как Аргентина. Если, конечно, ее внутренние дела не касаются, прямо или косвенно, интересов нашей с вами Родины.

– А они касаются?

– В том-то и дело, что да. Что вы знаете о нацистах, Константин?

– Опять?! – вырвалось у Кости.

– Ну-ка… С этого момента поподробнее…

– Выглядит полным идиотизмом, – прокомментировал Антон рассказ Таманского. – И неудачной провокацией. Хотя для провокации слишком сложно. У вас есть женщина, Костя?

– Есть.

– Если бы у меня было намерение вас скомпрометировать, то я бы начал с нее. Несколько снимков, и готово. Но нацисты, прячущиеся в лесах… Это какой-то бред. Слишком сложно.

– Вот посмотрите, – Таманский извлек из внутреннего кармана пиджака фотографии, переданные ему Джобсом. – Вот…

Ракушкин долго изучал снимки.

– Ваш американец славный парень, – наконец сказал Антон, отодвигая в сторону одну фотографию. – Посмотрите. Видите этого человека?

На карточке какой-то бритый налысо не то сержант, не то кто-то постарше орал на вытянувшихся в струнку солдат.

– Это Рудольф Уолш. Мистер Уолш. Толстый Рудольфо.

– На вид в нем всего килограммов восемьдесят.

– Конечно. Так мистер Уолш перевел фамилию известного русского классика. Толстый – это, в некотором роде, псевдоним. Рудольф Уолш – писатель и журналист. Ваш коллега. Шесть лет назад ушел в ряды монтонерос. Добился там, судя по всему, решительных успехов. Принимал участие в разработке ряда террористических актов в США. Его ищут многие. Например, ЦРУ. Вряд ли американцы боятся его бомб, но его книги, листовки, агитационная работа – это настоящая опасность. Учитывая, что местные марксисты, как они себя называют, это просто масса разрозненных революционных группировок, которые объединились совсем недавно под властью одного человека, такой парень, как Уолш, – очень ценный кадр.

– Он и есть главный лидер?

– Нет. – Ракушкин покачал головой. – Мистер Уолш просто один из активнейших деятелей, которые делают дело и работают на результат. Его не интересует власть. Тем и опасен. Он никогда не вылезает из джунглей, где раскиданы вот такие вот базы. То там, то тут… Ваш американский коллега, как, вы говорите, его зовут?

– Джобс. Уильям Джобс.

– Так вот, ваш Джобс очень ловкий парень. В одиночку он побоялся двигать в джунгли, и, судя по тому, что вы рассказали, правильно сделал. Зато теперь у него есть улов, террорист. За эту рыбку мистера Джобса погладят по головке в Центральном разведывательном управлении. Вам он скормил наживку из страшных неонацистов, понимая, что, испугавшись коричневой чумы, вы можете сунуться в джунгли.

– Не проще ли было найти проводника из местных?

– Проще. Но не безопасней, вспомните индейца. Местные сочувствуют марксистам. Особенно индейцы. Это раз, а два, Константин, это то, что Джобс сказал вам сам. Ваша статья, его фотографии. Красивый подставной ход, на котором сам Джобс и вылезет, сняв дополнительные дивиденды.

– Деньги? Всего лишь деньги?

– А что вас смущает? – Ракушкин удивленно поднял брови. – Вы что же, полагали, что у Уильяма Джобса будут какие-то… высокие идеалы? Какие-то более весомые причины? Константин, поймите, деньги для американского деляги – это очень важно. Чрезвычайно важно. Это и есть наивысшая ценность. То, ради чего стоит рискнуть. Да. Если вы полагали, что это преувеличение нашей пропаганды, так вы ошибались. Вот вы, испугавшись прихода военных к власти, помня о Сантьяго и Пиночете, предложили мне остановить государственный переворот. Так работает ваше сознание. А первое, о чем бы подумал мистер Джобс, это репортажи, фотографии, интервью. Деньги, деньги, деньги. Так что единственное, в чем ошибается наша пропаганда, это мнение о том, что с американцами мы когда-нибудь придем к взаимопониманию, для всеобщей выгоды.

Ракушкин не доживет до тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года и не увидит договоренности с заокеанским «другом». Антона застрелят в Москве, в восьмидесятом. Во время спецоперации.

Ракушкин посмотрел в окно.

– Как все быстро развивается…

– Что? – Таманский посмотрел туда, куда указывал Антон.

На перекрестке стояла окрашенная в зеленый цвет машина, наподобие той, которую использовал Джобс. В центре перекрестка, у которого вдруг прекратили работать все светофоры, торчал человек в военной форме, с винтовкой на плече и жезлом регулировщика в руках. Еще двое стояли около машины.

– Как быстро… – прошептал Ракушкин.

Через перекресток с грохотом и ревом поползла колонна бронетранспортеров.

– Так какой у вас был план? – тихо спросил Таманский.

– Сейчас расскажу, – ответил Ракушкин, отворачиваясь от окна. Его лицо, прежде мягкое, вдруг приобрело жесткость.