Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

Только теперь Уми поняла, что задумал старик. Назвав их своими учениками, он оградил их от посягательств тайной полиции: ведь каннуси и их послушники были единственными, кого закон о запрете колдовства практически не касался.

Неприятная улыбка искривила тонкие губы господина Ооно.

– Какая трогательная забота о ближнем, – проговорил он. – Но, почтеннейший, это не объясняет того, почему вы и ваши… ученики оказались на месте преступления, да ещё и в такой поздний час.

«Он не поверил», – обречённо подумала Уми. Не поверил ни единому слову Дзиэна. Её охватило смутное предчувствие беды. Неужели этот Ооно собирается повесить убийство каннуси и сожжение святилища на них? С него станется: вряд ли он чем-то отличался от простых полицейских, которые готовы были обвинить непричастного к преступлению человека, лишь бы поскорее разобраться с делом.

Дух-фонарик, которого Уми принесла с собой и поставила рядом, ощерил свои острые зубки на Ооно – должно быть, ему заместитель главы тайной полиции тоже пришёлся не по нутру. Но Ооно, похоже, видеть ёкай не мог, и потому проделка духа осталась им не замеченной.

– Служивший при святилище Поющих Сверчков каннуси Кодо, да убережёт Владыка его душу, был моим давним другом, – голос Дзиэна был спокоен и твёрд, и улыбка на губах господина Ооно быстро увяла. – Ещё вчера мы говорили с ним о первом пожаре, уничтожившем святилище Речного Покоя, и сошлись во мнении, что с этим делом было что-то нечисто. И вот сегодня наши опасения подтвердились. Прослышав о новом поджоге, я поспешил сюда, чтобы отыскать следы того, кто сотворил это, и призвать его к ответу…

– Этим делом теперь занимается тайная полиция, – отрезал господин Ооно. – Своим вмешательством вы можете только помешать следствию.

– Но за этим стоит колдун, господин Ооно, – возразил Дзиэн. – И притом весьма могущественный. После того, как начался пожар, прошло уже больше часа, а я до сих пор ощущаю отголоски его силы.

Глаза Ооно нехорошо блеснули. С каждой минутой этот человек внушал Уми всё большее отвращение: словно ядовитый паук, затаившийся в щели, где до него было никак не добраться.

– Не стану скрывать, почтеннейший, – с притворным сожалением покачал головой господин Ооно, – всё это выглядит очень подозрительно. Вас и ваших учеников застали на месте преступления, и лишь с ваших слов мы знаем о каком-то другом колдуне, которого больше никто, кроме вас, не видел…

– А как же послушники? – не выдержала Уми.

Ооно медленно перевёл на неё взгляд, словно только теперь вспомнил о её присутствии.

– Наверняка преступник наделал много шуму, – решительно продолжала Уми, крепко сжав ткань штанов-хакама, чтобы дрожь в руках не выдала её волнения. – Не могли же они совсем ничего не слышать…

– Один из послушников и впрямь был тяжело ранен, – вдруг заговорил Ямада.

– Откуда вам это известно? – Ооно сузил глаза.

– Я владею лекарскими навыками, и потому мне довелось осмотреть мальчика в числе первых, кто прибыл сюда, – Ямада поднял голову и посмотрел Ооно прямо в глаза, словно показывая тем самым, что ему скрывать было нечего. – Этот ребёнок потерял очень много крови. От боли он не мог даже говорить – только кричал, и потому его опоили снотворным маком, чтобы он хотя бы немного набрался сил. Раньше утра мальчик точно не придёт в себя, да и тогда он едва ли сумеет описать нам внешность убийцы – от настоя снотворного мака иногда случаются провалы в памяти и спутанность мыслей.

– Может, он сумеет опознать убийцу позже, когда мы его поймаем? – с надеждой спросила Уми.

Но Ямада лишь покачал головой.

– Мальчик ослеп, – тихо произнёс он.

Уми почувствовала, как у неё сжалось сердце. Перед её внутренним взором вдруг возникло видение, как колдун хлестнул несчастного послушника цепью прямо по лицу… Какая расчётливая жестокость! Кем бы ни был этот колдун, он хорошо умел заметать за собой следы, нельзя было этого не признать.

– С какой стороны ни посмотри, а свидетель из мальчишки ненадёжный, – равнодушно подвёл итог Ооно. – Так что тут и говорить не о чем. Но что касается вас троих, тут уже становится куда интереснее.

Ооно наклонился к Дзиэну, словно собирался доверить ему какую-то страшную тайну, и произнёс:

– Каннуси, я прямо сейчас могу обвинить вас и ваших учеников в злоупотреблении колдовством, – Ооно улыбался, но глаза его оставались холодными и безучастными. – И у меня есть на то все основания. Вы применяли магию не для проведения обрядов, что строжайше запрещено указом самого императора. Мой помощник видел всё своими глазами, и потому даже не пытайтесь отрицать.

Уми вся похолодела. Демоны бы побрали этого Ооно – она как чувствовала, что от этого человека не стоило ожидать ничего хорошего! Похоже, он и впрямь не собирался искать настоящего преступника: теперь, когда они втроём сами так любезно угодили в его сети, зачем было стараться и из кожи вон лезть? Выслужиться перед более высшими чинами можно было и так, отделавшись малой кровью.

Их кровью.

Перед её внутренним взором вдруг возникло отчётливое видение. На большой площади перед резиденцией градоправителя собралась толпа жадных до зрелищ людей. Особенно они любили глазеть на чью-либо казнь. Вор, убийца или колдун – для них всё было едино. Одинаково они глумились над теми, кто на их глазах доживал последние минуты своей жизни.

В сидевшем у ног палача человеке, безвольно склонившим голову на грудь, Уми с ужасом узнала саму себя. Она ожидала смерти со смирением и надеждой: быть может, в следующей жизни ей повезёт родиться обычным человеком, без способностей к колдовству…

От увиденного Уми стало дурно. Ей с трудом удалось отогнать от себя кошмарное видение того, как палач заносит над ней длинный и острозаточенный меч, который мог срезать голову с плеч, как тростинку.

Краем глаза Уми заметила, как Ямада, сидевший от неё по правую руку, тоже замер, словно его одолевали похожие мысли. Тень Ямады, падавшая на циновки прямо перед Уми, вдруг задрожала, словно от налетевшего ветра. На какой-то миг Уми показалась, что тень Ямады стала гораздо больше, чем была прежде, и что за спиной у неё выросли два исполинских крыла…

Уми крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Она с облегчением заметила, что наваждение исчезло: тень Ямады была совершенно обычной и двигалась только тогда, когда