Я – первый - Сергей Зверев

– То, что ты мне предлагаешь, незаконно, – наконец медленно произнес он и поднял глаза. – Я сотрудник и офицер милиции, мне не к лицу использовать бандитские методы.

– Ну конечно, – согласился я. То, что он однозначно мне не поможет, я понял сразу. По его глазам. Он уже принял решение и менять его не собирался.

– Извини…

Я с равнодушным видом кивнул.

– Будешь еще пить? – хмуро спросил чеченец, поднимая бутылку. Ахмат понимал, конечно, что здорово испортил мне настроение. То, что я ему предлагал, было опасной и рискованной авантюрой. В первую очередь опасной и рискованной для его погон и начавшейся блестящей карьеры. В случае огласки ему поломают жизнь. Что касается меня, то мне на это было наплевать. Для меня был важен результат.

«Он не бился вместе с нами с оружием в руках, он не стоял на волосок от смерти, как я с Артуром в том селе, он не знает, что значит для меня этот человек!»

И, подумав об Артуре как о живом, я вдруг испугался. Испугался оттого, что понял: пока я не осуществлю свой план, я не успокоюсь. Тогда, в иналовском доме, не Артуру, а мне сломали руку и убили меня. И это чувство я никак не мог ни отбросить, ни перебороть, ни забыть.

– Слушай! – вдруг оживленно проговорил хозяин дома. – Слушай, я сделаю так, что этого твоего авторитета еще на пару лет в зоне «заморозят»! Есть у меня с кем поговорить, придерутся к чему-нибудь и добавят новый срок. Прямо там, в зоне. А? – с надеждой спросил он, рассматривая мое лицо.

Я поднял стопку, посмотрел сквозь нее на лампочку (хорошая водка, не «левая», прозрачна, как вода с ручья, наверняка дорого стоит, замминистру ерунду не привезут) и кивнул:

– Давай за наших погибших товарищей. За всех наших товарищей. В них жила частица нашего «я». А самого себя не забудешь, как ни старайся, пока ты живой… Это твоя квартира, что ли? – спросил я и смачно закусил огурцом.

Как и всем сотрудникам чеченского МВД, ему, кроме очень неплохой (тройной) зарплаты, выдавали еще раз в месяц мешок муки, сахару, различные овощные и мясные консервы в большом количестве и всякие компоты. Как я прикинул, в воюющей республике, где своего сельского хозяйства еще не было, только на этом обыкновенном продовольственном пайке можно было свободно содержать семью из трех человек, практически не используя деньги. Если бы во всех регионах страны был введен такой же регламент, то уж на российскую милицию государство вполне могло положиться в любой ситуации.

Ахмат обрадовался перемене темы разговора.

– Нет, конечно. Снимаю. МВД оплачивает… да и удобно здесь. Весь дом сотрудниками занят. Все снимают. Хозяева в села переехали, их нашли и предложили хорошую цену. В случае чего и отбиваться удобнее, мы все вместе тут.

– А ты в каком селе живешь? – равнодушно спросил я и сощурил глаза, пытаясь прочесть надпись на яркой баночной консервной этикетке. – Китайская тушенка, что ли?

– Не знаю. Знаю только, что не свинина… – он помолчал, затем проговорил: – Я с Курчалоевсого района. Село Маердуп.

– А улица какая, номер дома?

Ахмат напрягся. Я интересовался сведениями, которые являются секретными и в мирное время, а уж в военное тем более. Боевики с радостью придут пожелать спокойной ночи первому заместителю министра внутренних дел республики, когда он находится в частном доме и с малым количеством охраны.

Я поднял голову:

– Испугался?

Чеченец вспыхнул. Его кисти, лежавшие на клеенке, сжались в кулаки. Он непроизвольно наклонился ко мне, навалившись грудью на стол. Я выпустил дым прямо вверх, не отводя от него взгляда. Через несколько секунд он процедил сквозь зубы свой адрес.

– Вот и хорошо, – кивнул я удовлетворенно.

Ахмат молчал, неприязненно глядя на меня. Было ясно, что его гордость не позволит ему спросить, зачем мне это надо.

– Я тебе хочу двух бычков купить. Вот у себя дома и поставишь.

– Зачем? – Он понял, о чем я говорю, только лишь после того, как спросил, и опустил глаза.

– На память… – ответил я и с удовольствием потянулся на стуле, разведя руки в стороны. – Спать пора уже, завтра с утра министерство.

– Сергей! – Володька Онищенко, с которым мы когда-то начинали в операх, вышел из-за железной двери дежурной части. Теперь он стал полненьким, лысоватым майором, начальником суточной смены, и не хотел другой работы.

Михалыч отозвал меня из командировки не просьбой, а прямым приказом через МВД России, и я уже давно вернулся домой.

– Здорово, Вован! Что случилось?

Иногда Володя знакомил меня с утренней сводкой. Если считал нужным, конечно. Он сам, будучи в свое время неплохим оперативником, в перечислении суточных происшествий сразу улавливал то основное, что могло представлять интерес для отдела борьбы с организованной преступностью, и всегда предупреждал меня об этих случаях, чтобы на совещании у руководства я не мямлил и не разводил руками: «Извините, товарищ генерал, но я не в курсе…»

– Да ничего не случилось пока… – ответил он, рассматривая меня с таким выражением, как будто только что узнал о том, что я имею гражданство Израиля.

Я вопросительно поднял брови и посмотрел на часы.

– Тебе какой-то урюк звонил, – понял намек Вован. – Не представился, не сказал, кто он, хоть я и спрашивал, хотя звонил по спецсвязи, а там посторонних не бывает, сам знаешь…

Я молчал, разглядывая его лицо с еле заметными конопушками на носу и на щеках. Возле носа их почему-то было больше.

– Я так ничего и не понял…

– Вова!

– Короче, он сказал, что бычков не надо покупать! Он сам за них заплатит!.. Это что, Серега?.. Кто такие вещи по спецсвязи говорит? Что это за хрень? Там же все прослушивается! Подумают еще, что ты бизнесом здесь занимаешься!

– Это тот говорит, кому можно говорить, – ответил я задумчиво. – Вот оно что… Значит, сам заплатит, сказал?

– Ну да! Я еще ему говорю…

– А откуда звонили?

– С южного направления. Можно было бы и до конечного адресата добраться, только мне лень было. Слишком много передающих станций. Так вот, я и говорю ему – а вы…

– Спасибо, Вовка! – Я сердечно потряс его теплую пухлую руку и пошел к себе в кабинет.

Мощный плотный звук басовой гитары в сочетании с барабаном совершенно не давал возможности разговаривать. Казалось, что в помещении, набитом молодыми людьми, вздрагивает сам воздух. Создавалось впечатление, что если ведущий дискотеки вздумает прибавить еще громкости в профессиональных акустических колонках, которые темными прямоугольными глыбами стояли в углу, прямо рядом с его пультом, то стекла в ночном клубе не выдержат напора звуковой волны и вылетят вон.

В ритм музыке на потолке вспыхивали стробоскопы, на миг выхватывая замерших в различных позах танцующих людей, словно в зале работал гигантский фотоаппарат, каждую секунду выбрасывающий нереально мертвенно-белые вспышки, похожие на бесшумные выстрелы большого орудия.

Официантки в белых блузках, которые меняли свой цвет на розовый, желтый или красный в зависимости от вспыхивающего освещения, ловко прокладывали себе дорогу среди плотной толпы дергающихся в танце посетителей дорогого ночного клуба, высоко поднимая подносы с коктейлями и закусками.

В большом гулком помещении тяжело дышалось. От множества собравшихся здесь ощутимо пахло потом, табаком, одеколоном, алкоголем и духами.

«И это называется отдыхом… – подумал я, останавливаясь у барной стойки. – После часа нахождения здесь человек полдня в себя приходить будет, как после боя».

Знакомый оперативник подозвал к себе бармена, и тот, сложив ладони рупором, прокричал что-то ему в ухо. Оперативник кивнул и незаметным жестом сунул ему в карман белой куртки обыкновенный почтовый конверт с долларами.

– Угловой столик! Последний слева! – очень громко передал мне полученную информацию московский опер. – Два человека! И две девчонки с ними!

– Спасибо, браток! – так же громко ответил я, смотря ему в глаза. – А теперь уходи!

Невыносимо громкие звуки очередной песни закончились, и диск-жокей начал тут же что-то бодро выкрикивать в микрофон, подпрыгивая на месте от возбуждения. Его голос, отраженный от низкого потолка и стен, гулко вибрировал в помещении, не давая возможности разобрать слова. Но толпа ребят и девушек, видимо, прекрасно понимала его, потому что после окончания его сумбурной речи раздались бурные аплодисменты, как будто диск-жокея наградили «Оскаром».

Молодой опер внимательно посмотрел мне в лицо, что-то хотел сказать, но передумал и только молча хлопнул меня по плечу.

«Ну, сейчас, вот только песенка заиграет», – дал я себе команду и хотел закурить, но сдержался.

Снова воздух содрогнулся от низких басов, и сразу же в такт им на танцполе задвигалась многорукое, многоногое существо со множеством мужских и женских голов.

Я оглянулся. Двое ребят с хмурыми и напряженными лицами сосредоточенно смотрели на меня от дверей, ведущих на кухню. Я кивнул им и двинулся к столику слева в самом углу.