Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вас удивляет, что такие пустяки, как выпавший зуб, нагнали на меня смертельный страх. Я скажу вам больше: я плакал… Меня ужаснула та пропасть, по краю которой я столько лет ходил, как лунатик или загипнотизированный. Ведь над каждым из нас висит Дамоклов меч: сегодня есть человек, а завтра его не стало. Прибавьте к этому, что каждый именно себя одного считает по преимуществу порядочным человеком, без которого весь мир потеряет свое равновесие. Я имел общую слабость тоже считать себя порядочным человеком, больше – хорошим. Не улыбайтесь горько над этим скромным признанием, а терпеливо дочитайте мое послание до конца. Итак, я хороший человек, т. е. хороший в собственных глазах, а если иногда отступал от прописной морали, то виной всему проклятый темперамент. Меня всю жизнь преследовала боязнь жизни, и я поэтому не умел ни любить по-настоящему, ни ненавидеть, ни пристроиться к чему-нибудь. Это не байронизм, когда люди считали себя разочарованными во всем, – нет, просто боязнь жизни, вечное ожидание чего-то лучшего, настоящего, что придет само собой и захватит вас.
Вы даже не можете сказать, что я злой человек, а между тем у меня на совести целый ряд таких проступков, которые впору закоренелому злодею или дикому зверю. Я выходил на ловитву с улыбкой и губил свою жертву с поцелуями… Лучшие, самые святые чувства втаптывались в грязь и – что самое скверное – оставляли в душе даже приятное впечатление. Удовлетворялся самый низкий сорт эгоизма, а душа спала глубоким сном… В этом смысле я совершенно согласен с афоризмом, что жизнь есть глубокий сон. Низость над женщиной мы называем победой; человек, который одержал целый ряд таких побед, пользуется чуть не общественным почетом. Да, душа спала, и я, собственно говоря, был не хуже и не лучше других… И вот теперь, когда душа проснулась, мне страшно даже оглянуться назад. Вероятно, то же самое испытывает человек, убегающий от хищного зверя и чувствующий, как он обессиливает и вот-вот падет… Но я имел решимость и твердость оглянуться – и в этом моя погибель, т. е. не в этом, а во всем прошлом. Ведь я жил зверем и умираю зверем…»
VII
Чтение этого послания было прервано появлением Павла Васильича. Он вошел в беседку своей ленивой, развалистой походкой, лениво посмотрел на открывавшийся из беседки вид и лениво проговорил:
– Решительно не понимаю, что хорошего ты находишь сейчас в этой милой природе… Вода в реке какого-то деревянного цвета, трава пожелтела, деревья скоро будут голые, да еще, того гляди, дождь пойдет.
Павел Васильич даже зевнул и только теперь заметил письмо, которое держала жена в руке.
– Это от кого столько написано? О, как много… Сочинитель какой-то.
– Сумасшедший сочинитель…
– Я терпеть не могу писем, да кстати и людей, которые теряют на них время. Можно и на словах сказать, если уж так нужно…
– Нет, бывают очень интересные письма…
– Вот что, Варвара Ивановна… Ты дочитаешь письмо и придешь, а то кухарка нападет на меня относительно завтрака.
– Хорошо, я сейчас…
Варвару Ивановну немного кольнуло, что муж даже не поинтересовался, от кого было письмо. Правда, что он вообще из принципа никогда не касался ее корреспонденции, но сейчас ей почему-то хотелось, чтобы он спросил. Другие мужья выслеживают и ловят каждое письмо, ревнуют жен к каждому почтовому конверту, а этот даже и не взглянул. Потом Варвара Ивановна по непонятной ассоциации идей вздохнула. Ведь следят мужья за молодыми женами, а она…
Она принялась за письмо. Оставалось читать еще целую половину.
«Мои мысли, дорогая Варвара Ивановна, не совсем в порядке и немного путаются, и я все время пишу как будто предисловие к чему-то, а главное остается впереди. Ведь и вся наша жизнь походит тоже на какое-то неудачное предисловие к чему-то… за которым прямо „начинается конец“. Средины, настоящего, главного и нет… Но перехожу наконец к главному. Я уже признался, что имею нахальство считать себя хорошим человеком, хотя и реализованным не совсем удачно. Теперь дальше. Мужчины делятся, по-моему, на два сорта: те, для которых женщина составляет все, цель и смысл жизни, и те, для которых женщина только одна сторона жизни и иногда очень маленькая сторона, как примечание к ученому сочинению. Я отношу себя к первому разряду, с тем дополнением, что всегда уважал женщину, любил ее, боготворил… Вас это удивляет, а между тем это так. Боже мой, сколько доказательств я мог бы представить! Целая литература женских упреков, жалоб, слез, угроз, проклятий и еще проклятий…
Говоря откровенно, я до сих пор не могу понять того психологического процесса, при помощи которого любовь превращается в ненависть. Подозреваю, что это так же неизбежно, как превращение света в тьму. Если только была любовь, она должна превратиться в ненависть, и только за ее отсутствием возможно то серенькое и бесцветное существование, которое люди привыкли почему-то называть счастьем. Прибавьте к этому, что любовь слишком интенсивное чувство, чтобы продолжаться, – она один момент, миг, как блеск молнии. Весь вопрос только в том, какой мир, какую картину осветит эта молния. Мои молнии блистали в пустоте… Между тем только в этот момент душа мужчины поднимается во весь рост, и каждый мужчина есть то, как он умел любить. Сильную любовь называют еще страстью, но так как я не признаю ни маленькой ни средней любви, то не буду спорить о тонкостях номенклатуры. Любовь
